Агент чужой планеты - Валерий Нечипоренко

У колонны, держась рукой за сердце, страдал Вовчик. Я сунул ему несколько купюр.

-- Это за ужин и доставленное удовольствие. Не дрейфь, Вовчик! Резервирую этот столик за собой!

А Алина упорно тащила меня прочь от зала -- по каким-то коридорам, через кухню, мимо ящиков и мешков. Похоже, она прекрасно здесь ориентировалась. Наконец мы оказались в тесном дворике. Опять какие-то ящики, затем калитка и -- боковая улочка, темная и пустынная.

Мне наскучила эта беготня. Я остановился и привлек Алину к себе.

-- Погоди, хочу тебя поцеловать... Красотка дрожала как осиновый листок.

-- Это ужасный человек, -- выдохнула она, пряча губы. -- Напрасно ты так с ним. Ой, напрасно! "Козла" он тебе не простит. Никогда. Лучше бы тебе уехать на время.

-- Ох, как страшно! -- усмехнулся я.

-- Ты не понимаешь... Это же Китель! Да и Макс -- мерзавец не лучше. -Она принялась заламывать свои пальцы с ярким маникюром: -- Господи! Как мне не повезло! Надо же было оказаться с тобой именно сегодня! Теперь они и меня начнут доставать.

Кажется, она была близка к истерике.

Я взял ее за плечи и грубо встряхнул:

-- Ну, хватит! Мне плевать на этого типа, поняла?! Сожму его как тряпку и вытру ноги.

Она посмотрела на меня с каким-то новым выражением:

-- Ты по правде не боишься?

-- А ты разве не чувствуешь? Она доверчиво прильнула ко мне:

-- Чувствую... Ты такой сильный... -- Затем вздохнула, будто преодолевая что-то в себе, и добавила совсем другим -- беспечным -- тоном: -- Ну и пусть! Обратно уже не воротишь, зачем тогда переживать?

-- Вот это разумная мысль. За нее стоит поцеловаться.

Еще через пару минут все ее страхи улетучились окончательно.

-- А вообще, здорово ты его! Ну и рожа у него была, обхохочешься...

От "Волны" до моей новой квартиры было метров триста. С проспекта доносились голоса, звон трамваев. Но здесь, в узеньком проулке, обрамленном высокими тополями и кустами сирени, было тихо, темно и безлюдно. Мы то и дело останавливались, чтобы поцеловаться. Алина распаляла мое воображение все сильнее.

Наконец мы пришли.

Опускаю описание дома и квартиры, ибо вы, мой драгоценный друг, однажды были у меня в гостях и должны помнить подробности.

Замечу только, что, хотя в тот вечер я вошел в доставшуюся мне квартиру тоже впервые, как и Алина, у меня было ощущение, что я все в ней знаю: то есть я знал, где находятся выключатели, куда выходят окна, чем наполнен холодильник и так далее.

Пока я собирал легкую закуску, Алина успела заглянуть во все углы. С интервалом в три секунды до меня доносились ее восхищенные возгласы:

-- Ой, какой у тебя хрусталь! Вот это ковер! А это что? Видик! А кассеты есть? Это родителей квартира?

-- Моя собственная.

-- Врешь!

-- Ну зачем мне врать?

-- А жена у тебя есть?

-- Нет.

-- А любовница?

-- А ты, кажется, из любопытных, -- урезонил ее я. Она нежданно смутилась:

-- Извини. Я просто хотела узнать, кто же у тебя убирает. Везде так чисто.

-- Старуха приходит. С клюкой.

-- А вот сейчас точно врешь! Небось меняешь любовниц как перчатки...

Не дождавшись ответа, она снова учинила визг: на сей раз по поводу шкуры бурого медведя, что возлежала в спальне перед широкой кроватью. Из оскаленной пасти торчали мощные клыки.

-- Миленький, а это у тебя откуда?

