Гадкий утенок, или Повесть о первой любви - Наталья Баклина

— Наташ, ваша заведующая такая красивая. Совсем не по-деревенски выглядит, — шепнула Шурочка поварихе.

Ага, Людка у нас краля образованная, в техникуме училась, — согласилась Наталья. — Мы же с ней одногодки, в один класс бегали. Я еще лучше нее задачки по математике решала, одни пятерки были у меня. Только она с парнями не дружила, восемь классов окончила и в район в техникум уехала учиться. А я с Гришкой своим связалась, обрюхатил меня, только и успела свидетельство за восемь классов получить. И замуж сразу, и одного сына родила, и второго — вот и вся учеба!

— Наташ, а сколько лет твоим детям? — поинтересовалась Шурочка, заранее представляя малышню вроде Людмилиных деток.

— Саньке, старшему, — тринадцать, Сереньке, младшему, — десять.

— Ты что, в пятнадцать лет родила?

— Ну да. У нас тут девки бабами рано становятся! Гришка старше меня на десять лет, ему все равно уже жениться было пора, мы и поженились.

— Наташ, а страшно было в первый раз?

— А ты что, не пробовала еще? Я не помню, как было в первый раз. Он мне самогону налил полстакана и того… А потом и без самогона, — Наталья подняла руки и потянулась всем худым телом, — сладко стало.

— Людмила с мужем такая красивая пара, — быстро сменила тему Шурочка. Ей стало неловко от дебрей, куда она залезла из-за своих вопросов.

— Красивая. Главное, он у нее не пьет совсем. Представляешь? Таких на всю деревню человек пять наберется. Зато Людка куролесит за двоих.

— В смысле?

— Любит выпить, а пить ей совсем нельзя — чудит. Вечно что-нибудь такое сотворит, что вся деревня потом потешается.

Глава 6

«Ну, надо же, как у них тут все неправильно. Рожают в пятнадцать лет, пьянствуют, с топорами за женами бегают», — думала потом, вечером уже, Шурочка, возвращаясь в спортзал из столовой. Вся ее девчачья система ценностей и оценок, взлелеянная школой и семьей, трещала по швам. До сих пор она точно знала: женщины, которые, вместо того чтобы учиться, пьют водку и легко отдаются мужчинам, — очень плохие. И очень несчастные. И общество клеймит их позором. Но Наталья ей понравилась, и никто ее не клеймил, и выглядела она вполне счастливой.

Девчонок в спортзале не было. Проскочила «предбанник» — так девчонки прозвали комнатку-прихожую между улицей и собственно спортзалом, и вошла в зал.

На крайней кровати сидел с книжкой Борис.

— Привет, — бросила на ходу Шурочка и спиной почувствовала его взгляд. Она прошагала через мальчишечью половину, зацепив краем глаза Игорюню, который лежал на кровати, смотрел в потолок и улыбался, и до самой перегородки-занавески чувствовала, что Борис смотрит ей в спину. Наверное, костюм ее красный виноват! Шурочка с утра влезла в спортивный костюм — так было удобнее крутиться на кухне.

Шурочка прилегла на кровать, панцирная сетка прогнулась уютным гамаком. Что-то устала она сегодня! Второй день встает в шесть утра, кастрюли ворочает. Девчонки, вон, отужинали — и свободны, гуляют где-то. А ей еще котлы надо мыть. И картошку натаскать, отмыть и приготовить — назавтра опять полный бак чистить. Как поварихи не устают! Та же Наталья весь день с ней крутилась, а ей еще дома мужа и двух сыновей кормить. Интересно, а как это — быть замужней женщиной? Шурочка попыталась представить, как она приходит домой, варит суп — «полевой», с пшенкой, как ее сегодня Наталья учила, — и накрывает на стол. Потом зовет: «К столу!» — и к столу садится красивый, м-м-м, лучше темноволосый мужчина. Она наливает ему суп, он пробует и говорит: «Очень вкусно! Ты лучше всех готовишь! Ты вообще — самая лучшая!» Мужчина хлебал суп, поднося ложку к расплывчатому пятну, — его лица Шурочка, как ни старалась, представить не могла. В лучшем случае воображение рисовало папу и его газету, которой он обычно отгораживался во время еды и за которую таскал свои ложки с супом.

Шурочка полежала с полчасика и решила прогуляться. Достала джинсы, хотела сменить на них свои красные тренировочные штаны, но передумала и вышла на улицу.

На бревнышке у спортзала кто-то сидел. В сгущающихся сумерках было видно не очень отчетливо, да и очки Шурочка давно сняла. Очки были «для дали» — телевизор смотреть, автобусные маршруты издалека узнавать, формулы с доски списывать. В деревне они оказались ни к чему Автобусов здесь нет, телевизор она, судя по всему, не увидит, как минимум, месяц, доску в аудитории — тоже, а на кухне от очков одна морока. То запотеют, то с носа сползут. Ага, Леночка там, разобрала Шурочка знакомое хихиканье, Ира там, Элька. Четвертая фигура была явно мужской — на томные Ирины вопросительные интонации мужчина отзывался уверенным баритоном.

Шурочка подошла поближе, поздоровалась:

— Привет! В компанию примете?

— А, Шурочка, привет! Садись. — Ира подвинулась на бревне, как бы освобождая Шурочке место, хотя места и так хватало. Теперь Ира сидела вплотную к парню. Шурочка бросила на него быстрый взгляд — ничего особенного, носатый какой-то, — и села рядом с Ирой.

— Ну, и что дальше-то было… — теребила парня Леночка.

— Ну, дальше… Дальше, это, троса привязали к машине и тянуть, это, стали. Не идет, собака! А Петька-то, водитель, решил на другую сторону-то перейти и стал через трос, это, перешагивать. Как раз он его между ног, это, пропустил, а машину из ямы-то и вырвало. Трос, это, натянулся, ну, как струна, и Петьке, это, прямо по хозяйству.

— Ужас какой, — прижала Леночка ладошки к разрумянившимся щекам. — И что потом?

— Ну, это, в госпитале пролежал два месяца. Вместо хозяйства же, это, синяк. Он говорит, ему доктор написал этот, как его, ди… ди…

— Диагноз? — высунулась из-за Иры с подсказкой Шурочка.

— Точно, диагноз. Мы с парнями ржали, я слова наизусть выучил «Ушиб мошонки, пениса и прилегающих, это, мягких тканей металлическим предметом».

— Он остался калекой? — спросила Шурочка. Ей было очень жалко незнакомого Петьку.

— Не, оклемался. Ему девка его письма писала, сказал, что женится. Слушайте, девчата, а чё вы меня с подружкой-то не знакомите?

Шур, знакомься, это Вася, наш защитник. Он велел деревенским к нам не приставать, — протараторила Ира и спросила: — Вася, а почему ваши мужики так себя ведут?

— Как?

— Ну, пьяные ходят, матерятся всегда, к нам в первую ночь вломились.

— Да они, это, не со зла. Здесь прошлый год-то девчачий отряд из Томска на току работал. Учительши, чё ли, с педагогического. Меня-то не было, но мужики хвалились, что девки, это, дружили с ними хорошо. Они думали, это, и вы дружить захотите, — рассказывал Вася, а Шурочка старалась смириться с мыслью, что он ничуть не похож на актера Тихонова. Похож Вася был на маму, Анну Михайловну. Те же круглые глаза, тот же крупный нос. Серые волосы. Наверное, такие же у Анны Михайловны были до того, как она их выкрасила в рыжину. Рот Шурочка разглядеть не успела, а из-за Ириного пухлого плеча выглядывать было неудобно.