Холодный мир - Риддл А. Дж.

Подошедшие к моей камере солдаты одеты в защитные халаты и резиновые перчатки. Я тут же вспоминаю, что гвардеец, демонстрировавший работоспособность оружия во время обмена, тоже был в перчатках.

Тогда все сходится – оружие отравлено. Что ж, я впечатлен.

Солдаты отходят в сторону, уступая место высокому человеку с коротко стриженными волосами в темно-синем костюме. Первое, что пришло мне в голову – федеральный агент.

– Доктор Синклер, мы бы хотели поговорить с вами.

Я пожимаю плечами.

– Ну, вам повезло. Я как раз только что зашел в мой офис.

– Приведите его, – бросает он охранникам, и те через решетку дают мне халат и перчатки.

Да, определенно – на оружии яд. Они боятся, что он уже разнесен по всей тюрьме и я могу получить свою дозу отравления.

Значит, я нужен им живым. Это уже что-то.

Еще утром я был последним узником Эджфилда, а теперь я единственный, кто вышел отсюда живым.

Повертев головой, я ищу глазами Педро, но его нигде не видно.

Меня подводят к фургону, возле которого уже ждет федеральный агент. Рядом с ним стоит бородатый седовласый мужчина, чьи глаза можно назвать добрыми – я знаю его и уважаю, несмотря на то что мы никогда не встречались. Не могу даже представить, как он тут оказался, а ведь у меня довольно богатое воображение.

– Снимите халат и перчатки, – обращается Агент ко мне.

Как только я избавляюсь от них, сразу же следует вопрос охранника:

– Нам надеть на него наручники?

В ответ Агент выдавливает из себя кривую усмешку.

– Не, он ведь не из таких преступников, не так ли, Док?

– Некоторые меня вообще не считают таковым. Скорее – человеком, опередившим свое время.

– Ну, у меня не так много этого самого времени, так что заходи.

Внутри фургона остаемся только Агент, второй мужчина и я.

– Доктор Синклер, я Рэймонд Ларсон, заместитель генерального адъютанта, – представляется он, и у себя в голове я его сразу повышаю до Важного Агента.

– Это доктор Лоренс Фаулер… – указывает он на второго мужчину.

– Директор НАСА, я знаю, – перебиваю я его, глядя Фаулеру в глаза. – Несмотря на обстоятельства, я рад знакомству, сэр. Еще будучи в Калтехе, я следил за вашими работами.

При этих словах его глаза загораются.

– Правда?

Его голос звучит еще более глухо, чем на видео с последней конференции, которое я смотрел. Это было четыре года назад, и они определенно не прошли мимо него. Время и нервное напряжение сделали свое дело.

– Да. Ваше альтернативное исследование топлива для ракетных двигателей стоит отдельно…

Подняв руку, Ларсон заставляет меня умолкнуть.

– Так, достаточно. Давайте к делу. Если вы такой умный, как о вас говорят, то почему бы вам не рассказать, зачем мы тут? – усмехается он.

– Потому что вам что-то от меня нужно, – пожимаю я плечами. – Точнее, вы собираетесь помиловать меня, освободить из-под стражи взамен на мое сотрудничество. В противном случае вы будете угрожать, скорее всего, отправить меня в другую тюрьму, заключенные которой будут знать, что я единственный выжил в Эджфилдском бунте. Меня сочтут предателем, по чьей вине умерли мои друзья-преступники. Чтобы избежать судебного разбирательства и одновременно обеспечить защиту, надзиратель посадит меня в карцер до тех пор, пока у меня не кончатся силы. После этого я отправлю запрос о досрочном освобождении, но, стоит мне выйти оттуда, – я буду мертв через пару дней.

Ларсон действительно выглядит впечатленным и достает из кармана пиджака свернутый пополам листок бумаги. Бросив взгляд на Фаулера и получив в ответ короткий кивок, он кладет развернутый листок передо мной.

Думал, это займет больше времени.

Полное Президентское Помилование.

Возможно только при условии одобрения Министерством юстиции, НАСА, а также любыми органами государственной власти и физическими лицами, исполняющими их обязанности.

