Собор Дарвина. Как религия собирает людей вместе, помогает выжить и при чем здесь наука и животные - Дэвид Слоан Уилсон

Такой результат выглядит нелепо и уместен лишь в «Трех балбесах»[58]. В реальной жизни люди банально могут возобновить дружеские отношения даже после того, как один из них совершит проступок. Впрочем, в условиях нашей модели мы должны подтвердить свою догадку, установив для этого новое формальное правило, которое превзойдет все другие в борьбе за существование. Это правило называется «покаянное око за око» (англ. Contrite Tit-for-Tat, CTFT; Boyd 1989). Оно полностью совпадает с правилом «око за око» – до первой неверной интерпретации действий; и тот, кто следует этому правилу, отвечает возмездием на эгоистичное действие лишь после того, как оно повторится. Представим, что вы следуете правилу «покаянное око за око», а ваш партнер – правилу «око за око», и вы совершаете проступок. В таком случае вы принимаете любую реакцию партнера, не отвечая возмездием в следующем цикле взаимодействия – и тем самым понуждаете его вернуться к доброжелательности в следующем раунде и нормализовать отношения.

Правило «покаянное око за око» работает только тогда, когда индивиды знают, что допустили ошибку. А если они не осознают, что совершили проступок? Вам кажется, что вы предельно милы, и вдруг – бац! – без видимой причины партнер спускает на вас всех собак. Для такой ситуации есть свое правило: «благородное око за око» (англ. Generous Tit-for-Tat, GTFT). Согласно ему, эгоистичные поступки прощаются без воздаяния несколько раз – в зависимости от частоты ошибок. Если тот, кто следует этому правилу, слишком великодушен, он рискует: эгоистичный партнер, возможно, просто воспользуется щедростью. А если тот, кто следует этому правилу, недостаточно великодушен, он может пострадать, вызвав злость у потенциального партнера-альтруиста. Умеренное великодушие приводит две противодействующие силы в равновесие (Boerlijst, Nowak and Sigmund 1997).

Прибавим сложности, и наши модели социального поведения станут еще интереснее. Давайте скажем, что вы – представитель первозданных безусловных альтруистов: так-то они давно вымерли как вид, но у вас есть возможность доказать всем ваше расположение духа. Вероятно, вы краснеете каждый раз, когда врете – и потому не можете врать убедительно. Ваша приверженность честности делает вас ценнейшим социальным партнером и, возможно, это компенсирует вашу беззащитность перед эгоизмом (Frank 1988). Святой безусловный альтруизм может развиться именно в такой форме, однако он редко распространяется на всю популяцию. А кроме того, может развиться другой тип приверженности, на первый взгляд представляющий собой полную противоположность альтруизму. Предположим, вы украли у меня портфель стоимостью в $100, зная, что на его возвращение мне придется отдать больше. Если я беспокоюсь только о максимизации собственной пользы, вы можете обворовать меня безнаказанно. Но предположим, что я из тех, кто, став жертвой кражи, приходит в такую ярость, что погонится за вами на край света, чего бы это ни стоило. Если вы уверены в моей мстительной натуре, вы, прежде всего, не будете у меня красть!

Другое усложнение модели состоит в увеличении размера групп. Не все социально значимые поступки принимают форму взаимодействий в парах. Если альтруистичное поведение, скажем, предупреждающий крик, охватывает более широкий круг индивидов, нежели субъект действия и его единственный социальный партнер, тогда это должно быть отражено в модели. Глава 1 содержит обзор моделей социального поведения в более обширных группах, и нет необходимости повторять его здесь.

Мы дошли до конца нашего экспресс-тура по эволюционным моделям социального поведения. Более неспешная экскурсия предлагается в другом месте (Axelrod 1980; Dugatkin 1997, 1999). Для наших же целей важнее всего следующие выводы. Первое: представленные модели объясняют социальное поведение исключительно в терминах репродуктивного успеха. Второе: эти модели берут начало на крайне простом уровне. Третье: большинство правил, подходящих для социального поведения, преимущественно альтруистичны. Они позволяют достичь успеха, поскольку приносят благо группам (парам), а не одному партнеру за счет другого. Четвертое: наиболее успешные формы альтруизма обычно, хотя и не всегда, защищены от эгоистичных посягательств способностью к возмездию. Пятое: мы разрабатываем модели осторожно, с каждой новой добавляя сложность, и постепенно проявляется ансамбль характерных черт, которые многие могли бы счесть исключительно человеческими – отзывчивость, способность к возмездию, способность прощать и раскаиваться, великодушие, верность, безусловный святой альтруизм и саморазрушающая месть. Удивительно, что такой «человеческий» ансамбль характерных черт столь естественно возникает из весьма простых моделей, основанных лишь на принципе выживания наиболее приспособленных.

Эти выводы заставляют нас пересмотреть давние позиции и в отношении природы, и в отношении естества человека. Те характерные черты, что выглядят столь «человеческими», биологически адаптивны и не требуют большого мозга. Так почему мы тогда считаем, будто они есть только у людей? Способность прощать следует распространить не только на наш вид и на наших предков-приматов, но и на любых живых существ, кому хватает мыслительных способностей, чтобы пользоваться такими правилами, как «око за око». Даже гуппи этого заслуживают! (Dugatkin and Alfieri 1991a, b). Они признают своих социальных партнеров как отдельных особей, ведут себя по настроению в начале отношений и становятся менее альтруистичными в ответ на действия эгоистичных партнеров. Они пытаются общаться с альтруистичными партнерами вне зависимости от того, насколько альтруистичны сами. Самцы даже красуются перед самками смелыми альтруистичными действиями (Godin and Dugatkin 1996). Тридцать лет назад никому и в голову не приходило, будто гуппи могут вести себя как люди, хотя в ретроспективе это звучит вполне разумно: такие поступки адаптивны и не требуют серьезных мыслительных способностей.

И наоборот, если эти «человеческие» черты адаптивны и широко распространены в природе, нам не нужно объяснять их особыми условиями жизни людей. Может быть, наш большой мозг позволяет нам играть в социальные игры лучше других созданий, но все равно мы играем в те же самые игры, в какие играют они. Те дни, когда наш биологический вид считался кардинально отличным от остального животного мира – по крайней мере в этом отношении – уже сочтены.

Эволюционистские теории о человеческом поведении спорны. Я и сам критиковал ряд современных версий (Wilson 1994, 1999b, 2003). Тем не менее я нахожу весьма правдоподобным то, что мы наделены врожденной психологией, к которой грубо приближены адаптивные правила вышеописанных эволюционных моделей. У нас есть прирожденная способность к альтруизму, эгоизму, отмщению, прощению, раскаянию, великодушию, следованию долгу, святости и мстительности[59]. Более того, мы одарены набором правил «если – то» для своевременного проявления этих черт. В главе