Холодный мир - Риддл А. Дж.

Судя по строке отсчета времени и самой симуляции, до запуска остается очень мало времени – пока Земля еще вблизи артефакта. Чем ближе мы находимся, тем меньшее расстояние кораблям придется преодолеть и тем меньше топлива понадобится.

– А как вернуть команду обратно?

Фаулер отводит глаза.

– Мы еще не закончили вычисления. Вот наша лучшая идея.

На экране корабли снова разделяются на части. Снизу каждого из них сбрасывается два модуля – спасательных? При увеличении картинки можно заметить, что в каждом из них находятся три человека, значит, команда каждого корабля будет состоять из шести человек. Если на обратном пути их разделить, то шансы на спасение увеличатся.

Поначалу капсулы неподвижны, но через некоторое время начинают разгоняться, из чего я делаю вывод, что они на солнечных батареях.

Нужно детальнее взглянуть на сами корабли. Форнакс был римским богом огня (вообще, богом печи, но огонь в данном случае подходит больше). Уверен, корабль забит ядерным оружием или какой-нибудь рельсовой пушкой, а может, и тем и другим. Пакс была римской богиней мира – значит, сперва они будут пробовать наладить контакт. Но если случай с отправленным зондом хоть чему-то их научил, то артефакт уничтожит «Пакс», а «Форнакс» отправит к Земле «камень с информацией», перед тем как произвести выстрел. Те из нас, кто успеют погрузиться в спасательный модуль, смогут увидеть результаты и доложить о произошедшем.

Уверен, «Форнакс» тоже будет уничтожен.

Хороший план – так я хотя бы смогу вернуться домой. Попытка почти безнадежная, но это лучшее, что у нас есть.

Голос Фаулера звучит мрачно.

– Так мы себе представляем эту миссию. Это, конечно, не точно. Риски…

– Я знаю риски. Мне они понятны с тех пор, как я увидел артефакт, и я понимаю, о чем вы меня спрашиваете. Я в деле.

Фаулер кивает, изучая взглядом пол фургона, затем поднимается на ноги.

– Тогда нам надо ехать в Космический Центр Кеннеди. Ваш модуль будет взлетать оттуда.

– Один вопрос.

Фаулер выжидательно поднял бровь.

– Почему я?

– Ну, по правде сказать, вы не были нашим первым вариантом. – Он смотрит мне прямо в глаза. – И даже не вторым, третьим, четвертым или пятым.

Больно слышать, но я не реагирую.

– Когда мы провели эту презентацию для первой волны кандидатов, трое из них сразу же отказались. Они хотели, чтобы летели вы, утверждая, что они в этом случае будут оказывать необходимую поддержку.

– Почему?

– Большинство согласилось с тем, что ваше воображение шире и технический уровень выше, чем у любого ныне живущего человека. Вы думаете и принимаете решения очень быстро – иногда даже слишком. Так что если кто и может справиться с этой задачей, то это вы. Когда они поняли, что на карту поставлены их жизни и жизни их родственников, они захотели, чтобы мы нашли вас.

– А что с двумя другими?

– Один из них согласился на работу. Он полетит на одном корабле, а вы на другом.

– А последний кандидат?

Фаулер взглянул на Ларсона, выражение лица которого было настолько вялым, что складывалось впечатление, будто бы ему только что сделали лоботомию.

– Он не смог адекватно воспринять предлагаемую информацию.

– Неудивительно. С большинством людей будет то же самое, если не хуже.

Теперь уже я взглянул на Ларсона. Он олицетворял собой то, что случится с человечеством, когда оно услышит срочный выпуск новостей и поймет, через что ему нужно пройти.

– Этот секрет… слишком большой. Его не сохранить.

– Согласен. Поэтому нам надо торопиться.

Вертолет, который увозит нас из Эджфилда, заполнен солдатами. Нет, это не Национальная гвардия, а, похоже, спецназ. Все заняты, никто не моргает и не отводит взгляд, если на них посмотреть. Рад, что они на нашей стороне.

Мы летим на юг, и под рокот вертолетных двигателей я бросаю взгляд на солнце. Никогда не видел его таким – да что там! – на целый мир я всегда смотрел по-другому: жизнь, Солнечная система, Вселенная. Я чувствую, что перешел Рубикон и все уже не будет так, как прежде.

