Франция. Страна королей и пяти республик - Елена Раскина

Генриху IV посвящена знаменитая песня, приписываемая дю Корруа, – «Vive Henri Quatre»: «Да здравствует Генрих Четвёртый, да здравствует храбрый король, этот четырежды чёрт, имевший тройной дар: пить, воевать и быть галантным кавалером!» Песенка эта была очень популярна в эпоху Наполеоновских войн. Интересно, что в знаменитом фильме Эльдара Рязанова «Гусарская баллада» несколько измененную песню об Анри Четвертом распевают наполеоновские солдаты, которые сначала лихо вышагивают, а потом уныло бредут по российским дорогам. Лихо вышагивают, понятно, – летом, а уныло бредут – матушкой-зимой, когда, по словам сына наполеоновского генерала Виктора Гюго, «Великая армия» превратилась в стадо… Песня эта – вольный перевод французского оригинала на музыку Тихона Хренникова.

Людовик XIV

Генрих Наваррский олицетворяет собой Юг Франции – Гасконь и Лангедок. А кого же можно назвать олицетворением Севера страны? Наверное, супругу Генриха, красавицу Маргариту Валуа, вошедшую в историю как королева Марго.

Какой же была Марго? Остроумной и утонченной. Она свободно говорила на всех европейских языках, знала латынь и древнегреческий. Она охотно предавалась не только наукам и искусствам, но и искусству любви – ars amandi. Но при этом Маргарита не отличалась порывистостью и горячностью своего супруга. Она была более сдержанной и артистичной. Она учила Анрио выходить сухим из воды и сражаться с придворными лицемерами их же оружием – интригой. Маргарита спасла Генриха Наваррского во время Варфоломеевской ночи и во многом обеспечила его блестящее будущее. Но, увы, Анрио развелся с ней, чтобы жениться на Марии Медичи, родственнице его былой гонительницы Екатерины. Этот брак привел Генриха к смерти – на парижской улице Медников короля ударил кинжалом фанатик-католик Равальяк. Поговаривали, что к убийству короля была причастна его вторая супруга.

В любимых россиянами книгах Сержа и Анн Голон о прекрасной и неукротимой Анжелике (и фильмах по этим книгам) французский Юг олицетворяет граф де Пейрак, а север – «король-солнце», Людовик XIV. Граф де Пейрак, властитель тулузский, презирал грубых и неотесанных северян, предки которых появились в южных провинциях с войсками Симона де Монфора.

Людовик XIV видел в графе Жоффрее де Пейраке мятежника, добивавшегося «королевства в королевстве». Противоборство Людовика и Жоффрея – это не только и не столько борьба за сердце прекрасной Анжелики, сколько дуэль Тулузы и Парижа. И выиграл в этой борьбе Париж…

Интересно, что Анжелика де Сансе де Монтелу – родом из Пуату. А вот адвокат Дегре, выпускник Сорбонны, назвавший в честь alma mater свою собаку, олицетворяет Париж богемы и науки – с его лихими школярами, непокорными студиозусами и острыми на язык интеллектуалами. Богемный Париж в лице Дегре защищает графа Тулузского, тогда как Париж власти осуждает его на смерть. Парижская богема слишком ценила свою независимость и, соответственно, не посягала на независимость регионов. А вот король Франции считал, что в борьбе провинций с центром одержать верх должен Париж и только Париж…

«Вы – воплощение всего, что мы вытравляем из наших нравов, всего, что мы ненавидим. Смотрите, мессиры, смотрите и вы, любезные дамы, вот потомок варваров, тех самых крестоносцев, которые с благословения своих епископов разожгли тысячи костров между Альби, Тулузой и По. Они так яростно завидовали этому очаровательному краю, где воспевалась любовь к дамам, что испепелили его и превратили Тулузу в город нетерпимости, недоверия, город жестоких фанатиков», – говорит южанин Жоффрей де Пейрак северянину шевалье де Жермонтазу. Варвары-крестоносцы, которые разожгли костры между Альби, Тулузой и По, – это участники крестового похода рыцарей Иль-де-Франса, Нормандии и Пикардии против альбигойцев, которым покровительствовали графы Тулузские.

А вот мысли Анжелики, вызванные этими словами Жоффрея. «“Не надо бы ему так говорить”, – подумала Анжелика, потому что, хотя гости и смеялись, в черных глазах некоторых из них, она заметила, вспыхнул недобрый огонек. Ее всегда поражала та неукротимая злоба, какую вызывали у этих южан события четырехвековой давности. Но крестовый поход против альбигойцев был, верно, так ужасен, что и до сих пор в деревнях можно услышать, как мать пугает своих детей страшным Монфором…»

Сейчас старая вражда Севера и Юга Франции почти забыта. Но, наверное, полностью забыть и вычеркнуть из памяти поколений некогда случившиеся события, увы, нельзя. И если вам придется ехать в удобнейшем поезде TGV «Бордо – Париж», вы почувствуете, как, приближаясь к Парижу, внутренне напрягаются ваши еще полчаса назад беззаботные и отчаянно веселые собеседники-южане.

