Гаури - Мулк Ананд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но Мола Рам, взвинтив себя до невменяемости и содрогаясь от отчаянной смелости своего поступка, продолжал выбрасывать утварь до тех пор, пока рука его не онемела. Кончив буйствовать, он сказал:
— Иди! Отделяйся! Забирай свои вещи и убирайся!
— Я возьму свои вещи потом, а сейчас уйду, чтоб не слышать больше вашей ругани! — ответил Панчи и, подойдя к топчану, на котором сидела Гаури, знаком велел ей подняться. — Мы отправляемся в дом Раджгуру!.. Одевайся и пойдем.
— Что ты, сын мой! — закричала Кесаро. — Неужели ты хочешь одолжить свою жену сыну субедара! Слепец! Как же ты не видишь, что он уже раньше часто бывал здесь и…
— Неужели это правда? — сказал Панчи, повернувшись к Гаури. — И ты посмела… — Но он не произнес ужасных слов. Он только ударил жену по голове раз, другой, третий, и она, рыдая, упала на постель.
Теперь, конечно, не могло быть и речи о том, чтобы идти к Раджгуру.
Панчи медленно брел по направлению к манговому саду, находившемуся далеко за деревней, чтобы наедине с собой разобраться в том, что, собственно, произошло. Но он никак не мог собраться с мыслями. Он долго бродил без цели, никого не встретив по пути, и вернулся домой, когда совсем стемнело. Свежий воздух пошел ему на пользу: едва войдя во внутренний двор дома, он сразу почувствовал, как здесь душно, не говоря уже о том напряжении, которое все еще висело в воздухе после происшедшей днем ссоры. Всюду царила мертвая тишина.
Он поднялся по деревянным ступеням на верхнюю террасу, намереваясь поскорее лечь спать и все позабыть. Его кровать была разобрана, но топчан, на котором спала Гаури, был пуст. Он понял, что она все еще сидит в темной комнате. Мгновение он раздумывал, пойти ли ему вниз и уговорить Гаури подняться или сразу же лечь спать. Ревность, вспыхнувшая в нем от намеков Кесаро, утихла и сейчас он ощущал прилив нежности к жене. Но мужская гордость не позволяла ему показать Гаури свои истинные чувства, хотя он все-таки направился к лестнице.
Спустившись вниз, он увидел Кесаро. На ладони руки она держала блюдо с ужином.
— Иди, сын мой, — зашептала она. — Иди поешь… Нельзя так долго сердиться! Ты же знаешь, что твой дядя часто бывает в дурном настроении…
— Отстань, — ответил он, — я не голоден…
— Я прошу тебя, сын! — настаивала она.
Панчи оттолкнул ее в сторону и устремился к темной комнате. Как он и предполагал, Гаури была там. Она лежала на постели почти в той же позе, как и днем, когда он вернулся с поля. Белая одежда повторяла очертания ее хрупкой девичьей фигуры.
— Ты с ума сошла, — с напускной грубостью произнес Панчи. — Тут совсем нечем дышать… Ты ужинала?
— Никка приносил мне поесть, только мне совсем не хочется…
— Тетка тоже только что просила меня поужинать.
— Зачем она хочет развести нас? Неужто ей мало одного мужа и нужен другой…
— Не говори так… — оборвал он ее.
— Но ведь так оно и есть! — с неожиданной смелостью сказала Гаури.
Он молчал, подавленный и смущенный ее словами, чувствуя, что она не такая уж простушка, какой ее считают, и прекрасно все понимает.
— Кесаро не очень-то счастлива с дядей, — промолвил Панчи после долгой паузы. — Когда он служил в армии, а Никка еще не родился, она души во мне не чаяла и привыкла считать меня своим сыном… Может быть, она ревнует меня к тебе и не может смириться с тем, что в дом пришла другая женщина…
— Так как же я смогу поладить с ней? — жалобно проговорила Гаури.
— Постараюсь найти где-нибудь другое жилье, — сказал Панчи.
В комнате было жарко и душно, с него градом лил пот. Он взял Гаури на руки и понес ее. Она была совсем легкой и спокойно лежала у него на руках. Но как только он вышел с нею в другую комнату, освещенную слабым светильником, она взмолилась:
— Не неси меня дальше. Если нас сейчас увидит Кесаро, она никогда не простит мне этого. Поднимись наверх один, а я приду, когда вымоюсь.
— Знаю я ваши уловки, — ответил он, снисходя до улыбки. — Мы пойдем вместе… Я тоже хочу помыться.
Эти слова привели Гаури в полное замешательство. Слабо протестуя, она вырвалась из его объятий и побежала обратно в темный чулан за чистой одеждой.
Тем временем Панчи разделся и, поставив лампу в угол комнаты, где стояли два медных кувшина с водой, начал мыться.
