Франция. Страна королей и пяти республик - Елена Раскина

С чего же все начиналось? С борьбы за права третьего сословия – буржуазии. С падения нравов аристократии, непомерной роскоши двора и безумств королевы Марии-Антуанетты, стоивших не одно состояние. Высшее дворянство страны представляло собой 4000 семей, представленных ко двору, которые делили между собой 33 миллиона, расходовавшиеся на содержание придворного штата. Король выдавал 28 миллионов пенсий и 46 миллионов жалования офицерам армии, поглощавших больше половины военного бюджета. Представители 4000 знатных семей не могли жаловаться на судьбу: их жизнь протекала легко, изящно и сладко, и повредить ей могли только капризы короля, который в любой момент мог удалить того или иного аристократа от двора, посадить его в Бастилию или другую королевскую крепость и даже казнить.

Был еще и так называемый «аристократический плебс» – младшие сыновья знатных отцов, которым не удалось попасть в армию или духовенство. Младшие сыновья получали ничтожную часть отцовского состояния и жили в своих замках скромно и просто – особенно по сравнению с семьями, представленными ко двору. Конечно, провинциальные дворяне порой ненавидели столичных аристократов, особенно «придворных любимчиков».

Как же жили крестьяне? По сравнению с русскими крепостными – очень даже неплохо. И тяжело – по европейской шкале ценностей. Надо сказать, что во Франции с раннего Средневековья не было крепостного права в русском понимании этого термина. Крестьян не могли продать или купить – по сути, они были только арендаторами, обрабатывавшими землю феодала. Крестьяне платили феодальную ренту – и только. Однако собственник земли мог увеличить ренту и сделать ее выплату непосильной для крестьянина, мог предъявить претензию на третью часть общинных выгонов (феодальный триаж). Все это вызывало массовые недовольства крестьян.

Уже в XII–XIV вв. французские крестьяне получили право продавать и покупать землю, переходить из вотчины в вотчину (русский «Юрьев день», очень быстро отмененный). В XIII–XIV вв. во Франции массовым стал выкуп серважа (фиксация ренты, увеличение владельческих прав и свободы передвижения). К 1772 г. во Франции уже забыли о том, что можно торговать людьми, тогда как в России крепостничество переживало фазу расцвета.

Старый режим королевской Франции действительно нуждался в реформах, но в мирной и постепенной эволюции, а не в ноже гильотины, который отсёк голову короля Людовика XVI из династии Бурбонов, его супруги Марии-Антуанетты Австрийской, а вслед за ними – тысяч и тысяч людей, включая лидеров революции. «Революция пожирает своих детей», – сказал Жорж-Жак Дантон, один из вождей революционных событий, казненный по приказу лидера якобинцев – бывшего адвоката из Арраса, Максимилиана де Робеспьера. Странно звучит, но Робеспьер был дворянином и в последние годы Старого режима очень гордился тем, что в его фамилии присутствует частица «де». Потом он, правда, безболезненно удалил частицу «де» из своей фамилии и приходил в восторг от того, что не принадлежит к гонимому дворянству.

Использовать гильотину для быстрой и «безболезненной» казни предложил, конечно же «из гуманных соображений», врач и член Национальной Ассамблеи Гийотен. Вопреки расхожему представлению доктор Гийотен не изобрел орудие казни, названное его именем. Это устройство с косым ножом, ставшее стандартным орудием расправы над живым существом, уже употреблялось в Шотландии и Ирландии и называлось «Шотландской девой». Косой нож с необыкновенной быстротой падал на шею приговоренного, зажатую в деревянных тисках, и смерть наступала мгновенно.

Казнь на гильотине

Палач, особенно неопытный или пьяный, мог и не срубить голову с первого раза, и тогда осужденного ожидали неслыханные муки. Гильотина, управляемая даже неквалифицированным палачом, как правило, не давала осечки. С другой стороны, применение «Шотландской девы» превращало казнь в механический акт, когда казнили не единицами или десятками, а сотнями и тысячами. С помощью «Шотландской девы» казнь во Франции поставили на конвейер. Отныне гильотина применялась ко всем слоям населения – от аристократов до нищих. «Шотландская дева» не пощадила никого – даже вождей революции, от Дантона до Робеспьера.

