Ложкой по туману - Alexandra Metaphor

Он разглядел надпись в блокноте.

«Она стоила того, чтобы умереть ради нее».

Микко не мог поверить своим глазам: написанное было графическим отображением того, что шептал голос в его голове. Что это было? Он подчинялся кому-то, кто диктовал ему и заставлял писать слово за словом. Никогда еще в жизни Микко не случалось таких вещей. Но с каждой секундой Микко начинал понимать, что он все дальше от реального мира, поле закачалось у него перед глазами, голова сильно закружилась, а рука еще яростнее царапала что-то в блокноте. Кто завладел ему разумом, кто??! Ему начало казаться, словно он находится под наркозом и начинает медленно отключаться. Разум все еще подбрасывал ему воспоминания об алкогольном опьянении, или наркотическом угаре, и даже о гипнозе. Все, что он чувствовал, напоминало моменты, когда сознание становится неконтролируемым. Все окружающее перестало его интересовать. Пейзаж изменился, и перед его взором начала обрисовываться совсем другая картинка. Ощущение было таким, будто в мозг писателю кто-то ввел микрочип с воспоминаниями, и он невольно оценивал презентацию, слайд за слайдом, перед глазами менялись объекты, цветовая гамма, звуковая дорожка.

«Она стоила того, чтобы умереть ради нее», – снова повторил голос в голове. Сознание говорящего стало сознанием Микко, и он снова услышал мелодию, она была жутковатой и мрачной, но почему-то манящей. Звуки были похожи на гитарный перебор, призрачно отдающийся эхом в ушах, будто преобразованный эффектом дилэя1. Но мелодия эта лишь напоминала настоящую музыку. Она была создана в сознании, завладевшем Микко, она звучала в мыслях говорящего, диктующего, властного голоса. Мелодия была воспоминанием, музыкальным произведением внутри мозга, так и не ставшим реальным. Она напоминала саундтрек чей-то жизни, по какой-то нелепой случайности открывавшейся Микко. Он уже не видел, что пишет в своем блокноте, он полностью погрузился в видео-клип, крутившийся в его голове.

«Я всего лишь дух, поющий в ветвях старого дерева. О, как же мне нужна чья-то душа, как мне нужен чей-то живой голос…»

«Она стоила того, чтобы умереть ради нее, я оплакиваю ее, мою единственную боль».

Теперь Микко видел дерево, стоящее перед ним, другим: оно было не обугленным, как сейчас, крона была богата сочной листвой и колыхалась на ветру. Лил дождь, как и сейчас, а серое небо было затянуто тучами. Крупные капли дождя похлопывали по листовым пластинам, похожим за изумрудно-зеленые сердечки и скатывались вниз, разбиваясь о землю. Он видел мужчину, склонившегося над возвышением у корней дерева. Мужчина сидел на коленях, прямо на земле и, сложив руки в молитвенном жесте, покачивался взад-вперед, как умалишенный. По его щекам текли скупые слезы, мгновенно превращавшиеся в дождь. Он не отрывал взгляда от возвышения. Холодок пробежал по спине Микко: возвышение было могилой. Эта картина превратилась в зацикленное видео, а мелодия набирала душераздирающий накал. И вдруг Микко почувствовал сильный удар в плечо, а затем его затрясло.

Он очнулся и мгновенно вышел из транса: он почувствовал себя птенцом, выпавшим из гнезда. Голова кружилась, как от похмелья, но через несколько секунд его взгляд сфокусировался, и он увидел перед собой пожилого мужчину, который держал его за плечи и усиленно тряс. Взгляд Микко был еще не четким, но по морщинистому лицу он узнал садовника, с которым виделся в первый день, когда их семья поселилась в доме посреди поля. Садовник сообщил, что работал здесь еще при жизни предыдущих хозяев, предложил свои услуги, и Микко не стал отказываться от них. Садовник был отнюдь не бесплатным приложением к дому, но неплохим бонусом, ведь такая большая усадьба требовала качественного ухода.

«Хэрра2 Матикайнен! Хэрра Матикайнен! Прошу вас, очнитесь!» – причитал старик.

«Что? Что случилось?» – спросил Микко, сузив глаза и поглядывая на старика с видом человека, которого без его желания разбудили после долгого и сладкого сна.

И тут Микко осознал, что серые небеса наконец-то разразились ливнем, а его блокнот намокал с непростительной быстротой, а капли дождя уже стекали по лицу с его волос.

«Возвращайтесь в дом! Скорее! Вы совсем промокните!» – прохрипел старик.

«Ах, да, вы правы. Я, кажется, заработался!»