Из стыдливости Гаури спряталась за перегородкой, чтобы вымыться после мужа. Но Панчи решил, что сейчас самый подходящий момент, когда он сможет победить ее сдержанность и чрезмерную застенчивость. Подойдя к ней, он стянул с нее одежду. Тело Гаури соблазнительно забелело в темноте. Панчи поднял жену и перенес к тому месту, где стояли кувшины с водой, не обращая внимания на ее мольбы и предостережения о том, что будет, если их увидит Кесаро.
В порыве вожделения он лил на ее тело воду, потом вытирал его досуха, лаская ее груди со смелостью и непринужденностью, которая удивила и ошеломила Гаури настолько, что она покорно принимала его ласки. Но все это время ее веки были опущены, стыд и смущение терзали молодую женщину. Панчи взял жену за подбородок, приблизил свое лицо к ее лицу и заглянул ей в глаза.
Когда взоры их встретились, она впервые почувствовала, что какая-то теплая волна прилила к ее сердцу.
— Не бей меня больше, Панчи!.. — с дрожью в голосе произнесла Гаури.
— Муж должен наказывать жену, когда она провинится, — снисходительно объяснил он.
И Гаури, которая почти не видела от своего своенравного мужа ни ласки, ни заботы, посчитала за дар судьбы ту снисходительность и терпение, с которыми он сейчас разговаривал с ней.
Когда они поднялись наверх, Панчи увидел, что Кесаро оставила на его постели блюдо с едой.
— Поешь немного вместе со мной, — сказал он.
— Нет, я не хочу есть, — ответила она.
Тогда Панчи отнес еду на террасу, так и не притронувшись к ней. И хотя супруги не поужинали вместе, как полагается мужу и жене, они впервые за все время их супружества спали на одной постели всю ночь, бросая этим вызов Кесаро и всем сплетницам соседкам.
На следующее утро Панчи вышел из дому раньше обычного, чтобы совершить омовение у источника и побыстрее подыскать себе другое жилье.
Подымаясь от водоема по лестнице, которую построил ростовщик и подрядчик отец лаллы Бирбала, Панчи увидел Дамодара, сына Бирбала. Он спускался вниз к источнику и преградил Панчи дорогу, широко раскинув руки, словно собираясь обнять его.
— Это ты, Панчи! Вот так проворство! Ты всегда встаешь так поздно, и вдруг пришел сюда ни свет ни заря. Твои волосы смазаны маслом, а лицо так и сияет! Что с тобой случилось? Ах да, конечно, к тебе в дом пришла жена!..
— Ладно, — сказал Панчи без тени улыбки. — Дай пройти, у меня дела.
— Послушайте, что он говорит! У него дела!
— Я ведь не сын ростовщика, который может сидеть на мягких подушках весь день и жить на проценты! Я должен засевать и обрабатывать землю. Если земля сухая, я должен молить небо о дожде. А потом я долгие месяцы жду урожая и беру взаймы у твоего отца, который сосет из нас кровь…
Панчи сказал это с горечью, но Дамодар, привыкший слышать подобные слова с раннего детства и принимать их за добродушное подшучивание, не придал им особенного значения и не сдвинулся с места.
— Дай пройти, — повторил Панчи.
— О! Какой злой дух вселился в тебя сегодня? Говорят, они приходят сюда купаться…
— Держу пари, что раньше всех сюда является дух твоего деда! — язвительно заметил Панчи. — Уж эти ростовщики из всего сумеют извлечь выгоду.
Дамодару, привыкшему к почитанию предков, не понравилось это замечание, и он сказал:
— Давай будем говорить только о твоей грубости и моем великодушии и оставим в покое старших.
— Ну как же, твои родители священны. А ну, прочь с дороги!
Дамодар опустил руки, сообразив, что Панчи не в себе и шутить с ним опасно.
— Ладно, — вдруг сказал Панчи. — Я останусь, если ты готов говорить начистоту.
— Что значит начистоту? Я всегда говорю начистоту! — поспешил оправдаться сын ростовщика, понимая, что Панчи намекает на те деловые разговоры, которые он вел в лавке с клиентами в отсутствие отца.
— Разговор начистоту — это такой разговор, которого торгаш не умеет вести и не может понять, — раздраженно ответил Панчи.
— Пусть ты не поладил со своим дядей, но зачем же ссориться с другими людьми?
Панчи не удивился, что новость о его драке с Молой Рамом уже обошла всю деревню, и понимал, что «общественное мнение», включая сыновей зажиточных родителей — Дамодара и Раджгуру, будет против него. Он со стыдом отвел глаза от сына ростовщика, но потом поднял голову и спросил:
— Наверное, это Раджгуру сказал тебе?..
— О, все знают, как ты силен. Только один человек, пожалуй, сильнее тебя — это Гама Пахалван[14]. Вон посмотри на Раджгуру! Он идет так осторожно потому, что видел тебя вчера во время сражения и все еще не может опомниться от страха… Ну улыбнись же, бука ты этакий!