Пылающий мост - Виктория Угрюмова

– Интересно, чем оно отличается от остальной равнины? Конечно не узнаю.

– Потому что это не ты здесь погиб. Ты убил меня, и я умер. Знаешь ли ты, маленькая богиня, как это страшно – умирать во льдах? Солнцеликий покинул меня здесь, предоставив ветру оплакать меня, но даже ветер не захотел этого сделать. И тогда я согласился на предложение повелителя Мелькарта и принял живительную силу талисмана Джаганнатхи. Правда, до поры я был обречен охранять его – ведь я был развоплощен. Но теперь власть талисманов во много крат увеличилась, и я смогу поквитаться с тобой, Солнцеликий! Выходи из своего круга – все равно он недолго сумеет охранить тебя от моей ненависти и мести.

– Сплошная патетика, – сказала Каэ, обращаясь к бессмертному. – А по сути, есть всего лишь две проблемы: если талисман на нем, то у тебя нет шансов против этого чудовища; если талисман спрятан где-то рядом, то нужно его немедленно отыскать, а чудовище я могу оставить на тебя. Как решать?

– Решать, решать, – забубнил Ниппи себе под нос. – Вы меня совершенно не считаете за человека. Нет чтобы спросить нежно: «Ниппи, умница, где талисман? « Я бы и ответил, что прямо над этой тенью – невидимый, но не беда, отыщем. А так ничего вам не скажу...

– Спасибо, умница, – мягко сказала Каэ. – Скажи, дорогой, как звали этого бога?

– Когда-то его звали Имр, – ответил Кэбоалан. – Ты же не собираешься...

Договорить он не успел, потому что Каэтана не только собиралась, но и сделала широкий шаг, покинув пределы сверкающего золотого круга. Такахай и Тайяскарон звенели в морозном воздухе и огненными сполохами рассекали его.

– Спасибо, – прогрохотал голос. – Ему будет больнее смотреть, как умираешь ты.

– На здоровье, – откликнулась Каэ.

Ей было совсем не страшно, только весело. Она столько раз стояла лицом к лицу с чем-то худшим, чем сама смерть, что теперь воспринимала это как обыденность, как часть своей работы – не более. Видимый или невидимый, воскрешенный силой Зла или собственной ненавистью, Имр не казался ей очень уж опасным противником. Правда, она и не переоценивала собственные силы.

Такахай и Тайяскарон не просто всей душой любили свою госпожу, они умели и многое другое. Чудесные клинки уже привыкли чуять талисман Джаганнатхи, безошибочно узнавая его. У них не было глаз – но это им никогда не мешало, а теперь и вовсе помогало. Каэтана смежила веки и полностью отдалась на волю чувств. Ее руки, обретшие новую способность, воспринимали малейшую дрожь, малейшее колебание клинков как речь, как приказ, как совет. Она танцевала, быть может, самый диковинный танец в своей жизни.

Тайяскарон безошибочно определил нахождение талисмана Джаганнатхи и вонзился точно в центр золотого украшения. Талисман взвыл, застонал, но не умер, как случалось прежде, а просто стал видимым, заодно проявив и своего свирепого хранителя. Это был огромный серебристый демон со странной, уродливой головой – бесформенной, шишковатой и скользкой, словно и она была сделана изо льда. Глазницы были огромными и чрезвычайно глубокими, а глаза... глаза оказались мертвыми и пустыми. Каэтана была уверена в том, что истинный Имр исчез тогда, когда его убил Солнцеликий, а то странное существо, что сейчас пыталось сражаться с ней, всего лишь слепок, жалкое подобие, неумирающая ненависть давно умершего. Громоздкий, но стремительный и ловкий, он возвышался над ней словно скала. В его левой лапе было зажато опасное оружие – цветок, у которого вместо лепестков во все стороны торчали клинки длиной в локоть. В правой было копье.

Никто ничего Каэтане не говорил, но она знала наверняка, что одно прикосновение этого копья ввергнет ее в Серый мир, где власть Мелькарта во много крат сильнее. Если же ей нанесут рану, то объединенными усилиями талисманы Джаганнатхи постараются использовать ее кровь, чтобы помочь пространству Мелькарта проникнуть в нее.