-- Подстрелил однажды в Забайкалье, -- на ходу сочинил я, входя в комнату.

Я собирался пригласить Алину на кухню -- выпить еще немного и, наконец, заняться любовью.

Но когда я увидел, как она, склонившись, оглаживает эти клыки, мне безумно захотелось овладеть ею немедленно, прямо на этой шкуре.

-- Ой, какой ты у меня храбренький! -- пропела она. -- А я, когда увидела тебя там, в "Волнушке", не знала, что и подумать. Делаешь шикарный заказ, а одет хуже задрипанного инженера.

-- Был когда-то такой принц -- Гарун-аль-Рашид. Он любил переодеться в простое платье и побродить среди своих подданных. -- Я присел рядом и принялся расстегивать ее пуговицы.

-- Так ты -- принц? Ты и вправду принц? -- Она умело занялась моей одеждой.

-- Самый натуральный...

Наконец-то я справился с ее пуговками и начал освобождать ее от костюмчика.

-- Ой, какой ты горячий... -- прошептала она. -- Люби меня сильно-сильно, обещаешь? Ты мне так понравился сегодня...

Она продолжала еще что-то шептать, но я уже не различал смысла слов. Ее облик более не воспринимался мною как вульгарный. Скорее, вульгарно вел себя я, набросившись на нее как изголодавшийся, переполненный похотью и спермой самец.

Это была одна из самых чудесных ночей в моей жизни. Может быть, самая чудесная...

Разбудил меня неясный шорох.

Я разлепил веки.

За окном занимался бледный рассвет. Накрапывал мелкий дождик.

Нагая Алина стояла возле кресла, куда вчера сама же зашвырнула мою одежду, и воровато шарила по моим карманам.

-- Алина!

Она вздрогнула и как-то жалко, заискивающе улыбнулась:

-- Я... я просто хотела посмотреть... то есть это упало, а я хотела поднять...

Мое романтическое настроение как ветром сдуло. Все очарование минувшей ночи рассеялось бесповоротно.

Я нехотя поднялся и подошел к ней, имея огромное желание влепить ей оплеуху. Она виновато сжалась, даже ее яблочные груди сморщились. Я достал несколько кредиток и налепил ей на плечи, как погоны.

-- Держи! Пять минут на сборы, и чтобы духу твоего здесь не было!

-- Но, миленький... -- залепетала она. -- Ничего же не случилось... Ты был такой ласковый...

-- Одевайся, не то вылетишь на лестницу в чем мать родила.

Я отрешенно наблюдал, как она влезает сначала в свои невесомые трусики, затем в смявшийся костюм. Ее прелести более меня не волновали. Просто я не хотел, чтобы она умыкнула что-нибудь из квартиры.

Затем я подумал, что стоит заглянуть в ее сумочку. И точно: там покоились две золоченые ложки из моего парадного столового набора.

Она принялась опять что-то лепетать в свое оправдание, но я взял ее за руку, выволок в прихожую и подтолкнул к двери:

-- Мотай, с попутным ветерком! Она робко посмотрела на меня:

-- Миленький, а там дождик...

-- Иди, иди! Не сахарная.

Она усмехнулась. В дерзких глазах был вызов.

-- Знаешь что, миленький? А пошел ты... -- И она загнула фразу, от которой поперхнулся бы и завзятый матерщинник.

Ее каблучки звонко зацокали по узорчатой плитке, которой была выложена лестничная площадка.

Вот дурища! Я намеревался провести с ней несколько дней, щедро одарить... Она сама все испортила, шлюха! Ну и пусть катится!

Я прошел в комнату и раскрыл створки шкафа. Ого! Гардеробчик-то у меня завидный! Я насчитал четыре костюма: классическую черную тройку, темно-коричневый, светлый летний и джинсовый. Кроме того, я обнаружил три новые куртки, двенадцать сорочек, шесть пар обуви и груду всевозможного белья -- все прекрасного качества.