Период сотрудничества не имеет даты окончания.

Никаких компенсаций и вознаграждений не предусмотрено.

Я ставлю свою подпись, после чего листок складывается и исчезает все в том же кармане агентского пиджака.

– А можно мне расписку или копию?

– Нет.

– Так… когда мне приступать?

Как я и думал, теперь выход Фаулера. Свой ноутбук и рот он открывает одновременно.

– Боюсь, начинать нужно прямо сейчас. Время на исходе, доктор Синклер.

– Зовите меня Джеймс.

– Хорошо, Джеймс. Сейчас я расскажу вам самую охраняемую тайну в мире.

Как же мне сейчас хочется отпустить какую-нибудь колкость. С самых ранних лет сарказм был моей защитой от мира, который, похоже, или не понимал, или не любил меня. Со временем это просто стало моим способом общения. Сарказм позволял мне ни с кем не сближаться, а значит, не было и травм от расставаний. Но сейчас, сам не знаю почему, я держу язык за зубами. Может быть, потому, что, несмотря на чересчур уж драматичную презентацию, я знаю, что услышанное мной будет действительно важным. А может потому, что Лоренс Фаулер такого отношения не заслуживает. Я нахожусь рядом с ним всего лишь пять минут, но уже чувствую, что знаю его, а также то, зачем он здесь. Это явно не игра в политику – Лоренс здесь по какой-то явно хорошей причине. А еще он напоминает мне дедушку.

– Как вы знаете, – начал Фаулер, одновременно что-то набирая на компьютере, – Долгая Зима является самой большой угрозой человеческому существованию в истории. В Национальном управлении по исследованиям океанов и атмосферы рвут на себе волосы, пытаясь понять, почему это вообще происходит. Короче говоря – от них пользы никакой. Знаете, почему?

– Потому что не учитывались переменные факторы.

– Абсолютно верно, – кивает он. – Перед НАСА была поставлена задача их обнаружить. Около года назад мы запустили в космос несколько зондов с целью измерить солнечную радиацию. И то, что мы обнаружили, нас шокировало.

На экране его компьютера вспыхивает интерактивная трехмерная модель Земли, окруженной зондами. Под каждым из них указано какое-то число – думаю, зафиксированный уровень радиации; но тогда откуда такой разброс значений? Излучение у Солнца, конечно, не такое однородное, как у лампочки, но все же оно более однородно, чем то, что я вижу сейчас. До поверхности Земли радиации доходит гораздо меньше, чем показывают ее измерения в космосе вокруг планеты.

Надо сказать, достаточно наглядное представление.

Губы пересохли, и я бы сказал: это невозможно! – но увиденные мной данные говорят об обратном. Это слишком странно, чтобы являться природным феноменом, и, похоже, от таких новостей меня стошнит. Ведь это явление может иметь внеземное происхождение. Раз так, то это действительно конец человеческой расы – иного смысла быть не может. Вид существ, который обладает силами, способными сотворить такое, может смести нас с лица Земли триллионом различных способов, а мы не настолько развиты, чтобы их себе вообразить.

– Не сомневаюсь, вы поняли, что это означает. – По моему выражению лица Фаулеру все понятно.

Сделав паузу, он как бы ждет моей реакции.

– Пока мы искали способ получить эти данные, правительства разных стран искали способ справиться с Долгой Зимой. Наиболее перспективным, а точнее сказать, наиболее «популярным» было усиление парникового эффекта. Можно было бы разогреть планету, чтобы компенсировать снизившийся уровень радиации. Предлагалось много способов – один невероятнее другого: от подземных колоний и источников геотермальной энергии до изменения орбиты Земли. – Лоренс замечает мое удивление. – Как я и сказал – одно невероятнее другого. Но как бы там ни было, полученные данные изменили все. Не придавая это огласке, четыре месяца назад мы запустили вторую – значительно большую – группу зондов, оснащенных более точными датчиками для проверки данных. Они стали удаляться вглубь Солнечной системы.

Тут Фаулер поднимает глаза на меня и Ларсона, как бы проверяя, готовы ли мы услышать главное.