Повести о Ветлугине - Леонид Дмитриевич Платов

— Вдумайтесь, вдумайтесь только, господа! — упрашивал дядюшка, простирая руки к сидящим на диване и в креслах удивленным гостям. — Живет учитель географии. И где живет? В Весьёгонске в нашем, то есть посреди болот, за тридевять земель от всякой цивилизации. — В горле его что-то восторженно попискивало. — Нуте-с… И вот из дремучей глуши увидал вдруг острова. Не один, заметьте, — много, целый архипелаг! Новехонький, даже без названия, не открытый еще никем… Где же увидал? В Северном Ледовитом океане. Как увидал? Почему?

Весьёгонцы ошеломленно смотрели на дядюшку.

— Через телескоп или в бинокль? Ничуть! Умозрительным путем. Силой мысли, так сказать.

— Это смешно!

— Уж так то есть смешно…

Входили новые гости.

— Приезжий-то, знаете?.. — бросался к ним дядюшка.

— Что?

— Острова открыл!

Гости пугались:

— Где?

— То-то и есть что где! На краю света! В Северном Ледовитом океане!

— Бывал, что ли, там?

— То-то и есть что не бывал. За письменным столом сидючи открыл… Другие путешественники — на корабле, верхом, пешком, а наш путешественник — в кресле сидючи.

— Как так?

— А так. Ткнул карандашиком в карту. «Здесь, говорит, мой архипелаг! Негде ему больше быть, как здесь».

В гостиной смеялись. Один дядюшка не смеялся. Он стоял посреди комнаты, гордо выпрямившись, обеими руками расправляя пушистую бороду.

Вот уж подлинно счастье привалило ему! Год бы трудился — такого сюжета не выдумал. А тут смешной сюжет для анекдота — даже серии анекдотов — сам давался в руки.

— Ну вас! — говорил он, озорно поблескивая глазами. — Радоваться бы надо, торжествовать, что среди нас такое светило живет, а вы со смеху помираете, шута горохового из него делаете!

— Позвольте, Федор Матвеич! — подавала голос исправница. — Как же говорите: в Сибири не бывал? Он именно бывал — ссылался, привлекался…

— Не ссылался! Точно знаю! Не ссылался! Привлекался — да. Участвовал в студенческой забастовке… И вот результат! Имея влечение к научной географической деятельности, к таковой не допущен! Вместо Северного полюса и всемирной славы пожалуйте на болото, в Весьёгонск!

— Скажите! — качали головами гости, усаживаясь за стол и продолжая разговор под однообразное постукивание бочоночков лото. — Человек еще молодой!

— Заучился, бедный… Это бывает. Учится, учится, а потом…

— Двадцать пять…

— Закрыто!

Один лишь обстоятельный отец Фома пытался доискаться тайного смысла в причудах учителя.

— Позвольте, — бормотал он, — что за острова? К чему острова? Может, сие — иносказание, конспиративная аллегория?

Тогда же, за лото, придумали и прозвище: «Кукипирий-Пирикукий!»

— Вот именно! Ха-ха! Двое разом: и Кук и Пири! Очень хорошо!

— В самую точку, Федор Матвеич!

— Кукипирий! Ну и Федя! Ай да Федя! Придумает же такое!

— Пирикукий-Кукипирий! Кукипирий-Пирикукий! Ха- ха-ха-ха!

Прозвище из гостиной перекочевало на улицу.

Представьте себе длинную, узкую улицу. Вечереет. Вдоль деревянных тротуаров, по-местному «мостков», шаркая подошвами, двигаются пары. Дойдя до конца улицы, они круто поворачивают и идут обратно. Это гулянье.

Песен на гулянье не слышно. В городе не дозволено петь — не деревня! Зато звонко, как из граммофонной трубы, вырывается на улицу треньканье балалаек или молодецкий перебор трехрядки. И так же разом обрывается. Это открылась и закрылась дверь одного из трактиров. На главной улице Весьёгонска девять трактиров.

