Приключения русского дебютанта - Гари Штейнгарт

— К борьбе за дело Ленина и коммунистической партии будь готов! — репетировала она с внуком.

— Всегда готов! — кричал он в ответ.

Но в итоге красным пионерам пришлось маршировать без него… В итоге, точнее, в конце 70-х зубастый американец, симпатяга Джимми Картер обменял тонны зерна со Среднего Запада на тонны советских евреев, и внезапно Владимир с бабушкой оказались в зале прибытия международных рейсов аэропорта им. Дж Ф. Кеннеди. Глянули они на бескрайнюю Америку, что раскинулась перед ними, мурлыкая гершвиновский мотивчик, и, обнявшись, заплакали.

Ныне бабушка — немощная старуха, пригвожденная к креслу на колесах, узница одного из самых дорогих поселков в мире (вкрадчивый скрип фургонов в укромных проулках и запах горелого мяса во дворах), а ее внук — взрослый мужчина с темными кругами под глазами, навещающий родных только по праздникам, словно он обретается в дебрях Коннектикута, а не за мостом Трайборо, в двадцати километрах от Вестчестера.

Да, бабушка заслужила по крайней мере еще один поцелуй от внука, но целовать старуху на глазах у отца Владимир постеснялся. Бабушка была всем для доктора Гиршкина, его бременем и вотчиной, как и мать для Владимира. Возможно, после барбекю, если все еще будет испытывать нежность и грусть утраты, он чмокнет ее наедине.

— Люди! Опа! — Они подняли головы; мать высунулась из окна кабинета на третьем этаже. — Этак ему скоро двадцать шесть стукнет! Ставьте гриль!

— Сегодня я придумала для твоего отца новое прозвище, — объявила мать. — Сталин.

— Ха, — отозвался отец, запихивая раскаленную сосиску в булку для бабушки. — Моя жена что ласковое солнышко.

— У Сталина были просто роскошные усы, — утешила бабушка своего мальчика. — А теперь давайте выпьем! За Владимира, наше светлое американское будущее!

Все подняли пластиковые стаканчики.

— За наше американское будущее! — подхватила мать. — На этой неделе у нас с Владимиром состоялась долгая беседа, и мне показалось, что он начал высказываться более зрело.

— Правда? — повернулся доктор Гиршкин к сыну. — Ты сказал ей, что станешь юристом?

— Не цепляйся к нему, Иосиф Виссарионович, — вмешалась мать. — Стать зрелым можно по-разному, способов миллион.

— Компьютеры, — буркнула бабушка. В ее представлении программисты были наделены огромной властью. Служащие соцзащиты лезли в компьютер каждый раз, когда бабушка набиралась храбрости позвонить им, и в их власти было разрушить ее жизнь.

— Вот видите, — сказала мать. — Бабушка хоть и сумасшедшая, но по-своему мудрая. Все же, наверное, тебе лучше стать юристом. Ты так убедительно врал на занятиях по риторике, когда был маленький, даже несмотря на жуткий акцент. Знаю, сейчас не принято говорить о таких вещах, но деньги в юриспруденции немереные.

— А мне говорили, что сейчас деньги делают в Восточной Европе, — заметил Владимир с видом знатока. — У одного моего приятеля сын занимается импортно-экспортным бизнесом в Праве. Русский парень по имени Сурок..

— Сурок? — всполошилась мать. — Ты слышал, Борис? Наш сын связался с каким-то русским сурком. Владимир, с нынешнего дня я категорически запрещаю тебе водиться со всякими сурками.

— Но он бизнесмен. Его отец, по фамилии Рыбаков, живет в пентхаузе. Он может помочь мне с работой. Я думал, вы обрадуетесь.

— Нам всем отлично известно, какого сорта бизнесмены называют себя звериными кличками, — отчеканила мать. — Откуда он? Из Одессы? Заправляет импортом-экспортом? Пентхауз! Если хочешь заняться настоящим делом, Владимир, слушайся маму. Я помогу тебе устроиться консультантом по менеджменту в какую-нибудь стоящую фирму. А потом, если будешь хорошо себя вести, даже заплачу за твою степень магистра в школе бизнеса. И никакую иную стратегию мы на вооружение брать не будем!

— Права… — задумчиво произнес доктор Гиршкин, смахивая капли кока-колы с усов. — Этот город называют Парижем девяностых?

— Ты ему еще и потакаешь? — Мать швырнула наземь сосиску, как перчатку. — Хочешь, чтобы он попал в криминальную среду? Тогда сделай его своим консультантом, медик ты наш. Он будет помогать тебе облапошивать наше бедное правительство. Словно одного жулика в семье мало!

