Тридцать один день - Анатолий Алексин

— Ты не имел права нарушать клятву! Да что тебе объяснять!.. — Андрей махнул рукой так, будто говорил с безнадежно пропащим человеком.

22 июля

Сегодня вечером — торжественное открытие лагеря. Но еще до вечера произошло одно замечательное событие.

Утром мы, как всегда, ходили на пляж с Катей. Катя следит, чтобы мы вовремя переворачивались с живота на бок, с левого бока на правый, а потом на спину. Скоро, уж наверное, и дышать заставят по расписанию.

Но не в этом дело. Главное произошло перед самым обедом, когда мы вернулись с пляжа. Катя сказала, что Сергей Сергеич просит меня и Андрея зайти к нему в комнату. Мы очень удивились: неужели наказание за вчерашний побег будет сегодня?

— А вы как думали? — «подбадривал» нас Витька Панков. — Вчера на линейке был всего-навсего педагогический приемчик: «Поддерживаем!.. Ценная инициатива!..» И все такое прочее. Я уж знаю. А сегодня — раз! — и вышибут из лагеря. Так что можете собирать вещички…

Больше всех волновался Капитан:

— А почему только им страдать? За нас за всех? Ведь все мы удирали…

— Им оказывается честь, как инициаторам, так сказать. А ты что такое? Несознательный элемент, подпавший под дурное влияние, и больше ничего!

— И где это ты, Витька, таких умных слов нахватался? — зло спросил Андрей.

— Как — где? Да меня, если хочешь знать, больше вас всех воспитывали. Я в школе считаюсь почти неисправимым! — с гордостью произнес Витька. — Это я здесь держусь: неохота родителей срамить — лагерь-то заводской. Силы накапливаю. А в школу вернусь — ух, развернусь!

И он широко развел руками, словно хотел показать нам, как именно он «развернется» в школе.

— Звонишь ты — и всё! — махнул рукой Андрей.

Капитан глядел на Андрея жалобно, словно видел его последний раз в жизни. А глаза его так прямо и говорили: «Если тебя и в самом деле вышибут, что же мы тогда будем делать?»

До комнаты Сергея Сергеича нас провожало все звено. У двери все пожали нам руки, как будто прощались с нами навсегда…

— Держитесь, ребятки!.. — шепнул Витька. И первый выбежал на улицу.

Мы открыли дверь и увидели, что старший вожатый что-то пишет. «Так и есть: о нас приказик сочиняет», — подумал я. Мы вошли в комнату, а он нас вовсе и не заметил. Постояли несколько минут. Наконец Андрей тихонько кашлянул.

— Хотите знать, почему я вас не замечаю? Потому что вы не стучитесь, а прямо без всякого стука врываетесь в комнату, — сказал Сергей Сергеич.

И правда, как это мы забыли? От волнения, наверное.

— Ну, путешественники, хотел я всей вашей компании сюрприз устроить: билеты до Москвы! Как раз могли бы целое купе занять, и ехать было бы не скучно. Да есть одно смягчающее обстоятельство… Дело вы хорошее придумали: городу помогать! Я даже хочу в ваш знаменитый план от себя один пункт вставить. И вот какой!.. Неподалеку отсюда есть костнотуберкулезный санаторий. Больные ребята там лежат годами. Давайте шефствовать над санаторием, а? Тоже будет помощь городу. Согласны?

— Согласны, — ответил я.

Андрей молчал.

Лицо у Сергея Сергеича стало вдруг строгое и даже суровое.

— А о всяких там побегах — забыть навсегда! Больше не прощу! Ни разу!

Мы ничего не ответили. Но Сергей Сергеич как будто что-то прочитал на наших лицах:

— Вот и добро, что поняли. Теперь слово свое крепко держите. А я свое сдержал!

Сергей Сергеич нагнулся, вынул из-под стола и протянул нам… Кого бы — вы думали?.. Щенка! Самую настоящую овчарку! Мы так и ахнули.

А Сергей Сергеич гладил собаку между ушей и говорил:

— Вы же хотели собаку? Ну вот и получайте!

Мы молчали. Мы совсем и забыли о собаке, забыли про обещание Сергея Сергеича. А он, значит, помнил…

Наконец мы пришли в себя, схватили щенка и начали тормошить и разглядывать его. А он жмурился, тихонько скулил и даже один раз залаял. Это был довольно большой щенок, уже похожий на взрослую овчарку. Спина и живот у него были серые, а грудь белая.

Мы хотели сейчас же нести щенка к себе в комнату и показать его всем ребятам, но Сергей Сергеич остановил нас:

— Щенок ваш, но на сегодня я оставляю его у себя.

— Почему? Почему? — заволновались мы.

— Потому что вы начнете сейчас же возиться с собакой, всех ребят соберете и сорвете открытие лагеря. Нет уж, сейчас идите тренируйтесь, репетируйте. А завтра утром приходите за щенком.

