Бой на вылет - Алексей Евтушенко

Да. Вениамин Александрович Трентиньянов был очень и очень предусмотрительным человеком!

На свет фонаря появилась баночка с тушью и тонкая колонковая кисточка. Обмакнув кисточку в тушь. Трентиньянов крайне осторожно вывел внизу пергамента: «Утверждаю» и свою подпись, потом достал из сумки печать отдела Болот и Лесов, которую накануне взял из сейфа, с нежностью подышал на круглое чёрное донышко и, мысленно перекрестившись, аккуратно приложил её к пергаменту…

Тяжкий долгий гром прокатился от крыш до подвалов облисполкома.

Дрогнули стены.

— Спаси тебя Бог, боярин! — гулко каркнул за спиной голос купца Семена Борисова, полный невыразимого облегчения, и ветхий пергамент рассыпался на глазах в мельчайшую невидимую пыль.

Следующий день был воскресным, и Трентиньянов проснулся поздно.

Накануне, крайне утомлённый, как физически, так и душевно, он свалился в постель, что называется без задних ног, но теперь чувствовал себя отдохнувшим и голодным.

Жена уже вернулась с рынка, и из кухни доносились восхитительные запахи.

За завтраком Вениамин Александрович смотрел по телевизору новости и вполуха слушал жену, которая рассказывала очередную городскую сплетню, подхваченную ею на рынке в короткой очереди за домашним творогом.

— … представляешь?! Полностью исчезла за ночь, будто и не было её вовсе! Тебе, как представителю областной администрации, это должно быть интересно.

Трентиньянов отставил чашку с кофе.

— Что исчезло? — спросил он.

— Ты меня никогда не слушаешь! — обиделась жена. — Свалка наша городская знаменитая, что воздух и речку Змейку отравляла столько лет, говорят, исчезла за одну ночь.

— За ночь? — поразился Трентиньянов. — Да её и за год не вывезешь! Брешут люди, да и я бы знал, если что… — он вдруг осёкся. В его хорошей зрительной памяти отчётливо всплыло ещё два слова из челобитной купца Семена Борисова: «ръка Змейка».

Забыв про кофе, Вениамин Александрович выскочил из-за стола, торопливо оделся, сказал жене, что скоро вернётся (забыл на работе важный документ, а утром в понедельник он должен быть в готовом виде представлен начальству) и выскочил из дому.

К знаменитейшей городской свалке он подъехал на такси.

Про свалку эту можно было написать отдельный роман.

Она образовалась ещё в конце девятнадцатого века, когда город Гревск, подобно многим другим городам Российской империи начал бурно и промышленно развиваться, и с тех самых пор являлась нескончаемой головной болью, как городского, так и губернского (а позже и областного) начальства. На свалке этой… Впрочем, не о ней речь. Не о ней речь потому, что свалки не было.

Исчезла.

Испарилась.

Провалилась сквозь землю и перенеслась в иное измерение.

Вениамин Александрович Трентиньянов в пальто нараспашку стоял на холме, который пересекала асфальтированная дорога, ведущая к свалке, и глядел вниз, на обширнейший изумрудно-зелёный луг, густо усыпанный цветами и сверкающий свежей летней травой в половину человеческого роста под ярким октябрьским солнцем. Рядом с Вениамином Александровичем стоял шофёр такси

— Не может быть, мля… — сказал, наконец, водила и протянул Трентиньнову раскрытую пачку сигарет.

Некурящий Вениамин Александрович машинально взял, прикурил от зажжённой шофёром спички и вдохнул терпкий дымок пополам с воздухом, крепко настоянным на безпестицидных и безнитратых травах и цветах конца шестнадцатого века.

Обратно в город таксист довёз Вениамина Александровича бесплатно, и всю дорогу до дома и после, вплоть до самого вечера и ночи, Трентиньянов впервые в жизни ощущал себя совершенно счастливым человеком.

Долина

Вода была холодной, словно февральская сосулька.

Я сделал несколько глотков и оторвал алюминиевую кружку от губ. В висках заломило.

— Из морозилки?

— Колодец.

На вид хозяину примерно шестьдесят, и я, случись драка или серьезная работа, предпочел бы иметь такого в соратниках, — прожитые годы, казалось, лишь придали мужчине крепости.

— Надо же. Глубокий колодец, наверное.

Не то чтобы мне очень хотелось завязать разговор, но отчего не переброситься парой слов, когда есть время и настроение? К тому же приехал я в эти края не на один день, и познакомиться с местным населением не помешает. Это никогда не мешает.

— Глубокий. Хоть и не в этом дело.

— А в чем?

— Место нужно уметь выбирать, — усмехнулся хозяин краем рта.

— Для колодца?

— Для жизни.

