У обелиска (сборник) - Наталья Болдырева

– Где мы? – глухо вымолвил он.

Барон окинул взглядом развалины домов.

– Вероятно, там же, где вы попали в плен. Это была улица Пивна.

И протянул ему пистолет.

– Это что?

– Мятежников расстрелять! – приказал Эккехард своим людям и повернулся вновь к Ульриху. – Разве не хотите поучаствовать? Не скажешь по вам, чтобы они соблюдали конвенцию о военнопленных.

– Наверное, трудно это сделать под непрекращающимся артиллерийским обстрелом, – заметил Ульрих.

Эккехард посмотрел на него так, словно ослышался.

– Стреляйте, черт вас побери! Иначе я прикажу поставить вас рядом у стенки как предателя и сочувствующего, – прошипел он Ульриху в лицо.

– Мы соблюдали конвенцию, господин офицер! – закричал с надеждой в голосе самый молодой парнишка, расслышавший их спор.

Его тут же одернул товарищ.

– Молчи. Это же эсэсовец!

– Но наше правительство заключило с вашим командованием…

Эккехард поднял руку и нажал на спусковой крючок. Смотрел он при этом на Ульриха. Взгляд унтер-фельдфебеля метнулся к поляку. Ульрих успел увидеть, как тот медленно оседает с дырой во лбу. Пленники зашумели, но на них направили дула автоматов, и они попятились к стене. Ульрих вытер выступивший на лбу пот, посмотрел на фон Книгге. Сердце ухало, как эхо от взрывов артиллерии, в глазах темнело, липкий страх расползался в груди.

– Упрощу вам задачу. – Эккехард прошелся вдоль поляков, выдернул одного из них за волосы и одним привычным движением заставил опуститься перед Ульрихом на колени. – Вам ведь этот пан тоже не нравится?

Ульрих понял, что перед ним стоит на коленях щербатый.

– Можно это сделаю я, господин штурмбаннфюрер? – вмешался Юрген, бывший особо дружным с Фридрихом.

Но, прежде чем Эккехард ответил, Ульрих поднял пистолет и выстрелил.

– Черт побери, кто вас так учил стрелять? – выругался Эккехард. – И вообще – учили ли? Бастиан, заканчивайте с пленными!

Помощник штурмбаннфюрера отдал приказ, грянули выстрелы. В это время Ульриха выворачивало. Он попал щербатому прямо в лицо. По земле разлетелись остатки зубов, обломки черепа и мозги. Часть попала на сапоги Эккехарда и ботинки Ульриха.

Унтер-фельдфебель пришел в себя, когда они уже шли куда-то. Сначала он увидел под ногами мостовую, почти всю разобранную. Ульрих поднял голову. Большая часть булыжников ушла на укрепление возведенных повсюду баррикад. Улицы были изрыты окопами. По бокам стояли кирпичные скелеты домов. Ульриха, поддерживая под локоть, вел Юрген. С другой стороны шагал Эккехард. Где-то не так далеко продолжали взрываться снаряды.

– Какой сегодня день? – спросил Ульрих.

– Двадцать девятое августа. У нас с вами осталось незаконченное дело, господин унтер-фельдфебель.

Фон Книгге едва заметно улыбнулся. Ульрих не сразу сообразил, о чем идет речь.

– Еще немного, и мы зачистим Старый город и получим доступ к замку. Правда, от него уже мало осталось – постарался «Карл». Взрывать руины будет не так эффектно.

Ульрих обернулся, но ту сторону, где должен был находиться замок, как раз застилало черным дымом.

– Что произошло за это время, господин штурмбаннфюрер? – спросил встревоженно Юрген. – Мы боялись, что поляки победят…

– Это почему?

– Рожи у них были слишком довольные, – ответил Юрген, не заметив холода в голосе Эккехарда, но тот уже смеялся ответу.

– Их слишком мало, чтобы они смогли победить. Еще меньше у них оружия. Кроме того, третьего августа в Варшаву прибыло наше подкрепление. Танки, артиллерия, самолеты, штурмбанн радиоуправляемых машин. Нам передали несколько «Голиафов», хотя я нахожу их довольно бесполезными, и одну группу «Шума»… Прибыли также батальоны и полки коллаборационистов и даже зондерполк «Дирлевангер».

Эккехард поморщился, посмотрел на пораженного Ульриха.

– Я вижу, вы слышали о нем?

– Да…

Ульрих выразительно глянул на Юргена, и тот, поняв, отстал. Барон внимательно смотрел на Ульриха.

– Я знаю, о чем вы думаете, господин унтер-фельдфебель. Точнее, о ком. Если я встречу вашу польку, то просто застрелю ее. Но если она попадет в руки ублюдков зондерполка…

– Вы же не знаете, действительно ли она была на стороне повстанцев!

