Сначала ты плачешь - Бетти Роллин

Внезапно почувствовав в животе легкий толчок, – дей-ствие валиума6 вот-вот закончится – решила вернуться домой. Дома Артур работал над книгой о событиях, связанных с землетрясением. Услышав, как я вошла, он тут же появился на пороге кабинета: «Ну, как ты?»

– Не так плохо. Вот пришла за новой порцией успоко-ительного. И, взяв со столика рядом с кроватью таблетку, добавила. – Да не смотри ты на меня такими глазами. Выглядел он ужасно, и лишь много дней спустя я поняла почему. Он опасался (в отличие от меня с моими страхами вокруг груди), и не без основания, за мою жизнь.

Вечером с Сьюзан и Джоем мы отправились в ки-нотеатр. В компании с ними, как ни с кем, время летело незаметно. Она, фотограф по профессии, с массой причуд, и он, ирландец по происхождению, вполне успешный поэт-конкретист7. Неизменно брызжущий весельем, он, пропустив рюмку, другую, что происходило с ним почти регулярно, становился просто неотразим. Фильм оказался музыкальный с Барброй Стрейзенд в главной роли – идеальный при данных обстоятельствах, если бы не ее дразнящая грудь…

Из кинотеатра зашли к нам. Выпили виски; я тоже, хотя обычно не пью; сыграли в бэкгэммон8, много смеялись. Выпили еще. Вскоре они ушли. Едва за ними захлопнулась дверь, смеяться и пить расхотелось. Вылив в раковину остатки спиртного, принялась составлять в посудомойку стаканы. Артур укладывал игру. В доме стояла тишина. Неожиданно подступило опьянение. Прошла в спальню, легла на спину и сконцентрировала внимание на неровности потолка, где, по-видимому, проходила электропроводка. Опьянение прошло. Встала. Скинув одежду, направилась в ванную. Потянувшись за висевшей на двери ночной рубашкой, увидела в зеркале свое отражение и замерла. Какие они все-таки симпа-тичные, разглядывая груди, думала я. Пожалуй, чуть-чуть маловаты, зато никаких проблем с одеждой. А как хорошо стоят. Обычно я обходилась без лифчика (служба, разу-меется, не в счет). Поначалу беспокоило, не будут ли окру-жающие реагировать на проступающие сквозь ткань сос-ки, но, заметив нечто подобное у других женщин, успо-коилась.

В 12—14 лет я даже переживала, что так и останусь с маловыразительной грудью из-за своего небольшого в сравнении со сверстницами роста. В те годы, я имею в виду пятидесятые, эталон красоты предписывал иметь большой бюст, так что интерес мальчиков напрямую зави-сел от его размера. Впрочем, скорее так думали те, кто не отличался рельефными формами. Смею предположить, девочки противоположной комплекции страдали ни чуть не меньше, но уже совсем по другой причине. Ну, пред-ставьте себя на их месте, – быть объектом постоянного внимания из-за двух свисающих огромных штуковин. За-то, если кому-то нравилась такая, как я, можно было не сомневаться – дело точно не в них.

В старших классах грудь, как и я, слегка подросла. Но лишь рост замедлился, она тут же перестала увели-чиваться. Долгое время я вообще не понимала, как от-носиться к происходившим со мной превращениям. Посте-пенно все встало на свои места. Бывшие когда-то ниже меня мальчики подросли. Теперь с ними можно было тан-цевать, не сутулясь и не подгибая колен. Да и грудь по раз-меру соответствовала росту, хотя не была такой, какую мне бы хотелось. Впрочем, специальным лифчиком ее всегда можно было стянуть, приподнять, зрительно увели-чить и как на подносе вынести для обозрения любого же-лающего.

Конец моим сомнениям на младшем курсе колледжа положил журнал «Мадемуазель». Однажды к нам в сопро-вождении фотографа явилась, позвякивая многочислен-ными браслетами, невысокая худощавая женщина. Ей тре-бовались девочки для показа осенней молодежной кол-лекции. Меня выбрали для демонстрации красного сви-тера. Облачившись в него, я предстала перед побрякиваю-щей при каждом движении мадам, в задачу которой вхо-дило подогнать одежду перед съемкой. Неожиданно, уста-вившись на грудь, она нахмурилась. Не решаясь спросить, в чем дело, я, опустив голову, взглянула в том же направ-лении и вопросительно подняла на нее глаза. Ни слова не говоря, она подошла к заваленному шарфами и украше-ниями столу и, вытянув оттуда шелковый бежевый шарф, вернулась. «Подними», попросила она.

– Вы хотите сказать, снять свитер? – едва слышно пролепетала я.

– Нет, просто приподними, – как показалось, с раз-дражением повторила она.