Мы не стали спорить и направились к двери. У самой двери Андрей обернулся и, покраснев до ушей, сказал:

— Сергей Сергеич, большое вам спасибо!

— Как говорят, лучше поздно, чем никогда, — сказал Сергей Сергеич и громко рассмеялся.

Во дворе нас ждало все звено.

— Кто это там лаял? — набросились на нас ребята.

— Кто может лаять? Собака, конечно. Вот такая овчарка! — Андрей широко развел руками. — Теперь следить будет за нами. Чтобы не удирали!..

А под вечер, после чая, было открытие лагеря. К нам приехало много гостей. Были и герои-партизаны, и городские ребята, и секретарь райкома товарищ Зимин. Говорили даже, что должен приехать один детский писатель, который отдыхал где-то поблизости. Но он так и не приехал…

После торжественной линейки был концерт. На зеленой лужайке, между двумя деревьями, мы натянули веревку. По ней передвигалась красная материя. Это был наш занавес. Сценой была лужайка. А зрители сидели прямо на траве.

На меня надели гимнастерку, галифе и сапоги.

Все это было мне очень велико. Сапоги чуть не падали с ног. А гимнастерка была такая широкая, что я прямо купался в ней.

«С какого-то великана сняли, наверное», — подумал я.

Оказалось, что все обмундирование достал где-то Сергей Сергеич. Где, интересно, он раздобыл все это, у кого?..

На сцене я был всего полминуты, и все обошлось благополучно. Когда я вышел на сцену, зрители зашептали: «Да ведь это Сашка! Сашка из первого отряда!»

Я отдал донесение, повернулся на каблуках и вышел. С меня тут же сняли военную форму, потому что ее должен был надеть Боря Власов. Он играл роль советского офицера.

Тут я вспомнил, что впопыхах забыл приколоть к плечам полоски красной бумаги, которые должны были изображать погоны. Хорошо, что зрители ничего не заметили!

Концерт был большой. Ребята пели, плясали, а Мастер даже показывал фокусы.

Но больше всего мне понравились спортивные упражнения. С ними выступили Андрей, Зинка и Витька Панков под руководством Петра Николаевича. Они делали стойку, пирамиду и, как говорит Андрей, «классно работали на турнике». Им помогал Капитан. Он придерживал турник с таким гордым видом, будто ставил мировой рекорд. А потом он даже подтянулся несколько раз на руках. Это Андрей его научил. Капитан сегодня впервые снял свою шикарную кожанку с молниями и надел спортивную форму: трусы, майку. Руки у него худые и белые-белые, как у какой-нибудь Снегурочки. Даже смотреть тошно.

Потом гости осматривали лагерь, беседовали с нами. Около столовой была устроена выставка стенгазет. Еще вчера провели конкурс на лучшую газету. Наша газета хоть и вышла самой первой, но заняла всего третье место. Зато доска, на которой она висит, — самая красивая в лагере. Вот если бы за доски тоже давали премии! А почему бы и не давать: ведь они имеют очень большое значение! Вот, например, из-за красивой доски возле нашей газеты больше всего народа. А заметки все равно не очень-то читают, хоть двадцать премий присуждай!

После чая с нами беседовал бывший командир партизанского отряда. Он рассказал, что партизанам приходилось скрываться в самом городе, так как вокруг нет лесов. А в таких условиях очень нужна была помощь ребят. Они могли незаметно перебегать из дома в дом, быть связными и разведчиками.

Как жалко, что я во время войны не оказался в этом городе! А ведь вполне мог бы оказаться. Например, так: поехали бы мы с мамой отдыхать — и застряли бы здесь, то есть не успели выехать. И я бы тоже помогал партизанам. Хотя мне было тогда всего восемь лет… Но ничего! Это вполне сознательный возраст. В общем, об этом мечтать уже поздно…

Я шепнул Андрею:

— Давай расскажем, что нашли место гибели двух героев. Давай, а? Ведь знаешь, как здорово будет!

Андрей даже рот мне зажал рукой и испуганно огляделся по сторонам — не слышал ли кто-нибудь моих слов.

— С ума ты сошел! Все испортить хочешь, да?

Я хотел сказать, что ничего не собираюсь портить. Но сказать я ни слова не мог, потому что рот мой все еще был зажат рукой Андрея.

— Это пока должно быть нашей священной тайной! — продолжал Андрей. И тут только отнял руку от моего рта. — Понял? У меня есть план.

Я согласился: раз есть план, тогда совсем другое дело! Но все-таки как хотелось бы мне рассказать всем о нашей замечательной находке… нет, о нашем открытии! А ведь это и в самом деле открытие. Да еще какое открытие! Может, на том месте когда-нибудь памятник поставят. И все люди, проходя мимо, будут замолкать, какие бы у них ни были важные-преважные разговоры, и все будут снимать шапку. А на черном мраморе будут высечены имена героев, имена, которых мы пока и сами не знаем.