Сборник фантастических рассказов - Джером Биксби

— Вы будете прекрасным товарищем для Белы, — сказал Мистер Ковач. — Он у нас мальчик подвижный. Вы знаете здешние места?

— Да я в них всю жизнь прожил!

— Прекрасно. Разумеется, вы предостережете Белу относительно всех возможных опасностей.

— Ясное дело.

— Прекрасно. Ну а теперь, Бела, почему бы тебе не показать гостю наш дом?

Миссис Ковач взяла со стола блюдо с сырым мясом; мистер Ковач потянулся, прихватил с блюда ломтик и впился в него зубами — а зубы у него, когда он открыл рот, оказались удивительно длинными, белыми, и, судя по тому, как легко они рвали мясо, очень острыми.

Прожевывая мясо, он как-то задумчиво посмотрел на Джонни. В это время мальчики стояли у книжного шкафа — Бела показывал Джонни, как пишут в Венгрии.

Миссис Ковач тоже взглянула на Джонни, и ее большие светлые глаза — сейчас могло показаться, что они даже как будто светятся, — прошлись по телу Джонни: мускулистые руки и ноги, загорелая шея… Она провела языком по губам.

— Дома, там… — со вздохом сказала она по-венгерски.

— Эва… — мягко остерег ее мистер Ковач.

— Ах, imadot[4] Ференц, я просто думаю. Но ты только взгляни на него…

Мистер Ковач, глядя на выражение ее лица, понимающе улыбнулся.

— Ш-ш!.. Полно, Эва. Мы оставили все это дома… лучше даже не думать.

— Sajnos[5]… — Миссис Ковач тоже взяла маленький ломтик мяса. И зубы ее оказались не менее острыми и длинными, чем зубы ее мужа. Она вновь вздохнула. — Новая страна, новая жизнь… Я понимаю, милый.

— Ты несчастлива, Эва?

— Несчастлива!.. — Эва Ковач улыбнулась ему (поскольку нижняя губа скрыла острые края ее зубов, улыбка получилась очень милой). — Несчастлив мой желудок. Но сама я счастлива, что мы наконец в безопасности, Ференц.

Он взял ее руку и прижал к своему плечу.

— Старый Свет, старый дом, старая жизнь… мы больше не могли так жить, Эва. Нас знают. Пусть не тебя, не меня и не Белу — нас… всех нас… узнает любой ребенок, ибо любому даже самому маленькому ребенку известны наши приметы. А здесь — здесь нас не знают. В нас даже не верят. И мы должны сделать все, чтобы так оно оставалось и впредь — значит, мы должны навсегда распроститься с прошлым.

— То есть тебя Америка не разочаровала.

Он покачал массивной головой.

— Америка — лучше место во всех отношениях. Здесь нет даже сказок, которые намекали бы на нашу сущность. Политическая ситуация в стране стабильная. Условия жизни, возможности… Нет, мамочка, я всем здесь доволен… кроме… — Он положил на стол свои огромные руки с чисто выбритыми ладонями на стол и сжал их в кулаки. — Кроме разве как в эти дни месяца, когда Луна полностью открывает нам свое лицо…

— Да, — тихо сказала миссис Ковач. — Да.

— Но говядина, дорогая, все-таки не так уж плоха на вкус и во всяком случае куда лучше, чем серебряные пули.

Миссис Ковач бросила в рот остаток ломтика, прожевала, проглотила. Казалось, она внимательно следит за мясом, изучая его вкус и прочие свойства на всем его пути к желудку.

— Нет, — медленно проговорила она. — Когда привыкаешь, она не так плоха. Но…

— Даже не думай об этом, Эва.

— Мы даже не можем сами поймать корову, — грустно продолжала она. — Приходится покупать, а…

— Я знаю.

Миссис Ковач опять посмотрела через гостиную на Джонни, и ее большие карие глаза стали еще немного больше.

— Эва! — уже суровее сказал мистер Ковач. — Эва, не смей и думать…

— Нет-нет, — ответила она и облизнула кровь с кончиков пальцев (волоски на которых стали чуточку длиннее и гуще, а ногти — чуточку острее). — Конечно же нет, imadot Ференц. Просто когда я вспоминаю…

— Надо забыть.

— И они здесь такие здоровые, крепкие…

— Мы больше никогда не должны изменяться, Эва. Никогда.

— А Бела?

Ференц Ковач вздрогнул.

— Он еще слишком мал — слишком мал, чтобы знать… придется пока просто сделать так, чтобы он был с нами всякий раз, когда придет время изменяться, — и тогда нам не о чем больше будет беспокоиться в нашем новом доме, на нашей новой родине.

А Бела в это время показывал Джонни свою комнату: старая кровать со столбиками, старинное кленовое бюро и резной сундук, набитый потрясающими игрушками — Джонни таких еще не видел. Вскоре мальчики вышли в гостиную, и Бела объявил:

— Мама, мы идем играть.