Нет, они не ждут от Парижа ни бед, ни неприятностей. Напротив, приближаясь к Парижу, они чувствуют себя не бордосцами или тулузцами, а французами, гражданами единого Отечества. Но при этом какое-то непонятное напряжение витает в воздухе, словно вот-вот по вагону вместо кондуктора пройдет кровавый крестоносец Симон де Монфор собственной персоной, или же Жоффрей де Пейрак и Людовик XIV скрестят шпаги прямо в тамбуре.

Наверное, многие из жителей славного Юга Франции и знать не знают, кто такой Симон де Монфор… Но при виде пейзажей Иль-де-Франса, проплывающих за окнами вагона, все эти беззаботные южане невольно напрягаются: толстые подбирают животы, а худые высоко вздергивают подбородок. В чем тут дело? Наверное, в генетической памяти… Или в зове предков?

Что ни говори, а в Тулузе, Бордо или Марселе южанам гораздо спокойнее, чем в Париже. Они любят Париж, они гордятся эти великим городом, а все-таки в родном Бордо или в городе фиалок – Тулузе – и вино краснее, и тарталетки слаще… Поэтому, возвращаясь из Парижа, южане с удвоенной силой начинают гордиться своей малой родиной. Им нужен Париж для того, чтобы преуспеть (еще гасконец д, Артаньян говорил, что без славы ему в Париже – не житье!), но пить красное сухое бордоское вино, право же, лучше дома! А то еще эти северяне возьмут да и разбавят вино водой! Где им понимать, что такое настоящее старое бордо какого-нибудь благословенного 1783 года?!

Величие и гнев Великой французской революции

Если вам приходилось беседовать с французами о революции 1789 г. и великом дне 14 июля, то вы непременно обнаружите в большинстве из них (и даже аристократов) глубочайшее уважение и восхищение перед взятием Бастилии, Камиллом Демуленом, Дантоном и (о ужас!) Робеспьером. Мне случалось беседовать о Великой французской революции даже с потомками аристократических родов – и все они в один голос заявляли, что старый режим прогнил, что король Людовик XVI был глуп, королева Мария-Антуанетта – надменна и капризна, а презиравшие народ дворяне вполне заслуживали своей участи. И даже гильотину на главной площади Парижа и площадях других французских городов мои собеседники готовы были оправдать, несмотря на частицу «де», сохранившуюся в их фамилиях. Я же ненавидела революционный террор и почитала Шарлотту Корде, ударившую ножом кровожадного героя революции – Марата.

Взятие Бастилии

Это для нас, русских, слово «Вандея» окружено благородным ореолом. Это мы благодаря Марине Цветаевой любим повторять: «Молодость – доблесть – Вандея – Дон» (если, конечно, знаем эти стихи) и сравнивать контрреволюционное движение в провинции Вандея с нашим Белым Доном и Добровольческой армией. Французы, конечно, упоминают о жестокостях революции, о тысячах казненных и о протестном движении в Вандее, но при этом указывают на величайшее достижение революции – Декларацию прав и свобод человека и гражданина 1789 г., благодаря которой третье сословие – буржуазия – было уравнено в правах с первыми двумя – аристократией и духовенством, а все люди названы равными в человеческом достоинстве и свободными в выборе своего пути.

Бесспорно, эта Декларация – главное достижение Французской буржуазной революции. Но выполнялась ли она? Разве массовые убийства священников и дворян в революционные годы не являются доказательством обратного? Зато с уверенностью можно сказать, что на Декларации прав и свобод человека и гражданина 1789 г. базируется современное французское законодательство, краеугольный камень которого – равенство людей в своем человеческом достоинстве и реализация их прав и свобод. Значит, французские революционеры все же чего-то достигли: и величие у событий 1789 г. все-таки было, хотя очень быстро это величие обратилось в гнев и разнузданный террор.

С чего же все начиналось? С борьбы за права третьего сословия – буржуазии. С падения нравов аристократии, непомерной роскоши двора и безумств королевы Марии-Антуанетты, стоивших не одно состояние. Высшее дворянство страны представляло собой 4000 семей, представленных ко двору, которые делили между собой 33 миллиона, расходовавшиеся на содержание придворного штата. Король выдавал 28 миллионов пенсий и 46 миллионов жалования офицерам армии, поглощавших больше половины военного бюджета. Представители 4000 знатных семей не могли жаловаться на судьбу: их жизнь протекала легко, изящно и сладко, и повредить ей могли только капризы короля, который в любой момент мог удалить того или иного аристократа от двора, посадить его в Бастилию или другую королевскую крепость и даже казнить.