— Мошенничество с медицинскими страховками на самом деле не преступление, — возразил Доктор Гиршкин, разминая пальцы профессиональным жестом врача. — Более того, дорогая, твоя чертова дача в Саг-Харборе оплачена моими новыми пациентами. Видишь ли, Володя, — обратился он к сыну, — идет волна узбекских евреев из Ташкента и Бухары. Удивительно милые люди. И ничего не смыслят в медицинских страховках. Но работы с ними невпроворот. На прошлой неделе я вкалывал сорок часов.

— «Невпроворот!» «Вкалывал!» — передразнила мать. — Не смей говорить такое при Владимире. Вот откуда у него тяга ко всякой швали. Вот почему он общается с каким-то сурком в пентхаузе. Ему не с кого брать пример в нашей семье. Я единственная в этом доме, кто честно трудится. Ты только опускаешь заявки в почтовый ящик. Бабушка… вы пенсионерка.

Бабушка встрепенулась, решив, что и ей пора высказаться.

— По-моему, он собирается жениться на шиксе, — предположила она, грозя пальцем внуку.

— Опять ты, мама, с ума сходишь, — сказал доктор Гиршкин. — Он встречается с Халой. Хорошенькой Халочкой.

— Когда ты нас наконец познакомишь с Халочкой? — поинтересовалась мать. — Сколько времени уже прошло? Почти год?

— Крайне невежливо с твоей стороны, — поддержал жену доктор Гиршкин. — Мы что, дикари, чтобы нас стыдиться?

— Она в летней школе. — Владимир дорвался до блюда с привозными русскими конфетами, которые помнил с детства: шоколадные «Мишки косолапые» и «Коровки» — тянучки со сгущенкой. — Занятия целый день. Она закончит медицинскую школу в рекордные сроки.

— Приятно слышать, — сказала мать. — Похоже, женщины в этой стране лучше приспособлены к жизни.

— Так выпьем за женщин! — Отец Владимира поднял стакан. — И за таинственную Халу, похитившую сердце нашего сына!

Они чокнулись.

Пора было класть на огонь мясо для гамбургеров.

После пикника мать лежала на серийного производства кровати с балдахином в обнимку с бутылкой рома, а Владимир ходил вокруг широченного ложа, читая лекцию на животрепещущую тему: чуткое отношение к афро-американцам. Мать решила уволить одного черного начальника по маркетингу и хотела сделать это на современный лад — чутко.

Битый час Владимир припоминал все, чему его учили в прогрессивном Средне-Западном колледже, пытаясь пробить брешь в бесподобном русском расизме матери.

— Выходит, надо вести себя уклончиво? Правильно я тебя поняла? — переспросила мать, когда Урок закончился.

Владимир вновь пустился в пространные объяснения, но мать была пьяна, о чем он ей и сказал.

— Ну и что? — ответила мать. — Хочешь выпить? На… нет, погоди, а вдруг ты подцепил герпес от своей подружки. Возьми стакан с туалетного столика.

Мать налила ему до краев. Затем, ухватившись за кроватный столбик, с трудом поднялась на колени.

— Господи Иисусе, умоляю, помоги неразумному Владимиру, спаси его от трагического образа жизни, который он ведет, от наследия отца, от нищенского жилья, которое он называет своим домом, и от бандита Сурка… — Она сложила ладони, но начала заваливаться.

Владимир поддержал ее, схватив за плечо.

— Замечательная молитва. Но, мама, ведь мы… — он по привычке понизил голос, — евреи.

Мать пытливо вглядывалась в него, словно потеряла что-то и это что-то пряталось под густой бровью Владимира.

— Знаю, но молиться Иисусу нам не возбраняется. Твой дедушка, если помнишь, евреем не был, и отец у него был дьяконом. Еврейскому Богу, главному Богу, я тоже молюсь, хотя, должна сказать, не больно-то он помогает в последнее время. А ты против того, чтобы я молилась Христу?

— Не знаю. Наверное, это нормально. Тебе становится легче, когда ты вот так молишься? Иисусу и… Кажется, там еще что-то было? Святое Нечто?

— Не помню. Но могу уточнить. Мне попалась брошюрка в метро.

— В общем, — подытожил Владимир, — можешь молиться кому хочешь, только отцу не говори. Теперь, когда бабушка выживает из ума, он все больше проникается иудейской верой.

— А я и не говорю! — Маленькая хрупкая мать обняла Владимира и прижала к себе. — В глубине души мы с тобой ужасно похожи. Если бы только не твое дурацкое упрямство!

Владимир осторожно высвободился из объятий и потянулся к бутылке. Он пил ром из горлышка, о герпесе уже никто не вспоминал.

— Хорошо смотришься, — заметила мать. — Как настоящий мужчина. Надо только обрезать эти «голубые» патлы. — В уголке ее левого глаза набухла слеза, затем в уголке правого. Слезы скатились с век и полились ручьями. — Это не истерика, — успокоила она сына.