Многочисленные предыдущие противники оказали ей неоценимую услугу: она постоянно училась. Ей не давали покоя, все время пытаясь уничтожить ее – маленькую Богиню Истины; и она научилась защищаться так, как никто другой в этом мире. Она и выжила лишь потому, что на нее нападали постоянно, каким бы парадоксальным ни казалось это утверждение. Имр был грозен, могуществен и искусен; когда-то Аэ Кэбоалану пришлось потратить немало сил, чтобы убить его, но Каэ была сильнее. Просто только она одна знала истинную цену той вере, надежде и любви, которыми дарили ее окружающие, спасая от зла, загораживая, словно самой крепкой броней. И все же ей приходилось тяжело. Она чувствовала, почти видела, как распахивается перед ней тоннель, уходящий в бесконечность, как клубится в нем бесформенное нечто, обретая форму и содержание, как тянет к ней свои многочисленные щупальца. Липкие и холодные, они прикасались к ее лицу, пытались схватить за руки и за ноги, обвиться вокруг туловища. Они пытались проникнуть под кожу, под ребра, чтобы высосать из нее живое тепло и заменить его мраком и пустотой пространства Мелькарта. Не Имр был смертельно опасен маленькой воительнице, но тот, кто тысячелетия подряд управлял этой марионеткой, наполнив ее своей собственной сутью.

Каэтана, которая прошла огонь и воду, тренируясь с Вечным Воином, навсегда запомнила его науку: никогда не отвлекаться на посторонние мысли во время сражения. Особенно – с опасным противником. И потому ей было нелегко заставлять себя, впитавшую в плоть и кровь это наставление, в этот раз поступать диаметрально противоположным образом. Но, думая о поединке, она бы неминуемо проиграла.

Жажда мести, ненависть к врагу, просто безразличие или равнодушие; боль и скорбь об умерших – все, что таится в глубине души, использовал Мелькарт в своих интересах, все обращал на пользу себе. И потому Каэтана думала о невозможном.

Она думала о Мосте, о том месте, которое изредка принимало ее и давало возможность встретиться с самым необходимым и дорогим человеком. Она отдыхала душой, вспоминая Эко Экхенда и последние дни, проведенные с Тиермесом.

Показалось ли ей, что Имр засомневался, немного замедлил нападение?

Во время путешествия Каэтана неоднократно повторяла своему спутнику о том, насколько опасно для него прямое столкновение с пространством Мелькарта. И теперь Аэ Кэбоалан метался в своем золотом кругу, находясь в относительной безопасности, вынужденный смотреть на отчаянное сражение между маленькой богиней и Имром, который стал чем-то другим за истекшие тысячелетия. Кэбоалан беспокоился за нее, но помнил наставления и старался удержать самого себя от глупостей.

Наконец Каэ удалось высоко подпрыгнуть и изо всех сил вонзить лезвие Такахая в плоть врага. Клинок заскрежетал, словно резал металл, но все же одолел бешеное сопротивление и по рукоять погрузился в тело Имра, пригвоздив к нему талисман Джаганнатхи, словно диковинную брошь. Два жутких вопля слились в один; корчился на дне каменного колодца умирающий демон, и медленно умирало украшение из зеленого золота.

Наконец все стихло.

– Уф, – сказала Каэ, вытирая пот со лба. – Правда, бывает и пострашнее, но это тоже не мед. Подержи-ка меня, сияющий.

– Восемнадцать, – сказал Ниппи, обращаясь в пространство.

В этот момент у Каэтаны подкосились ноги, а тело стала сотрясать мелкая дрожь. У нее стучали зубы и холодный пот заливал глаза. Даже панцирь Ур-Шанаби был не в состоянии обогреть свою хозяйку, даже тепло Солнечного бога не могло дать ей желанного покоя. Это была усталость – старая, как само сражение за Арнемвенд, и оттого еще более сильная.

– Некогда сознание терять, дорогуша, – продолжал перстень. – Остался последний рывок, и я искренне советую не расслабляться прежде времени. Искрящегося я попросил бы быстрее доставить госпожу на колесницу и немедленно возвращаться на Вард вплоть до моих дальнейших распоряжений.

Бесстрастные морды золотых грифонов впервые за все время их существования выразили что-то похожее на недоумение.

Тиермес не слишком часто посещал свои храмы. А посещая, на глаза жрецам не показывался, на моления почти никогда не отзывался, справедливо полагая, что смерть – вполне реальное явление и лишний раз подтверждать факт своего существования не имеет смысла. Будучи истинно могущественным существом, он не нуждался в том, чтобы это могущество за ним признавали те, чье мнение его не интересовало. Правда, даже если бы со Жнецом решил поболтать на эту тему дух Вселенной, и тот был бы выслушан весьма холодно и сдержанно. Владыка Ада Хорэ прекрасно знал как свои сильные, так и слабые стороны. И потому в старый храм, находящийся в Мерроэ, он явился без особой охоты, подчиняясь исключительно собственному внутреннему голосу.

Жнец предпочел бы, чтобы внутренний голос отправил его в более уютные и приятные для души места, чего, однако, не случилось. И он спокойно принял этот щелчок судьбы.