Он бросил взгляд на дерево. Ветер рвал на нем плащ и только что сорвал шапку с головы старика-садовника, но ни единая веточка на дереве не шевелилась, порывов ветра оно, казалось, и не чувствовало. Микко содрогнулся, поблагодарил старика и набросил на голову капюшон. Садовник с подозрением и благоговейным страхом смотрел на писателя, а затем промолвил:

«Держитесь подальше отсюда, работайте в доме. Особенно в дождь. Вас так и молнией убить может. Нашли, тоже мне, пристанище под деревом в поле. Это была бы глупая смерть, согласитесь! – а затем он развернулся и зашагал прочь.

Глаза Айно Матикайнен бегали по строчкам, жадно читая рукопись мужа:

«….Здравствуй, человек! Ты снова здесь. Кажется, я обрел с тобой голос… Ты ведь хочешь узнать, что произошло. Я расскажу тебе. А ты напишешь обо мне, ведь так? Да, напишешь. Ты снова пришел послушать мои вопли….Что ж… слушай. Ее глаза были бледны и безжизненны, как сполох рассвета. Она стояла под деревом, под тем самым деревом, где мы впервые встретились. ….Под деревом, где я сделал ей предложение. О, нет! Нет. Моя жестокая беспощадная боль… Как я ее любил. Как я ее любил… Тогда под кроной этого дерева, я увидел в ее бесцветных глазах страх и что-то еще. Что-то гноилось внутри нее… Но она была по-прежнему прекрасна. Болезнь. Она была больна. Она говорила так просто, пожимая плечами, говорила, что умирает. Говорила, что любит меня. Я был непреклонен. Я умер уже тогда, когда осознал, что опухоль заберет ее у меня. Навсегда. Но я был непреклонен, черт возьми. Я настаивал на браке. И она почему-то согласилась. Она увядала, как болотная лилия, в моих руках. День за днем. Секунда за секундой. Но я уже был мертв. Потому что она стоила того, чтобы умереть за нее. И я умер. Я усох. Я словно лишился души. По этой земле бродило тело… Мое тело.

….Снежной ночью, когда белые кристаллы касались земли, она стояла у дерева. Слезы начертили две дорожки на ее щеках, превращаясь в лед. Они сверкали в лунном свете. Я стоял сзади, когда ее ноги подкосились. Она умирала в снегу. Ее бледные, как предрассветная мгла, глаза остались открытыми. Я похоронил ее у дерева… У дерева, под кроной которого мы впервые встретились. ….Под деревом, где я сделал ей предложение.

В холодные зимние ночи, не обнаружив ее в нашей постели, я вставал и рыдал над ее могилой. Холодные снежные ночи, я проводил у ее могилы. Она не возвращалась. Она никогда не возвращалась. Она покинула, покинула меня. За что? Холода сменились весенними дождями, цветением деревьев и зеленью травы, а когда настало сухое лето… Я больше не мог это терпеть. Она стоила того, чтобы умереть ради нее. А мне ничего не стоило плеснуть бензином на ствол этого чертова дерева. Секунды… Бензин стекает по моей одежде. Я прислонился спиной к дереву и опустился на траву. Спичка коротко чиркнула, и все вокруг утонуло в пламени….

Я всего лишь старый дух, воющий в ветвях дерева. Это дерево, единственное живое существо в том пожарище, приняло мою загубленную душу. Они впитало меня, как губка. О, Господне наказание! О, Господи, за что??!! Я ее так любил. Но даже сейчас, мне приходится оплакивать ее. Мою единственную боль.

…Не уходи. Я жду. Я остался здесь навсегда. Слушай мой плач, слушай мой вой, слушай мой крик. Я буду кричать вечно. Я старый призрак, застрявший в ветвях… Я подожду еще….Я еще подожду…».

«Мне нужно серьёзно с тобой поговорить!» – сказала Айно взвинченным тоном и швырнула стопку рукописей на стол прямо перед носом Микко.

Обычно такой фразой начинают не совсем приятный разговор. Поэтому Микко тяжело вздохнул, отхлебнул кофе из кружки, причмокнул и, наконец, ответил:

«Зачем ты читала сырые рукописи? Это еще просто наброски».

«Дело не только в рукописях! Дело в тебе! И выслушай меня, пожалуйста! Молча! – Айно сорвалась на крик. – Я уже не раз пыталась поговорить с тобой об этом. Но ты меня даже не слушаешь. На этот раз, Микко Матикайнен, ты меня выслушаешь. И ты не будешь меня перебивать».

Когда жена называла его полным именем, это означало то, что она была, по меньшей мере, в ярости. Айно продолжала:

«Согласен ты или не согласен, меня это не волнует! Ты будешь просто кивать, чтобы дать мне понять, что ты меня услышал».

Микко кивнул, и с тоской выглянул в окно.

«Смотри на меня! – Айно снова повысила голос. – Мне не нравится здесь. Мне не нравится этот дом, мне не нравится то, что ты пишешь, то, как ты себя ведешь весь этот месяц!

«Мы уже месяц здесь?» – спросил Микко с искренним удивлением.