Кровь ворона - Александр Прозоров

— А теперь, гости дорогие, — выступила хозяйка. — Не желаете ли угоститься с дороги, чем богаты?

— Отчего же не угоститься, — поднял шапку мужик и нахлобучил обратно на голову. — Вижу, мастерица хозяюшка. У доброй хозяйки не угоститься — грех…

Сваты пошли в дом, а деревенские собрались у навеса, живо обсуждая, как лихо гость выпил хмельной мед. Впрочем, кто-то тут же заявил, что и он так может, ему предложили попробовать — и парни, продолжая задорно перекрикиваться, двинулись со двора. Ясно, к вечеру все до единого лежать будут. Разве в таком споре одной корчагой дело обойдется?

Поняв, что представление закончилось, Олег пошел к себе в баню, но, приоткрыв дверцу, вдруг услышал тихое всхлипывание.

— Кто здесь? — шагнул он внутрь и увидел на нижнем полке Даромилу, прижавшуюся лбом к стене. — Эй, ты чего, красавица? Что случилось?

Девушка не ответила, только накинула на голову платок, чтобы закрыть лицо.

— Тебя кто обидел? Кто, скажи? Ну же, Даромила, ответь. Что случилось? — Олег подступил ближе, присел рядом, гадая, можно ли ему обнять девушку, чтобы утешить, или лучше руки не распускать. — Скажи, может, сделать чего? Помочь? Хочешь, голову обидчику снесу или порчу напущу на все его колено?

В ответ доносились только всхлипывания. Середин немного поколебался, взял ее за плечи:

— Да скажи хоть что-нибудь, милая моя. Ответь. Я ведь пред тобой в долгу. За волхва, что позвала вовремя, за заботу. Могу расплатиться, чем скажешь. Ну, Даромила, что случилось-то?

— Ты чего с ней сделал, чужак?! — как обычно, в самый неподходящий момент сунулся в баню лишний свидетель — все та же голубоглазая туземка. — Даромила, что он с тобой сделал? Он снасильничал, да?

— Отстаньте от меня! — первой не выдержала девушка, отпихнула Олега, пробежала мимо туземки и выскочила наружу.

— Ты чего с ней сделал, негодяй? Чужак нерусский, нелюдь болотная!

— Можешь звать меня просто боярином, коли имени упомнить не способна, — ответил Середин. — И хватит голосить, как воробей из навоза, не трогал я ее.

Туземка осеклась, то ли переваривая услышанное, то ли думая над достойным ответом, и ведун воспользовался паузой:

— Слушай, красотка, а почему Даромила в кокошнике ходит? Это ведь замужних женщин наряд, а она вроде как при отце с матерью живет.

— Так замужем она, боярин, — всплеснула руками туземка. — Неужто не знаешь? Еще четыре года назад ее Сваролюб из того же Засосенья сосватал. Всё чин по чину, да токмо за десять ден до свадьбы он с другами двумя на лодке ставень проверять поплыл, да и не вернулся боле никто. Ни лодки, ни молодцев никто так и не встретил. Живы ли, утопли — неведомо. Так и осталась Даромила соломенной вдовой. Ан и вдовой ли… Всякое ведь случается. Хотя в любом случае — кто же ее теперича за себя возьмет? И года не те, и кто она пред богами — неведомо. А хоть бы и вдова: разве ж на них женятся? После смерти, вестимо, все мужья и жены опять вместе сходятся. Коли на вдове женишься — она к мужу своему первому уйдет, а ты един, как перст, останешься.

— Кого же гости сватали?

— То среднюю, Умилу. Когда старшая замужем, можно и остальных дочерей выдавать.

— Вот стало быть, отчего она вся в слезах… — наконец сообразил Середин. — Свою, стало быть, неслучившуюся свадьбу сегодня вспомнила. Да, жалко девчонку. Красивая ведь, молодая. Жить да жить, детей рожать, мужа любить. Как же она теперь?

— А ты, коли такой жалостливый, взял бы да женился на ней. А, боярин? Бери Даромилу за себя, и не станет у нее никаких несчастий. А? — с плохо скрываемым злорадством предложила туземка. — Все вы такие жалостливые, пока от вас ничего не надобно. А самим лишь бы под подол залезть, да убечь опосля поскорее!

Выстрелив гневной тирадой, туземка гордо вскинула голову и выбежала наружу. Впрочем, даже без ее ответа Олег мог себе представить дальнейшую судьбу Даромилы: останется она до конца дней своих при отцовском доме. Будет ходить в старых девах, чужих детей и внуков нянчить, по хозяйству помогать. Может, так и останется доброй тетушкой. А может — бегать к ней, голодной на ласку, деревенские мужики станут. Бабы все проклинать начнут, мужики же, хоть и бегая, всё равно с презрением «гулящей» нарекут. И детей принесет она не на радость мужу своему, а «в подоле», отцу на позор. И станут детишки невинные зваться байстрюками, а мамочку их, совершенно запросто, еще и прочь погонят. И из дома отцовского — от позора, и из деревни — от ненависти общей бабьей…

— Тьфу, нечистая сила, — тряхнул головой Олег, отгоняя темные мысли.

