Ищите интонацию. Сборник коротких рассказов - Борис Алексеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она попыталась оторваться от земли. Тяжёлые крылья с налипшими на них комьями глины отказывались слушаться и очень больно тёрли тельце в местах прикрепления. Подъёмной силы явно не хватало, чтобы поднять «аппарат» в воздух. И тогда бабочка решилась на отчаянный поступок. Кое-как доковыляв до небольшого обрыва, она приготовилась броситься вниз, надеясь, что воздух подхватит её и не позволит разбиться. Она зависла над обрывом, не решаясь сделать последний отчаянный шаг, и тут услышала совсем рядом противный, до боли знакомый голос:
– Вот она!
Прямо на неё бежал с сачком ухмыляющийся Яшка. Его толстые, как две гусеницы, губы лоснились от только что съеденного пирога. Второй рукой Яшка вытаскивал на бегу острую стальную иглу, совершенно не похожую на добрые иголки ёжика.
– Ага!..
В это мгновение бабочка бросилась с обрыва в пропасть. Она уходила в штопор, безуспешно пытаясь непослушными крыльями выровнять полёт. Только над самой землёй, почувствовав упругую подушку воздуха, она облегчённо взмахнула крыльями и вспорхнула над оврагом.
А на самом дне, в грязных разводах глинистого травертина барахтался Яшка. Увлечённый погоней, он не успел затормозить, свалился в овраг и застрял в топкой жиже. Злой Яшка с высоты бабочки казался маленьким причудливым насекомым, попавшим в сети печальных обстоятельств. «Ничего, выберется!» – улыбнулась наша героиня и, сделав над оврагом круг дамского любопытства, направилась к белой сирени, поблагодарить её за чудесное избавление от человеческого зла.
Ма-аленькая трагедия
Моцарт обращается к Сальери:
– Сальери, музыки твоей давно не слышал я.Что нового ты написал? Порадуй!А вот и инструмент.
Раздвигает гардину, за которой стоит разобранный настройщиком белый кабинетный рояль
– Ах, да, он не настроен. Жаль!Тебя послушать я хотел сегодня.
Сальери:
– Так встретимся мы завтра!Я принесу два-три последних сочиненья.Хочу давно их показать тебе,но ты всё занят…
Я слышал, ты пишешь Реквием?
В сторону:
– Ах, только бы успеть…
Моцарт:
– Вот-вот, и я лишь думаю о том,чтобы в каденцию его финальной частивключить два-три аккорда Лакримозы.Проверь, устал, проскальзывает тема.
Сальери:
– Ах, Моцарт, Моцарт, выпьем что-нибудь!Вино пьянит, но силы возвращает.
Моцарт:
– Да – да, Сальери, выпьем что-нибудь.Ты помнишь, как у Пушкина в финале,тебе играю я на фортепьяно,а ты в слезах, оплакиваешь друга?Нет-нет, не друга – самого себя!Ведь гений и злодейство –две вещи несовместные, ты помнишь?
Сальери:
– Да-да, прекрасно помню. Ты уходишь.А может быть, как птица улетаешь,склевав с ладони дружбы гений друга.Меня оставив с подлостью вдвоём…
Моцарт:
– Ах, не печалься так, Сальери, полно!Послушай лучшемой Реквием.
Пытается играть на расстроенном фортепиано:
– Какой кошмар!
Моцарт уходит.
Сальери:
– Когда б я мог вот так перед толпоюпленять умы музЫкою безгрешной,я б не завидовал и не искал бы в смертисоюзницу для подлости! Теперь жевсё кончено.Лети, мой милый Моцарт,Твоя музЫка в рай тебя проводит!А нам верни житейские пределы,Чтоб мы искусство смерти почитали…
Уходит.
Входит настройщик.
Настройщик:
– Опять они раздвинули гардину!
Занавес
Сказка о мальчике, который в детстве боялся ветра
На третьем этаже микрорайона Орехово-Борисово жил-был мальчик. Он очень редко выходил из дома, потому что больше всего на свете боялся ветра. Как только воздух вокруг приходил в движение, мальчику казалось, что к нему приближается злой волшебник, повелитель ветра, который поднимет его высоко-высоко и унесёт туда, где нет ни мамы, ни Орехова, ни Борисова…
И тогда мальчик, не доиграв в машиниста, бросал новенький серебристый локомотив и бежал домой. А ветер свистел ему в спину и похвалялся: «Всё равно я тебя достану!»
Шло время. Стёпочка вырос, кое-как окончил школу (он часто пропускал уроки, боясь выходить из дома, когда дул ветер), хотел поступить в институт, даже подал документы, но, как назло, в день первого же экзамена подул очень сильный ветер, и учёбу пришлось отложить.
А по осени всех, кто не поступил в институт, приглашали в армию. Пригласили и Стёпу.