– Это уже не имеет никакого значения. У нас приказ фюрера стереть этот город с лица земли вместе с его населением.

Ульрих молчал, потрясенный. Месяц назад перед отступлением у батальона Карла был приказ подорвать при отходе только самые значимые здания. А теперь – уничтожить все. Его опять затошнило. Он, сделав несколько глубоких вдохов, сдержал позывы и нашел в себе силы ответить:

– В подобной обстановке я и мои люди будем еще более бесполезными, чем «Голиафы», господин штурм-баннфюрер…

– А я надеялся научить вас стрелять, Ульрих… – За мнимым разочарованием Эккехарда унтер-фельдфебель разобрал угрозу. – Вашим людям приказано забрать пригодное в городе, прежде чем тут будет все взорвано.

– Пригодное? То есть разграбить обычные дома?!

– А вы чем раньше занимались? Вы – вор, Ульрих, с какой стороны на это ни смотри.

Ульрих отвернулся. Как нарочно, на глаза ему попался полузасыпанный от взрывов окоп, торчащая из земляного холма белая женская рука. Взгляд в отчаянии метнулся назад к фон Книгге.

– Помогите мне найти ее и спасти! – попросил Ульрих едва слышно. – Я буду делать для вас что угодно. Убивать, взрывать этот проклятый город, чистить ваши сапоги…

– Сапоги мои есть кому чистить, господин унтер-фельдфебель. С этим прекрасно справляются «верные, храбрые, послушные». И убивают они без колебаний.

Ульрих опустил взгляд – черные сапоги эсэсовца, тщательно вычищенные от крови, блестели на солнце. Мельком глянул в сторону команды Шутцманшафта; люди ее с мрачными, озлобленными лицами замыкали отряд Эккехарда. Нашивки с только что процитированной Экке надписью украшали их рукава.

– Остальное вам так и так придется делать согласно приказу.

– Тогда просто пристрелите меня, господин штурм-баннфюрер, – попросил Ульрих. – Или я сам пущу себе пулю в голову, если ее найдут мертвой.

– Да у вас просто трагедия какая-то, – заметил Экке. – Ваша полька-ведьма приворожила вас так сильно, что хочется свести счеты с жизнью? Что же с вами делать?

Смягчившийся, почти сочувствующий тон эсэсовца подарил Ульриху надежду.

– Хорошо, – сдался Эккехард на очередной умоляющий подслеповатый взгляд Ульриха. – Но вы не будете препятствовать допросу. Да, простите, мне все-таки придется расспросить ее о повстанцах. Не волнуйтесь, это будет только разговор. Я же не зверь, господин Ульрих.

Октябрь, 1944 год

Второго сентября Старый город пал. Ровно через месяц повстанцы капитулировали. Сдавшиеся в плен члены польской армии получили статус военнопленных. Их колонной выводили из города, как и оставшихся жителей. Ульрих стоял на краю дороги, по которой их вели, всматривался в лица, надеясь увидеть знакомое. Но поток варшавян иссякал. В конце плелись совсем изможденные люди. Вскоре дорога опустела. Вокруг не осталось никого. Разрушенный город лишился последнего – своих жителей и одновременно – души.

Унтер-фельдфебель, погрузившись в невеселые мысли, зашагал обратно в Старый город. Он и сам не понял, как нашел обратную дорогу. Вокруг грудами битого кирпича лежали дома. Улиц было не узнать. Да и от них мало что осталось. Ульриху казалось, что он идет по кладбищу. Сражавшиеся повстанцы каждый день несли потери, и вдоль фасадов протянулись бесконечные холмики могил. Непогребенных тоже хватало – последствия расстрелов сдавшихся или попавших в плен. В воздухе плыл мерзостный трупный запах. Но в Старом городе месяц назад Эккехард пригнал команду своих «верных, храбрых, послушных», считая, что в такой обстановке его саперным подразделениям невозможно работать – то есть закладывать мины и методично уничтожать дом за домом. Шумавцы сваливали трупы казненных пленных и погибших во время обстрелов в окопы, забрасывали сверху щебнем от разбитых домов.

«И я тоже послушный… Как глупый пес…» – подумал Ульрих, неожиданно поняв, что, как собака на свист хозяина, он идет на звуки взрывов. Саперные подразделения продолжали выполнять приказ.

Очередной врыв прогрохотал совсем рядом. Дрогнула под ногами земля, с горы щебня покатились обломки кирпича. Ульрих опасливо обогнул ее и остановился как вкопанный. Перед ним оказался дом, в котором он жил до начала восстания. Абсолютно целый. Стекла, конечно, выбиты. Но ни следов разрушений, ни пожара на нем не обнаружилось. Хотя от соседних остались лишь внешние стены. Взволнованный, Ульрих толкнул подъездную дверь, дошел до своей квартиры на первом этаже, отпер дверь нашедшимся в кармане ключом.