— Хорошо, Бела. Но помни — ты должен быть дома до семи вечера!

— Да, мама.

— Ты ведь знаешь, какие это дни.

— Да, мама, — Бела неловко покосился на Джонни. — Я приду вовремя.

— Ты должен, — сказал мистер Ковач. — Ты знаешь, почему. — Он повернулся к Джонни. — Надеюсь, вы не задержите его. Видите ли… он не вполне здоров… поэтому крайне важно, чтобы он вернулся домой до вечера.

— О, — сказал Джонни, — я буду осторожно… то есть, я хочу сказать… я не буду… — и смущенно отвел глаза, думая о том, что собирался сделать в пещере.

Когда он поднял взгляд, мистер Ковач все еще смотрел на него — прямо ему в глаза, — и Джонни показалось, что он смотрит сквозь его глаза прямо ему в мозг.

— Думаю, — проговорил мистер Ковач, — что вам действительно следует быть осторожным в этом отношении.

Родители Белы вышли на крыльцо. У края кукурузного поля Бела и Джонни обернулись помахать им, и Джонни только тут заметил, что у обоих брови такие же, как у Белы: густые темные полоски через весь лоб и переносье.

Вход в пещеры был снаружи всего лишь темной щелью в камне на склоне холма. Они, прыгая с уступа на уступ, взобрались к этой щели. Сверху припекало солнце, но из черного провала тянуло прохладой.

Джонни хотел уже лезть внутрь, но Бела задержал его.

— Джонни…

— А?

— Не забудь… я должен быть дома до семи.

Джонни расставил ноги, упер руки в бедра.

— Да гос-споди! Да! В сотый раз уже слышу! Да что с тобой такое стрясется, если ты опоздаешь? Тебе что, лекарство надо пить какое-нибудь?

Бела потряс головой.

— Я не могу сказать. Но… ты не заблудишься?

— Нет, конечно! — заверил Джонни, скрестив за спиной пальцы.

— Ты же слышал, что сказали мои родители… Я должен быть дома до того, как взойдет луна.

— Луна!.. При чем тут какая-то луна?!

Бела только нервно взглянул в сторону пещеры.

Джонни не стал его переспрашивать, только засопел.

— Луна, это надо ж придумать! — и решил, что ладно, Бог с ней, с луной. О чем только не беспокоятся эти ненормальные иностранцы. Особенно венгры.

Он все равно все об этом выяснит.

— Джонни… может быть, мне лучше не ходить туда? Пока. Сходим потом…

Джонни с насмешкой спросил:

— Боишься?

— Не того, о чем ты думаешь, — глаза Белы вспыхнули. — Ты не поймешь.

— Ну ладно, пойдем… я обещаю, — он опять скрестил пальцы, — я не заблужусь.

Он повернулся и полез в щель. Бела помедлил секунду и последовал за ним.

Вообще-то, подумал Джонни, пробираясь на четвереньках по проходу, и пальцы скрещивать незачем было. Я ведь не заблужусь по-настоящему, просто притворюсь, что заблудился.

А может, он и притворяться не станет — если Бела правда болен. Это совсем другое дело. Может, болезнь Белы многое объясняет, даже поведение старины Бастера. Собаки иногда странно ведут себя с больными людьми.

Впрочем, он не был уверен, что все дело в болезни. Что-то тут не так. Если Бела действительно болен, зачем разводить вокруг этого такие секреты? Или это какая-нибудь чертовски плохая болезнь? Но если так — почему Беле позволяют играть на улице и, может, заражать других людей? А мистер Ковач еще говорил, что Бела «подвижный». Что-то непохоже это на больного. И уж точно Бела не выглядит больным.

Джонни решил подождать и действовать по обстоятельствам.

Пол хода ушел вниз, сам ход повернул под прямым углом — и они оказались в пещере. Джонни включил фонарик. Бела ахнул.

Со всех сторон были занавеси, каскады и фонтаны из камня — серого, розового, голубого, зеленого, лавандового. Эти украшения начинались у входа и тянулись дальше вдоль шестидесятифутового[6] склона, спускавшегося к полу пещеры, а там исчезали в чернильно-черной тени, которая казалась чем-то твердым.

Джонни поводил лучом фонарика, чтобы Бела рассмотрел все, что было интересного у входа. Затем он показал лучом на склон.

— Пошли туда, вниз.

Через пастельные складки камня они пробрались к началу склона. Здесь их шаги сразу стали отдаваться гулким эхом; воздух был сухой и прохладный.

Темнота, казалось, старается раздавить яркий, твердый луч фонарика — но он носился как молния и ножом рассекал темноту, выхватывая чудеса формы и цвета.

— Смотри, — показал Джонни, — вон те волны на склоне — как ступеньки, видишь? Мы можем спуститься по ним. Ну, как тебе?