Лев Толстой: Бегство из рая - Павел Басинский

На лето семья Толстых вернулась из Москвы в Ясную. И вот здесь-то в августе случилось событие, которого С.А. боялась больше всего. Возможно, предчувствуя его, она и отговаривала мужа от слишком поспешного возращения в Москву. Но не в Москве, в Ясной он впервые высказывает желание уйти из семьи.

В Москве он чувствовал страшную слабость и желание умереть. Толстой писал Страхову: «Я устал ужасно и ослабел. Целая зима прошла праздно. То, что по-моему нужнее всего людям, то оказывается никому не нужным. Хочется умереть иногда. Для моего дела смерть моя будет полезна…»

В Ясной, на двадцатилетнюю годовщину их семейной жизни, разразилась гроза. С.А. пишет в дневнике:

«В первый раз в жизни Левочка убежал от меня и остался ночевать в кабинете. Мы поссорились о пустяках, я напала на него за то, что он не заботится о детях, что не помогает ходить за больным Илюшей и шить им курточки. Но дело не в курточках, дело в охлаждении его ко мне и детям. Он сегодня громко вскрикнул, что самая страстная мысль его о том, чтобы уйти от семьи. Умирать буду, а не забуду этот искренний его возглас, но он как бы отрезал от меня сердце. Молю Бога о смерти, мне без любви его жить ужасно, я это тогда ясно почувствовала, когда эта любовь ушла от меня. Я не могу ему показывать, до какой степени я его сильно, по-старому, 20 лет люблю. Это унижает меня и надоедает ему. Он проникся христианством и мыслями о самосовершенствовании. Я ревную его… Я не лягу сегодня спать на брошенную моим мужем постель. Помоги, Господи! Я хочу лишить себя жизни, у меня мысли путаются. Бьет 4 часа. Я загадала: если он не придет, он любит другую. Он не пришел».

Из «тихого, покорного» мужа Л.Н. превращается в зверя в клетке, а С.А. из мудрой, уверенной хозяйки дома – в безумную женщину, которая боится, что муж ее бросит. То, что во время разлуки кажется наносным, в реальности оказывается самым важным. Какие-то «курточки» чуть не становятся причиной развода. Попробуем предположить, что имела в виду С.А. под «курточками». В Москве Толстой пилил дрова и шил сапоги. Это была его мужская, мужицкая работа. Ну, так отчего бы не пошить курточки для детей?

Позже они помирились. С.А. пишет в дневнике: «Он пришел, но мы помирились только через сутки. Мы оба плакали, и я с радостью увидала, что не умерла та любовь, которую я оплакивала в эту страшную ночь. Никогда не забуду того прелестного утра, ясного, холодного, с блестящей, серебристой росой, когда я вышла после бессонной ночи по лесной дороге в купальню. Давно я не видала такой торжествующей красоты природы. Я долго сидела в ледяной воде с мыслью простудиться и умереть. Но я не простудилась, вернулась домой и взяла кормить обрадовавшегося мне и улыбающегося Алешу».

В этой записи настораживает навязчивая мысль о самоубийстве. В письме она намекала о «яде», теперь во время купания в пруду мечтает простудиться и умереть. Суицидальный характер С.А. во многом объясняется ее беременностями, проблемами кормящей матери, непрерывными болезнями детей и ранней смертью троих из них (потом будут еще двое). Он был связан и с непростым поведением ее мужа. Но в ее характере присутствовали и изначально присущие черты. Жена Толстого была, так сказать, экстремисткой в любви. Это видно по всем ее дневникам, включая ранние. Ту ревность, которую она испытывала к Аксинье, мечтая «разорвать на куски» ее ребенка, ко всем бывшим женщинам ее мужа вообще, нельзя объяснить иначе как изначальными особенностями ее женского характера.

«Всё его (мужа) прошедшее так ужасно для меня, что я, кажется, никогда не помирюсь с этим».

«У меня столько глупого самолюбия, что если я увижу малейшее недоверие или непонимание меня, то всё пропало. Я злюсь. И что он делает со мной; мало-помалу я вся уйду в себя и ему же буду отравлять жизнь».

«Он целует меня, а я думаю „не в первый раз ему увлекаться“».

«Бедный, везде ищет развлечения, чтоб как-нибудь от меня избавиться. Зачем я только на свете живу».

«…я чуть не хохотала от радости, когда убежала одна тихонько из дому».

«Так бы ушла, ушла куда-нибудь далеко, посмотрела бы, что дома, а потом опять пришла бы сюда домой».

«Можно умереть от счастья и унижения с таким человеком… Мне легче, когда его нет».

«Если б я могла убить его, а потом создать нового, точно такого же, я и то бы сделала с удовольствием».

«Только и есть муж, т. е. Левочка, который всё, в котором и заслуга моя, потому что я его люблю ужасно, и ничто мне не дорого, кроме его».

«Я только что была не в духе и сердилась за то, что он всё и всех любит, а я хочу, чтоб любил меня одну».

«…чтоб он и жил, и думал, и любил – всё для меня».

«Мое несчастие – ревность».

«Я плакала как сумасшедшая и после не подумала, как всегда это бывает – о чем, а так знала и понимала, что есть о чем плакать, и даже умереть можно, если Лева меня не будет так любить, как любил».

«Я для Левы не существую».

«Нет жизни. Любви нет, жизни нет. Вчера бежала в саду, думала, неужели же я не выкину».

«Ничего, кроме его и его интересов, для меня не существует».

Всё это цитаты из ее дневника до рождения их первого ребенка. Это писала не уставшая, измученная женщина, а восемнадцатилетняя Сонечка.

Она всегда хотела находиться при муже неотлучно. «С рождения Илюши, – пишет она в дневнике 1866 года, – мы с ним живем по разным комнатам, и это не следует, потому что будь мы вместе, я бы не выдержала и всё ему бы высказала нынче же вечером, что во мне накипело, а теперь я не пойду к нему, и так же и с его стороны».

Но так ли не заботился Толстой о детях накануне ссоры с женой в августе 1882 года? В дневнике Тани Толстой читаем: «Илюша стал сильно нездоров. Послали за доктором, и он сказал, что у него тиф. Его перевели наверх, в балконную комнату. У меня тоже сделался флюс, и папа́ меня лечил – делал мне припарки из уксуса, соли, спирта и отрубей, которые мне очень помогли… Раз я лежу у Илюши в комнате с ужасной болью, Илья тоже стонет от жара, как вдруг входит папа́; спросил – как мы, и говорит: „даже смешно“. И мы вдруг так стали все трое хохотать, что папа́ сел и чуть не повалился от хохота на пол, а я не помню, когда я так хохотала во всей моей жизни, и Илья тоже».

В глазах детей ссора родителей выглядела иначе, чем в дневнике С.А. «На днях папа́ с мама́ ужасно поссорились из-за пустяков, и мама́ стала упрекать папа́, что он ей не помогает и т. д., и кончилось тем, что папа́ ночевал у себя в кабинете, будто бы для того, чтобы ему не мешала спать мама́, которая поминутно вставала к Илье. Но на другой день последовало примирение. Леля говорит, что он нечаянно вошел в кабинет и видел, что оба плачут. Теперь они между собой так ласковы и нежны, как уже давно не были. Папа́ обещал больше входить во все семейные дела и выражать свою волю, чего мама́ так и хотела».