Ходячие мертвецы: падение Губернатора - Роберт Киркман

Барбара шутливо стукает его кулаком в плечо.

— Эй, можно ближе к делу? Эти люди могут обойтись и без полного отчёта о твоей мочеполовой системе.

Грузовик с грохотом переезжает через железнодорожные пути, крытый кузов дребезжит. Дэвид хватается за своё сиденье, делает глубокий вдох и ухмыляется.

— Дело в том, что мы были всего лишь детьми... но влюблёнными до безумия.

— Ничего и не изменилось... Бог знает, почему, — с самодовольной улыбкой вставляет Барбара, бросая на него выразительный взгляд.

Дэвид показывает ей язык.

— В общем, так или иначе... мы оказались на пути в самое прекрасное место на Земле — Игуасу в Аргентине — ничего не имея с собой, кроме одежды на наших плечах и около сотни баксов в пересчёте на песо.

Барбара опять вмешивается:

— Если мне не изменяет память, «игуасу» означает «глотка дьявола», а вообще это река, которая протекает через Бразилию и Аргентину. Мы прочитали об этом месте в путеводителе и решили, что это было бы идеальное приключение.

Дэвид вздыхает.

— Ладно, так или иначе... мы добрались туда в воскресенье и до ночи понедельника шли пешком вверх по течению — может быть, миль пять — к этому невероятному водопаду.

Барбара вскидывает голову.

— Пять миль?! Ты шутишь? Скорее двадцать пять!

Дэвид подмигивает Лилли.

— Она преувеличивает. Поверьте мне... там было всего километров двадцать-тридцать.

Барбара игриво складывает руки на груди.

— Дэвид! Сколько километров в одной миле?

Он вздыхает и качает головой.

— Не знаю, милая, но уверен, что ты нам сейчас поведаешь.

— Приблизительно 1,6... так что триста километров будет около двухсот миль.

Дэвид вновь бросает на неё взгляд.

— Я могу продолжать? Ты мне позволишь?

Барбара с обидой отворачивается.

— Да кто тебе не дает-то?

— Итак, мы нашли этот изумительный водопад, и я хочу сказать — это самый прекрасный водопад на Земле. В одном-единственном месте ты буквально на все триста шестьдесят градусов окружён ревущей водой.

— И радуги! — восклицает Барбара. — Везде, куда ни взглянёшь. Это в самом деле нечто.

— Ну, а потом, — продолжает Дэвид, — вот эта девочка-припевочка решает порезвиться.

Барбара усмехается.

— Я просто хотела разок его обнять, вот и всё.

— И она начинает приставать ко мне прямо там, а вокруг нас низвергается вода...

— Я к тебе не приставала!

— Распустила руки по полной... И вдруг говорит: «Дэвид, а где твой бумажник?» Я проверяю задний карман джинсов и понимаю, что там пусто.

Барбара трясёт головой, в миллионный раз переживая тот момент.

— Моя барсетка тоже была пуста. Кто-то обчистил нас в пути. Паспорта, удостоверения, всё. Мы торчали посреди Аргентины, мы были тупыми американцами и понятия не имели, что нам теперь делать.

Дэвид улыбается своим мыслям, любуясь этим мгновением в своей памяти, словно фамильной драгоценностью. У Лилли возникает чувство, что это нечто очень важное для Стернов, нечто невысказанное, но настолько же непоколибимое, как чередование приливов и отливов или гравитационное притяжение Луны.

— Нам сказали, что нужно подождать, пока не разберутся с нашими удостоверениями личности в Буэнос-Айресе.

— До которого около восьмисот миль.

— Километров, Барбара. Восемьсот километров.

— Дэвид, не начинай.

— В любом случае, у нас в карманах оставалось несколько сентаво — это в пересчёте сколько, Барбара? Полтора доллара? Так что мы нашли маленькую деревеньку и уговорили местного парня пустить нас поспать на полу его сарая за пятьдесят сентаво.

Барбара с ностальгией улыбается.

— Это точно был не Ритц, но мы и так обошлись.

Дэвид ухмыляется ей.

— Как выяснилось, у этого парня был небольшой ресторанчик в городе, и он разрешил поработать там, пока мы ждали наших новых документов. Бабз обслуживала столики, а я работал на кухне: подвешивал на крюках кровяную колбасу и стряпал менудо для местных.

— Самое смешное, что, как оказалось, это было одно из лучших времён в нашей жизни, — грустно вздыхает Барбара. — Мы были в такой непривычной среде, и мы могли доверять только друг другу, но всё это было... это было... славно. — Она глядит на мужа, и впервые испещренное морщинами лицо старой матроны смягчается. На мгновение годы стираются и она вновь становится юной новобрачной, влюблённой в достойного мужчину. — В общем, — мягко говорит она, — это было нечто потрясающее.