Правда, революционер Жозеф Фуше, который сначала был другом Робеспьера, а потом помог «свалить» своего былого товарища, придумал другой, еще более быстрый способ казни. В Лионе он привязывал людей прямо к жерлам пушек. А что?! И быстро, и люто. Когда же его упрекали в выборе такого варварского способа казни, Фуше доказывал в Конвенте его гуманность. Мол, смерть приходит ко всем приговоренным сразу, и одному не нужно дожидаться, пока взойдет на гильотину другой. Страшная, бесчеловечная, невозможная логика революционных времен! Заметим, что тот же Фуше с одинаковым успехом служил и Директории, и Наполеону, а потом и монархии и умер герцогом Отрантским.

Во Франции гильотину сначала называли Луизеттой или мадам Луизон, по имени другого «гуманного» врача, Антуана Луи, который в своей записке, обращенной к революционному Конвенту, одобрил идею доктора Гильотена применить «Шотландскую деву» для казни контрреволюционеров. Но Луизеттой Шотландку звали недолго: очень скоро ее стали именовать Гильотиной.

В современной Франции есть и роялисты, и республиканцы, и бонапартисты. Роялисты собираются в Версале и танцуют менуэты, бонапартисты устраивают костюмированные собрания в Мальмезоне, во дворце Жозефины Богарне-Бонапарт, подаренном ей императором. Республиканцев во Франции – большинство. И день 14 июля – национальный праздник, несмотря на то, что в страшной королевской тюрьме Бастилии в день ее взятия содержалось не больше десяти человек. В Бастилии сидел и скандально известный маркиз де Сад, которого, впрочем, перевели в Шарантон за 10 дней до рокового штурма.

Маркиз де Сад во многом спровоцировал взятие Бастилии. Накануне штурма тюрьмы он кричал в водосточные трубы, что в Бастилии пытают и убивают тысячи заключенных, хотя на самом деле узников тогда в Бастилии было совсем немного – и почти всех из них осудили за уголовные преступления. 4 июля 1789 г. маркиза перевели в Шарантон. При переезде ему запретили брать с собой плоды своих многолетних трудов – рукописи.

Маркиз провел в Бастилии 5 лет, как и в Венсеннском замке. Но взятие Бастилии, которое он отчасти вызвал своими выкриками, сыграло с маркизом злую шутку. В камеру Альфонса де Сада ворвался революционный народ и уничтожил его книги и рукописи. Спасти удалось немногое – то, что маркиз все-таки провез в Шарантон, и то, что чудом выжило в революционном урагане.

Периодом «гнева» во Французской революции была страшная и кровавая якобинская диктатура. Якобинцы шли к власти медленно, но уверенно – их ближайшими и естественными противниками стали «умеренные» – жирондисты. Так называли партию, основу которой составляли депутаты из южного департамента Жиронда со столицей в Бордо – знаменитом винодельческом регионе.

Якобинцами именовали участников политического клуба, установивших в стране свою диктатуру в 1793–1794 гг. Поразительно, что якобинцы сформировались на базе бретонской фракции депутатов Национального собрания. Поразительно, если учесть, что в Бретани в это время бушевало восстание крестьян и дворянства против революции и ее декретов.

Партия получила свое название от клуба, который находился в доминиканском монастыре святого Якова. Лидером правого крыла партии был Дантон, в центре – Робеспьер. Левое крыло возглавлял Марат, а после его смерти – Эбер и Шометт, которых называли «бешеными». 2 июня 1793 г. якобинцы совершили государственный переворот и свергли «умеренных» – жирондистов, после чего развязали в стране тотальный террор. Их диктатура продолжалась до 27 июня 1794 г., когда к власти пришла Директория и был казнен «кровавый жрец» революции – Максимилиан Робеспьер.

Кружок жирондистов первоначально состоял из бордоских адвокатов Верньо, Гюаде, Жансонне, Гранжнева и молодого предпринимателя Дюко. Потом к ним примкнул знаменитый журналист и оратор Бриссо со своими сторонниками-бриссотинцами – Роланом, Кондорсом, Фоше, Инаром, Бюзо и другими. Депутат Национального собрания Франсуа-Николя-Леонар Бюзо был возлюбленным «королевы Жиронды», очаровательной мадам Ролан де Платьер, жены бывшего королевского министра юстиции Ролана. Манон Ролан – хорошенькая, образованная, энергичная – справедливо считалась не только «королевой», но и Музой Жиронды. Она была казнена по приказу Робеспьера, хотя имела возможность бежать из Парижа вместе со своим «многолюбимым» Франсуа Бюзо и его друзьями, депутатами-жирондистами – Петионом, Гаде, Бюзо, Луве, Валади, Саллем и Барбару. Петион – один из самых высокопоставленных жирондистов – занимал одно время пост мэра Парижа и председателя Конвента, но это ему мало помогло.