Силы неисчислимые - Александр Сабуров

- Вы что, долго будете, Фещенко, мне голову глупостями забивать? Неужели вы думаете, я поверю, что какими-то анонимками можно упечь человека в тюрьму?!

На лице старосты блуждает ироническая улыбка. - Простите, господин начальник, но вы, видать, долго в Европе задержались, потому не знаете здешней жизни. А тут было принято: дыма без огня не бывает. И если поступил сигнал, пусть анонимный, будьте покойны, без внимания его не оставят. Между прочим, анонимочки и сейчас должны сослужить нам добрую службу. - И Фещенко доверительно сообщает мне, что ему удалось забросить письма подпольщикам Трубчевска и предупредить, что среди партизан действуют провокаторы Волчков и Кенина. - Это кто такие? - как можно равнодушнее спрашиваю я.

- Большевистские выкормыши, вот кто это. Но вы увидите, как партизаны сами их укокошат. И пикнуть в свое оправдание ничего не успеют... - Может быть... Хотя, честно говоря, даже поверить в такое трудно... Неужели так бывало? Бывало и будет. Пока действует пословица: "Дыма без огня не бывает"... Ох, как у меня зачесались руки! Хорошо, что в этот момент появился Захар Богатырь. Он быстро включился в разговор:

- Боюсь, господин начальник, что Фещенко вам, как говорят русские, арапа заправляет. Ну пусть назовет хоть одну фамилию арестованного по его анонимкам партийного активиста, а мы потом проверим, так ли это? Фещенко снисходительно улыбнулся. И назвал с десяток фамилий и среди них - Таратуто, который тогда был директором пенькозавода.

Фещенко, довольный произведенным впечатлением, спокойно отвечает на вопросы Богатыря. Оказывается, в селе скрываются два коммуниста. Им до поры до времени комендант Пальм разрешил сохранить жизнь. - Пусть еще поживут немного, - закуривая, говорит Фещенко, - комендант правильно рассудил: где есть хоть один коммунист, там обязательно будет и организация.

- Да какая тут может быть организация, - подключаюсь я к разговору, - если здешнее украинское население полностью поддерживает немецкие порядки? - Я вижу, господа, вы сюда недавно прибыли. Что русские, что украинцы - одно... Фещенко зло выругался. Извинившись, добавляет: - Живу как на вулкане, каждый день могу получить пулю в спину. Не ценят заслуг Фещенко, не ценят... Просил коменданта прислать гарнизон солдат. Обещал, да все тянет с этим. Так и обещанной награды не успеешь получить... - Мы вам поможем в этом, Фещенко. Ускорим приход гарнизона. Сегодня же поговорим с Пальмом.

Наше обещание действует ободряюще. - Что вы думаете делать с этими коммунистами? - Что прикажете, господин начальник.

- Я думаю, пора с ними кончать. Сейчас же арестуйте их. Соберите всю полицию и приведите сюда ко мне.

Фещенко вскакивает и с видимым удовольствием бросается выполнять приказание. Мы с Богатырем быстро договариваемся, что он с нашими людьми займет соседний домик, куда я буду поочередно направлять полицейских на "инструктаж". Вскоре Фещенко и старший полицейский, подталкивая прикладом, ввели в комнату пожилого человека. Я тут же старшего полицейского направляю в распоряжение моего заместителя. Стукнув каблуками, он в последний раз откозырял начальству. В соседнем доме его ожидали наши хлопцы во главе с Богатырем.

Задаю вопрос арестованному:

- Фамилия?

- Синицкий.

-- Коммунист?

На меня устремлен ненавидящий взгляд:

- А вы что, не знаете?

- Знаю. Но могу и усомниться. Это от вас зависит.

- Можете не сомневаться. Член партии большевиков с девятьсот пятого года.

- Где ваш партбилет?

=- А ты мне его давал, сволочь? А еще русский человек...

Всматриваюсь в его горящие презрением глаза и понимаю, что это не подставное лицо. Закуриваю и предлагаю закурить Синицкому.

- Вот за это спасибо, - коротко благодарит Синицкий. - Если позволите стакан воды, вторично скажу спасибо. А дальше делайте что хотите, только не мучайте и не тяните со смертью. Будьте хоть в этом человеком.

Синицкий не успел закурить и сильно закашлялся. Нетрудно догадаться, что у этого худощавого пожилого человека с легкими дело обстоит неблагополучно.

Заглядываю в окно. Во дворе два полицейских вводят второго арестованного. Фещенко поспешил им навстречу.

Осмотревшись, замечаю, что угол комнаты отгорожен какой-то старомодной ширмой. Беру Синицкого под руку и шепчу:

- Идите за ширму. И сидите молчком. Никаких признаков жизни. Слышите, никаких признаков!..

Ширма еще не перестала дышать от прикосновения Синицкого, как верзила Фещенко и двое полицаев втолкнули второго арестованного, который назвался Кобяковским.