— Да, вижу, что это вы умеете, — вторым заходом я осушил кружку и огляделся. — И вода у вас вкусная да холодная, и красиво вокруг — душа радуется. Спасибо.

— Пожалуйста, — он принял кружку. — А вы куда путь держите, если не секрет?

— В Прибрежное.

— Отдыхать?

— В том числе. Но больше все-таки работать. Надеюсь.

Он приподнял черные, в отличие от уже седых волос, густые брови.

И то. Стоит перед вами человек лет примерно двадцати восьми — тридцати. Пол мужской. Рост — чуть выше среднего. Лицо бледное, очки в металлической оправе, усы и бородка подстрижены, рюкзак новый. Руки чистые. Шорты, майка, сандалии на босу ногу. Явно городской. Но без своей машины. И что, спрашивается, он может здесь наработать? Смешно.

— Я писатель, — объясняю зачем-то, хотя меня никто не спрашивает. — Книги пишу. Слышал, в Прибрежном есть парочка недорогих частных отелей, в которых можно остановиться.

— Есть, — кивает хозяин. — Только…

— Что?

Он некоторое время смотрит на меня, словно прицениваясь. Или прицеливаясь. Глаза у него того же цвета, что и старые, выбеленные десятками стирок, джинсы, и я ловлю себя на странной мысли, что стрелять этот человек наверняка умеет. И при нужде у него найдется из чего.

Хозяин зачем-то переводит взгляд в небо, едва заметно вздыхает и говорит с ленцой:

— Июнь месяц, и луна убывает. Новолуние скоро.

— Очень рад, — говорю. — Это важно?

— Кому как. Вы впервые к нам?

— Да.

Лезу в карман, достаю сигарету, протягиваю пачку, угощая.

— Бросил, — в голосе тонкая нотка сожаления. — Но все равно спасибо.

Наклонившись к зажигалке, прикуриваю, бросаю исподлобья короткий взгляд на хозяина. Тот в явной задумчивости. Что за чертовщина? Давай уже, мужик, рожай.

— В Прибрежном три отеля, — говорит он. — «Солнечный», «Комфорт» и «Приют Диониса». Совет нужен или обойдетесь?

— «Солнечный» — звучит слишком просто, «Комфорт» — пошло, — не скрыл я своих мыслей. — А вот «Приют Диониса» мне нравится.

— Там хозяйка Марианна, — неторопливый кивок. — Я бы тоже на нём остановился. И место хорошее.

— Правильно выбранное? — улыбнулся я.

— Точно, — он улыбнулся в ответ.

Я уже попрощался, сделал несколько шагов по дороге и зачем-то обернулся. Хозяина видно не было, но в окне второго этажа мелькнуло и пропало чьё-то лицо. Как мне показалось, девичье.

Когда тебе выплачивают нехилый аванс за еще не написанную книгу, то можно поступить по-всякому.

Первый, он же самый скучный, вариант: немедленно сесть за работу. И практически не выходить из дома, пока ее не закончишь.

Второй: удариться в загул и праздношатание. Обнаружив, что от аванса осталась в лучшем случае треть, загул и праздношатание с сожалением прекратить и, после соответствующих оздоровительных процедур, опять же, сесть за работу. Из дома при этом выходить еще реже, чем в первом случае.

Третий: прогулять весь аванс. Опомниться, когда до сдачи текста останется всего ничего, и тогда уже даже не приняться за работу, а сдохнуть за ней. В известном смысле, разумеется, и уже безо всяких оздоровительных процедур. Но этот вариант подходит лишь для самых великих экстремалов.

Я не такой.

Поэтому выбрал четвертый: уехать из города. Лучше подальше. Эдак, за тысячу с лишним километров. К морю.

Кто мне Долину посоветовал, не помню. Но вопрос решили три фактора: я никогда раньше здесь не бывал, у меня были деньги, чтобы устроиться с удобствами, место слыло малопосещаемым даже в курортный сезон. Не люблю толп.

Так и сделал. В рюкзак — паспорт, ноут и самое необходимое из одежды, в карман — наличные и банковскую карточку, и — в аэропорт. Электронный билет уже заказан и оплачен. Три с лишним часа в общей сложности, и теперь мне осталось преодолеть два километра от Долины до Прибрежного. Всего.

Я мог бы взять машину в селе — там, на площади перед магазином и почтой, стояли три-четыре таратайки, скучающие водители которых покуривали рядом, ожидая клиентов. Но не стал. Два километра для человека, у которого затекли ноги сначала в самолете, а потом в автобусе, — не расстояние. Двадцать пять минут крейсерского хода. Много — тридцать. Что до жары, то я всегда её хорошо переносил. Опять же виды. И запах. Чуть подвяленная солнцем трава, виноградники на склонах гор, дорожная пыль, море вдали.