Горе, радость Даромилы — это всё же не его беда. Не повезло девушке, ополчились на нее боги за что-то. За что — и сама, может статься, не знает. Да только всех девок несчастных за себя не возьмешь. И не при его образе жизни о семье думать. Опять же, коли семью создавать — то по любви, а не из жалости. Всех не пережалеешь.

— Тьфу, пропади! — усилием воли опять отогнал ведун думы о случайной, в общем-то, знакомой, забрался на полок и завернулся в медвежью шкуру, пытаясь заснуть. Отдыхать нужно, пока возможность есть, а не над чужой судьбой несчастной голову ломать!

К вечеру Даромила «потухла». Ужин гостю принесла уже не броская красотка, а бледная деревенская девица в выцветшем потертом платье.

— Долго мне еще тут взаперти сидеть? — поинтересовался Середин, принимая у нее кулеш с салом. — Чего волхв говорил?

— Ничто не сказывал, — пожала она плечами. — Ушел просто, и всё. Но батюшка без его дозволения тебя в дом не пустит. Лихоманки боится, что в тебе затаиться может.

— На нет и суда нет, — отмахнулся ведун. — Всё едино я здесь уже обжился. Могу и в бане спада воды подождать.

Правда, к следующему дню его мнение успело поменяться. Ходить из угла в угол прискучило довольно быстро, греться на солнышке можно час, ну два — а потом тоже надоедает. Устав валять дурака, Середин смазал кузнечный инструмент и оружие салом — чтобы не ржавело, — перетряхнул вещи. А то ведь подмокнет тряпица всего чуть-чуть — а за пару месяцев вся одежда рядом с ней в труху перепреет. Вычистил своих лошадей — хотя особой нужды в этом, в принципе, и не было. Так день и прошел. К вечеру ведун поклялся, что завтра пойдет гулять по городу, что бы там местный волхв ни говорил. Осмотреться, с людьми познакомиться, на торгу погулять. Если на торгу никого нет — то хоть по мастерам местным походить, посмотреть, чем богаты, что умеют. Подарок Даромиле приглядеть. Он ведь действительно перед ней в долгу. Могла ведь и не побеспокоиться о чужаке, никого к нему не звать. Чувствовал Олег себя совершенно здоровым, а сидеть взаперти — так он не тать какой-нибудь, чтобы в порубе жить.

Правда, новое утро началось с развлечения: во дворе шорника загодя начали собираться соседи, друзья. К полудню явились сваты. В этот раз они прибыли без болтливого рыжебородого мужика, зато между ними шел парень с еще только пробивающимися усиками, но уже широкоплечий, крепкий. Кафтан из замши, доходящий до колен, был расстегнут на груди, демонстрируя цветастую атласную рубаху, перепоясанную широким матерчатым кушаком. На шее поблескивала серебряная гривна, на запястье — жемчужный браслет.

— Мир этому дому, — поклонился крыльцу один из сватов. — У вас товар, у нас купец. Выходите, хозяева, на торг. Расставляйте прилавки, выкладывайте свое добро.

На крыльце появился Севар, низко поклонился:

— Нашему товару ни прилавки, ни зазывалы ни к чему. Он и сам себя покажет, собой все слова скажет…

Олег подумал, что сейчас опять начнется долгое словоблудие, однако на крыльце появилась девочка лет пятнадцати, хрупкая, как тростинка, но с розовыми щеками и плохо скрываемой улыбкой на губах. Она старательно смотрела вниз, в шаге перед собой, но время от времени не выдерживала и коротко стреляла взглядом вперед, на своего жениха. Она была вся в красном: красное платье, красная шапочка, похожая на низкий поварской колпак, красные туфельки время от времени выглядывали из-под длинной юбки. Жених выступил из-за сватов, двинулся навстречу. Молодые люди почти сошлись, но промахнулись друг мимо друга примерно на шаг, прошли еще немного вперед, развернулись по небольшой дуге, опять прошли мимо, опять развернулись. Неожиданно жених вытянул руку — невеста подняла свою, и Середин увидел, как блеснули у нее на пальцах жемчужины браслета.

Тут местные так заорали, словно любимая команда забила гол заезжим чемпионам, и жених с невестой рванули в разные стороны. Ведун закрутил головой, надеясь найти того, кто объяснит смысл происходящего, углядел в нескольких шагах туземку, подошел к ней, наклонился к самому уху, шепотом спросил:

— Ну, и что теперь?

Она вздрогнула от неожиданности, оглянулась, кивнула:

— Как что? Раз подарок не уронила, теперича к жениховым родичам на смотрины ее повезут. Ну, а уж там про приданое да хозяйство рядиться станут.