Дэвид смотрит на свою жену.

— Мы застряли там на... сколько? Как долго это продолжалось, Бабз?

— Мы пробыли там два с половиной месяца, ожидая весточки от посольства, засыпая и просыпаясь среди коз, выживая за счёт этого ужасного менудо.

— Это был... опыт, — Дэвид обнимает свою женщину. Он нежно целует её в висок. — Я бы не променял его на весь чай штата Теннесси.

Грузовик в очередной раз содрогается на многочисленных ухабах, и следом на Лилли обрушивается оглушительная тишина. Она ожидала, что рассказ приободрит её, отвлечёт, возможно даже успокоит её мятущиеся мысли. Но история только содрал корку, которой обросло её сердце. Она заставила её почувствовать себя маленькой, одинокой и ничтожной.

У неё кружится голова, и она чувствует, что вот-вот расплачется... из-за Джоша... из-за Меган... из-за себя самой... из-за этого сплошного кошмара, охватившего землю.

В конце концов Остин разрушает чары одним смущённым движением брови.

— А что за хрень это ваше менудо?

* * *

Грузовик с грохотом преодолевает замшелые железнодорожные пути и въезжает в Хогансвилль с западной стороны. Мартинес держит руль двумя руками и внимательно разглядывает сквозь лобовое стекло пустынные улицы и витрины магазинов.

Из-за массового бегства небольшой посёлок зарос высокой травой; окна и двери домов плотно заколочены, дорогу загромождает всякий хлам — старые матрасы, рассохшиеся ящики от комодов, грязные тряпки в каждой канаве. Несколько случайных ходячих, одетых в лохмотья словно пугала, бесцельно слоняются по аллеям и пустым парковкам.

Мартинес жмёт на тормоз, снижая скорость до неизменных двадцати миль в час. Он видит уличный указатель и сверяется с приколотой к приборной панели страницей, вырванной из старого телефонного справочника. Похоже, хогансвилльский Пиггли Виггли расположен приблизительно в полмили отсюда в западной части города. Битое стекло и обломки хрустят под шинами и шум привлекает внимание ходячих, околачивающихся неподалёку.

На пассажирском сиденье Гас вкладывает патрон в свою 12-калибровую пушку.

— Я готов, босс, — говорит он, опуская своё окно.

— Гас, подожди! — Мартинес наклоняется к сумке со снаряжением, засунутой между сиденьями. Он находит короткоствольный Магнум .357 с глушителем и вручает его лысому толстяку. — Возьми это, я не хочу, чтобы шум привлёк их ещё больше.

Гас опускает свой дробовик, берёт револьвер, открывает барабан, проверяет патроны и защёлкивает его.

— Верно подмечено.

Лысый целится из окна автомобиля и укладывает на месте трёх мертвяков с такой лёгкостью, будто играет в игру на масленичных гуляниях. Звук выстрелов, заглушённых глушителем, напоминает треск сучьев. Ходячие падают друг на друга, верхушки их черепов взрываются пузырями чёрной жидкости и тканей, тела оседают на тротуар с удовлетворительным хлюпаньем. Мартинес продвигается на запад.

Он сворачивает к перекрёстку, заблокированному обломками трёх столкнувшихся автомобилей. Обугленные остовы из металла и стекла сплелись в одну беспорядочную массу. Грузовик съезжает на обочину, и Гас снимает ещё парочку ходячих в рваной фельдшерской униформе. Грузовик продолжает двигаться вниз по улице.

Они проезжают мимо придорожного торгового центра, обшитого досками, и в поле зрения появляется вывеска Пиггли Виггли в южной стороне улицы. В зеве пустынной парковки толпится с полдюжины ходячих. Гас обрывает их страдания, немного суетясь — лишь единожды делая паузу для перезарядки — пока грузовик с дребезжанием вползает на парковку.

Один ходячий падает сбоку машины. Прежде чем тело соскальзывает под колёса, фонтан маслянистой крови заливает капот.

— Чёрт! — выругивается Мартинес, останавливаясь перед магазином.

Сквозь заляпанное кровью лобовое стекло он видит место бедствия, ранее именуемое Пиггли Виггли. В витринах валяются куски брусчатки и опрокинутые цветочные горшки, все окна выбиты и зияют щербатыми краями, изъеденные ржавчиной тележки либо лежат рядами на боку, либо разбиты вдребезги упавшими балками. В полутьме магазина виднеются разграбленные ряды, пустые стеллажи, подвесные полки, медленно качающиеся на ветру.

— Чёрт! Чёрт! ... Чёрт! ... Чёрт-чёрт-чёрт!

Мартинес трёт лицо, откидываясь на сиденье.

Гас смотрит на него.