Иногда можно увидеть на улице и нашего учителя географии.

Свою вечернюю прогулку Петр Арианович совершал обычно в одиночестве. Он шел, как всегда, очень быстро, энергично постукивая палкой, чуть подавшись вперед, погруженный в размышления.

Простой люд уступал ему дорогу молча и с уважением.

Но вот со звоном и грохотом распахивалась дверь трактира. Загулявший купчик вываливался оттуда. Утвердившись на шатких ногах и оглядевшись, он замечал учителя.

— Господину Пирикукию! — орал он, сдергивая с головы шапку и потрясая ею. — Наше вам! С кисточкой!

Петр Арианович строго смотрел на крикуна и, не замедляя шаг, проходил мимо…

О нем узнали далеко за пределами Весьёгонска.

Купцы из Вятки, Твери и Ярославля, побывав в январе на знаменитой весьёгонской ярмарке, разнесли по своим городам анекдот о чудаке-учителе, который, не' отходя от письменного стола, в Ледовитом океане острова открыл…

Однако в реальном училище прозвище, данное дядюшкой, не привилось. Петр Арианович был единственным из преподавателей, которого мы, ученики, за глаза и в глаза звали только по имени и отчеству…

Глава шестая

ТЕНЬ ЧЕЛОВЕКА

Но каково было нам с Андреем!

В грустном молчании проводили мы переменки на широком подоконнике в коридоре. Мимо шныряли наши товарищи, весело толкаясь и подставляя друг другу ножку. Семенил, держась, как всегда, ближе к стеночке, наш первый ученик Союшкин. Широко вышагивал, вертя во все стороны маленькой головой, помощник классных наставников Фим Фимыч.

Итак, всё? Тайны нет больше?

Упрямый Андрей ни за что не хотел примириться с этим.

— Врут, врут! — повторял мой друг, сердито морща нос. — Глупости: на Севере не бывал! Самим завидно, сами небось не бывали нигде, вот и наговаривают на него.

Андрей был сторонником решительных действий.

— Слушай, пойдем и спросим, — уговаривал он меня. — Прямо пойдем в учительскую к нему и скажем…

— А чего скажем-то?

— Не может быть, скажем, чтобы вы не бывали в Сибири…

Легко сказать — пойдем и скажем!..

Однажды мы явились в переулок к заветному окну еще засветло, в те часы, когда учитель обычно отправлялся на прогулку, и прошлись мимо дома. Надеялись на что-то неопределенное, на случай. Учитель, однако, не вышел.

Мы расхрабрились до того, что подошли к входной двери и совсем было собрались постучать, но слишком долго топтались у крыльца, препираясь, кому войти первому.

Этим воспользовалась девчонка, жившая в прислугах у исправницы. Она высыпала на нас совок золы со второго этажа. И мы даже не могли забросать ее снежками, потому что круглое ухмыляющееся лицо то появлялось, то исчезало в форточке, как Петрушка.

Ну и противная же была девчонка! Даже куцые, рыжеватого цвета косички торчали на голове с нелепым, раздражающим вызовом.

Мы знали, что ее зовут Лизкой, потому что слышали, как окликала хозяйка. Лизка не ходила, как все люди, а носилась всегда стремглав, дробно стуча по полу босыми пятками.

Конечно, ниже нашего достоинства было связываться с девчонкой, и мы сделали вид, что ошиблись домом.

Мы снова пришли в переулок вечером. Что-то по-прежнему тянуло нас сюда. Наверное, луч света, падавший на снег из окна. Он был ярко-зеленый, какой-то очень уютный и приветливый.

Глядя на него как завороженные, мы простояли в молчании минут десять и уже собрались было уходить, как вдруг штора колыхнулась.

Но раздвинул ее не Петр Арианович.

Человек, смотревший в окно,