- Видите, какого молодого большевика я вам доставил, - со слащавой улыбкой на лице говорит Фещенко и добавляет: - Остальные полицейские прибыли в распоряжение вашего заместителя.

- Хорошо, господин староста, - одобряю я. - Люблю оперативность, коллега. Этих двух тоже направьте туда же.

Фещенко незамедлительно выполняет мой приказ и, вернувшись, удобно усаживается за стол.

- Коммунист? - спрашиваю Кобяковского.

Кобяковский стоит бледный. Руки сжаты в кулаки. Внимательно смотрю на него и вижу, как мелкая дрожь пробегает по его лицу. Пауза затягивается.

- Сколько лет в партии?

- Всю свою сознательную жизнь, - он говорит глухо, но внятно.

И вдруг я чувствую, что не могу больше продолжать эту тяжелую игру. Выхватываю из колодки маузер. Фещенко услужливо подскакивает ко мне:

- Господин начальник! Зачем вам руки пачкать? Это мы сами сделаем с превеликим удовольствием. Не извольте беспокоиться: справимся. Не надо пачкать пол этой большевистской кровью...

Как я держал маузер за ствол, так и съездил им по щеке Фещенко. Он падает на пол, хватается за щеку. Орет:

- Господин начальник, господин начальник, что вы делаете?

- Какой я тебе господин начальник, фашистская гадина! - Моей ярости уже нет границ. - Я Сабуров! А ты, значит, коммунистов выдаешь, анонимные письма пишешь, кровавые границы устанавливаешь?.. Из-за ширмы, цепляясь за стену, выходит Синицкии. Ошеломленно переводит взгляд с меня на Кобяковского и на Фещенко. А Кобяковский замер, закрыв ладонями лицо.

Лицо Фещенко стало фиолетовым, глаза округлились от ужаса. Он что-то шепчет. До меня доносятся только последние слова:

- Кого бог лишает разума, того он лишает и жизни. Сыграл Фещенко в ящик...

Вскоре мы простились с жителями Гавриловой Слободы. Узнав, что мы партизаны и что мы расквитались со старостой и полицейскими, украинцы окружили нас своим вниманием и теплотой. С нами уходили Синицкии и Кобяковский, ставшие потом нашими замечательными партизанскими товарищами. Синицкий не дожил до победы. Совсем больным мы отправили его в Москву, в партизанский госпиталь. Он умер от туберкулеза. Кобяковский жив-здоров, работает в Киеве в Центральном Комитете Коммунистической партии Украины.

Мы возвращались в отряд, удовлетворенные результатами своей вылазки в Гаврилову Слободу. Нас горячо обрадовала первая добрая встреча с украинским населением. В наши ряды влились два новых коммуниста, которых нам удалось спасти от верной смерти. Мы узнали, откуда исходили анонимки, порочившие наших боевых друзей Марию Кенину и Василия Волчкова. И наконец, мы очистили нашу землю от предателей, воздав по заслугам и Фещенко и его полицейской своре фашистским наймитам.

Случай в Гавриловой Слободе мне запомнился на всю жизнь. Мне и после войны неоднократно доводилось сталкиваться с анонимными письмами. Страдали от них другие, немало пережил и я сам. И всякий раз, когда очередные комиссии, проверявшие анонимки, доискивались в них правды, я видел перед собой наглое лицо фашистского агента Фещенко и слышал его слова, полные цинизма: "Дыма без огня не бывает..." Если даже на минуту допустить, что некоторые анонимные письма таят в себе какие-то правдивые сведения, то все равно я считаю, что вообще в нашей советской действительности анонимки не могут и не должны иметь общественной почвы.

Даже относительная польза от того, что какое-то анонимное письмо вдруг по сути окажется правдой, не может в основе своей равняться с тем огромным социальным злом, которое несут в себе эти письма, подчас доставляющие многим людям тяжелые моральные потрясения.

Глава вторая. ДОРОГА В ХИНЕЛЬСКИЙ ЛЕС

Прежде чем продолжить свои воспоминания о событиях, последовавших после случая в Гавриловой Слободе, я должен обратить внимание читателей на одного человека. С Алешей Кочетковым мы еще будем много раз встречаться. Пусть же он останется в вашей памяти таким, каким знали его мы, партизаны.

Когда через многие годы вспоминаешь тех дорогих сердцу людей, кого сегодня нет среди нас, вместе с глубочайшим уважением к их немеркнущей памяти невольно возникает и чувство досады на себя: почему так мало тогда узнавал об этих людях, почему в душевной беседе не порасспросил о прошлой жизни, о том, что предшествовало их подвигу...

И только сейчас по светлым крупицам воспоминаний, с помощью боевых друзей и родных этих погибших товарищей воссоздаются образы тех, кого наш народ по праву величает Героями Советского Союза. Среди них и наш Алеша Кочетков.