Вы, наверное, уже догадались – в день призыва поднялся сильный ветер. Стёпа вздохнул, отложил повестку и остался дома. А утром следующего дня за ним пожаловали три человека, которые уже поступили в армию, потому что в детстве научились не бояться ветра. Военнослужащие взяли Стёпу под руки и пошли с ним вместе в райвоенкомат. Они шли через парк, и за всю прогулку над ними не шелохнулась ни одна веточка!
Стёпа честно рассказал военному комиссару причину своей неявки на сборный пункт. Военком был человек тёртый, поэтому решил, что Стёпа шутит. А так как весёлые люди выживают в трудных условиях гораздо чаще, чем плаксы и нытики, он определил Стёпу в десантные войска.
На поезде, которым управлял новенький серебристый локомотив, привезли нашего героя в Псковскую десантную дивизию. Переодели, посадили в самолёт и предложили совершить краеведческую прогулку по родной Псковской окраине. Стёпа с радостью согласился. Взлетели. Один офицер (видимо, гид) стал во время экскурсии то и дело открывать парашютный люк самолёта, наверное, для того, чтобы Стёпа получил особенное удовольствие от прогулки.
Степан с ужасом глядел на ревущий ветер и ждал, что вот-вот произойдёт то, чего он боялся многие годы: злой волшебник через люк ворвётся в корпус самолёта, схватит Стёпочку и унесёт далеко-далеко от родной дивизии… Однако, на этот раз всё обошлось благополучно.
Совершив посадку, гиды разошлись по своим делам. И только старший сержант Горшков не захотел оставлять Стёпу одного. Он пригласил его на плац для отработки строевого шага против всякого ветра.
Действительно, тотчас подул сильный ветер, завыл, закружился на бетонной равнине!
Стёпа в ужасе застыл с высоко поднятой ногой, потом прервал упражнение и помчался к ближайшей казарме, но его опередил всё тот же старший сержант Горшков.
– Ты чё? – спросил Стёпочку добрый наставник и показал, как вращается тело, если применить к нему упражнение «мельница». А чтобы Стёпа лучше усвоил это полезное упражнение, Горшков потрудился несколько раз.
…Очнулся Степан на верхней койке совершенно другого здания. Попытался пошевелиться и открыть глаза, но резкая боль сковала тело. Он продолжал лежать с закрытыми глазами, прислушиваясь к разговору, который происходил прямо под ним:
– Ты чё, маэстро, ты же чуть не убил парня!
– Да ладно, оклемается.
– Ну, гляди, если сегодня не встанет, пойдёшь под трибунал.
Стёпа встал.
Пока он сутки лежал в забытьи, «злой волшебник» подхватил его безжизненное тело и унёс высоко-высоко в небо.
– Открой глаза и ничего не бойся! – шепнул ветер.
Стёпочка открыл глаза и увидел тысячи ангелов, а среди них каких-то ребят в потёртых голубых камуфляжах. Они стояли на белой тверди облаков и вглядывались в небесного новобранца.
– С Богом! – волшебник потянул кольцо, и над головой будущего ВДВ-эшника взвился купол, сшитый из обрывков материи, пропитанных кровью шестнадцатилетней давности…
Степан приближался к земле, барражируя на «предельно малой» скорости свободного падения. Так дети сползают с мягкой перины, не сразу нащупав ножками пол. Над куполом парашюта трепетали и рвались в небо гвардейские ленты с надписью: «ВДВ – Псков, 6-ая рота[12]». А ветер кружился рядом и поправлял парашютные стропы, чтобы они не путали друг друга.
Майор Салютин
Часть 1. «Ефрейтор Алексеев»– Фу-ты, Господи, ну и приснится же такое!
Я отбросил одеяло и, как по тревоге, выпорхнул из кровати.
– Когда же эта сволочь перестанет, как короед, выедать мои сны?
… В армию я попал по собственному желанию. Просто бросил институт и решил временно изменить жизнь. В военкомате меня (как недоумка Высшей школы) определили в школу сержантов.
Помню первое «фронтовое» утро: «Рота, 45 секунд, подъём! Выходи строиться!» Как ошпаренные, мы бежали в строй, надевая на ходу непривычное обмундирование. «Равняйсь, смирно! Правое плечо вперёд – шагОм – м–Арш! Рота, бегОм!»
Задыхаясь и растягивая строй, непривычные к десятикилометровой «пробежке» курсанты на финише напоминали ватагу пьяных молодцов, вытаптывающих утренний холодок после ночной попойки. Сержанты, как служебные собаки, «лаяли», подгоняя нас, только что не били. Когда в полуобморочном состоянии мы вернулись в казарму, я заметил, что ступня правой ноги буквально горит в новой кирзухе. Я разулся, осмотрел сапоги. На левой подошве был «выгравирован» привычный 43-ий номер, а на правой… 41-ый! Ковыляя, подошёл к сержанту, объяснил случившееся. «Ничего, значит, у кого-то твой правый. «Сейчас будет построение, всё решим, – ответил сержант, – ты пока обуйся, потерпи». На построении никто не признался в подмене. «Не переживай, значит, каптёрщик перепутал, щас заменим!»