По необъяснимым причинам я хочу только одного: помириться с человеком, который для меня важнее всего – со своим братом.

Я включаю свою гарнитуру и обращаюсь к Фаулеру:

– У меня есть просьба.

Внезапно оборачивается Ларсон, у которого с момента выхода из фургона наконец-то прошли последствия лоботомии, и он вернулся к своему обычному поведению бойцовской собаки.

– У вас нет права на просьбу. Это было условием до…

– В чем дело, Джеймс?

– У меня есть брат. А у него жена и сын.

Фаулер кивает, поднимает глаза и неожиданно произносит:

– А теперь еще и дочь – ей десять месяцев.

– Да. И я хотел бы, чтобы у них было место в обитаемой зоне.

– Невозможно, – тут же рявкает Ларсон.

– Сделаем, – тихо произносит Фаулер.

– Он живет в Атланте.

– Шесть месяцев назад они переехали в пригород Чарльстона, Маунт Плезант, – похоже, директор НАСА помнит досье наизусть.

Я впечатлен.

– И это как раз по пути на мыс Канаверал.

Фаулер медленно кивает, а Ларсон смотрит на меня с ненавистью:

– Да вы, должно быть, шутите!

Я не отвожу взгляд.

– Слушайте, я понимаю, что вы так торопитесь, что даже не взяли и половины вещей из фургона, но дело в том, что сегодня ночью я беру билет в один конец. Мой брат – моя единственная семья, и я хочу их увидеть хотя бы на пару минут. Чтобы извиниться и только.

– Договоритесь обо всем, Ларсон, – перебивает меня Фаулер. – Давайте быстрее, Джеймс. Время – это роскошь, которой у нас нет.

О том, что мы находимся по соседству с домом Алекса, я понял, пока вертолет еще даже не успел приземлиться. Квартал построен недавно, сетка дорог спланирована настолько точно, что используется каждый квадратный дюйм. Все дома выстроены четкими рядами, и у каждого – безукоризненно ухоженный дворик. Все подчинено правилам, ничего неожиданного, кроме, разве что, ожидаемого неожиданного. В этом весь мой брат: порядок, чистота, ожидаемые встречи.

Мы с ним выросли совершенно разными. Каждый добился значительных успехов в своей области, всегда выбирая обособленный путь просто потому, чтобы противопоставить себя другому.

Я с восхищением смотрю, как огромный вертолет садится на идеально подстриженный газон. Похоже, на собрании жильцов этому будет посвящено отдельное обсуждение.

Последний раз я видел Алекса еще до суда. У самой двери его дома на меня накатывает волна нервного напряжения, поэтому я деликатно стучу в дверь вместо того, чтобы звонить. Разбудить десятимесячного ребенка – не самый лучший вариант для начала такого краткосрочного воссоединения.

Его жена Эбби открывает дверь, даже не посмотрев предварительно в глазок. Я рад, но похоже на то, что у них в районе так принято. В любом случае меня она видеть не рада. Улыбку смыло с ее лица, и она даже чуть не выронила из рук ребенка, который, судя по всему, понял, что что-то не так, и начал ерзать.

– Что ты тут делаешь? Подожди, это твой вертолет? Ты в своем уме?! Ты что, сбежал? Я звоню в…

– Меня освободили, Эбби. По…эм… программе освобождения из-под стражи за выполнение работы.

Она стоит, оцепенев.

– И да, это и правда мой вертолет. Прости за испорченную лужайку, но у меня отобрали права, когда меня закрыли. Я имею в виду, кому сейчас вообще нужны машины…

– Что тебе нужно, Джеймс? Зачем ты приехал?

Прежде чем я успеваю ответить, по лестнице с грохотом спускается мальчик лет шести и двое его друзей. Уже на полпути он кричит:

– Мам, можно я пойду к Нэтану? – И, предвидя отказ, добавляет: – Пожаааалуйста!

В тот же момент он замирает, увидев меня, и как будто пытается вспомнить мое лицо, но потом мы оба широко улыбаемся.

– Дядя Джеймс!

– Привет, тигр.

– Папа сказал, что ты в тюрьме.

– Я был там, но сбежал, чтобы увидеться с тобой.