Я загнула свитер, и она принялась стягивать шарфом грудь. После нескольких оборотов, едва затих звон брас-летов, я робко спросила: «Но почему…»

– В одежде этого года главное не бюст – отрывисто буркнула она. Я опешила. Моя грудь так велика, что не годится для журнала мод! С тех пор ее размеры меня не волновали.

И вот, много лет спустя, я стою перед зеркалом, ладошкой изо всех сил прижимаю пораженную опухолью грудь и пытаюсь представить, как буду выглядеть после операции. А вдруг останется воронка, если ее выскоблят как дыню. Отвожу руку и долго всматриваюсь в нее, будто навек прощаюсь с родным существом. К горлу подкатывает ком, и на глаза наворачиваются слезы. Стянув с крючка рубашку, натягиваю ее; нашариваю в шкафчике валиум, глотаю таблетку, чищу нос и отправляюсь спать. Глаза я открыла уже в воскресенье.

7

Сколько же формальностей и по большей части таких обременительных приходится преодолеть прежде, чем те-бе позволят занять место в больничной палате! Впрочем, в этом есть и хорошая сторона. Все эти требующие заполне-ния бланки, анализы крови, рентгеновские снимки и кар-диограммы не оставляют ни минуты на размышления.

В голосе снимавшего кардиограмму мужчины послы-шался знакомый акцент. «Вы, случайно, не гаитянин?»

Быстрый взгляд, и лицо озаряет открытая, отвлекаю-щая от грустных мыслей лучезарная улыбка. «Как вы до-гадались?»

– Довелось однажды побывать. В ответ еще одна де-монстрация зубов ослепительной белизны.

– С чем вы? – подключая прибор, пытается он под-держать разговор.

– Рак груди, – и тотчас сожалею о сказанном. Он вздрагивает, и улыбка исчезает с его лица.

– Но ведь точно еще неизвестно. Может обойдется.

– Да, пожалуй, вы правы, – соглашаюсь я. – Не ис-ключено, что все не так плохо.

Наконец, следом за ассистенткой, в сопровождении Артура я направляюсь в одноместную палату, за которую пришлось доплатить – моя страховка покрывала пребы-вание лишь в двухместной. Не хотелось при худшем вари-анте – не дай Бог, конечно, – стать объектом внимания посторонних людей. Чистая, просто обставленная комната с окнами на автостоянку. Разобрала сумку и аккуратно раз-ложила по местам вещи. Расположившись на единствен-ном стуле, Артур погрузился в воскресное приложение к «Нью-Йорк Таймс». Взглянула на постель. «Вот здесь я и буду лежать», – пронеслось в голове. Разделась, натянула ночную рубашку и легла меж белоснежных хрустящих простыней. «Тебе не кажется, что довольно глупо лежать в постели, чувствуя себя совершенно здоровой?» – попы-талась я заговорить с Артуром. Оторвавшись от газеты, он хотел что-то ответить, не смог и снова уткнулся в газету. «А ведь я больна» – несколько раз мысленно повторила я, словно, как в детстве, в наказание за ложь пишу на доске одно и то же: Я больна, я больна.

Под вечер со скрэблом9 в руках пришел наш общий друг-архитектор рыжебородый Алан Бухсбаум, ходивший круглый год, даже зимой, в каких-то немыслимых санда-лиях, и с ним, нетвердо держась на ногах, с сигаретой в зу-бах Эрика. На лице ее, как маска, застыла странная улыбка. Стул был один, и Алан с Эрикой устроились на полу. Скоро наполнившись дымом сигарет Артура и Эрики палата ста-ла напоминать бар клуба одиночек. (Дверь мы предусмо-трительно закрыли. Вряд ли тут разрешается курить. Первое усвоенное из больничных правил: на одноместную палату они не распространяются.)

Начали партию. Ни прошло и 10 минут, как играть рас-хотелось, хотя обычно играю с удовольствием. «Извини, что-то я подустала» – вдруг почувствовав себя совершенно разбитой, прервала я Алана, пытавшего составить слово из семи букв. Тем более удивительно, что накануне от трех таблеток валиума я проспала почти девять часов.

За окнами стемнело. Автостоянка почти опустела. Часы посещения закончились, и Алан с Эрикой, не зная, что сказать, без лишних слов простились. Дверь за ними зак-рылась. Разговор не клеился; причина явно была во мне. Я никак не могла сосредоточиться. Артур попробовал заго-ворить, но мысли мои путались. Снова и снова я возвраща-лась к одному и тому же: если я так больна, почему не чувствую этого? Как такое могло случиться? И именно со мной? Неужели все действительно произошло?

Неожиданно вошел д-р Зингерман. По его словам с ве-черним обходом. «Как дела?» – бодро начал он.

– Прекрасно – поддержала я предложенный тон, всем видом давая понять, что случившееся в прошлый раз не повторится.