Всегда начеку - Сергей Смирнов

— Очень уж много преступников у нас развелось, товарищ подполковник. Раньше как будто этого не было...

— Было, и даже больше, — сказал Корчубеков. — Целые села конокрадствовали. В драках друг друга убивали. Даже по закону ненаказуемым было убийство мужем жены, детей родителями. Богач мог убить батрака. А уж избиения... В Тюпском районе богачи держали специальную шайку бандитов, которые грабили, совершали насилия. А басмачи?.. Вспомните, какое это было страшное насилие над людьми. Массовый бандитизм, зверства, убийства. А сейчас даже незначительное нарушение на виду, не то что прежде. Спросите любого работника, который вступил в милицию в первые годы Советской власти. Он вам расскажет, как трудно тогда приходилось работать. Сейчас другое дело.

Конечно, немало мы получили в наследство «добра», которое называем пережитками. Ну, а молодые дебоширы — наше нажитое. Недосмотрели чего-то, не учли, теперь и расплачиваемся.

Да, Корчубеков верно говорил.

Был у Николая в Отрадном друг, Ванюша Поцепунов, — паренек редкостной доброты и отзывчивости. Слова дурного от него не слыхали. Оба они с Николаем тридцать шестого года рождения. Вместе играли, бегали в школу. Работали в поле, в саду.

Потом у Ванюши мать умерла, и он переехал к тетке в Пржевальск. Тетка целый день на работе. Заботы, своя семья. До Вани не доходили руки.

К тому времени, когда друзья повстречались снова, Ваня уже связался с карманниками и отбыл в колониях несколько лет. Это было после возвращения Николая со службы. Друзья стояли, присматриваясь друг к другу. Будто и радовались, вспоминая детство, и в то же время испытывали отчуждение.

— Ты откуда? — спросил Николай.

— Из тюрьмы, — как о чем-то обычном, сказал Иван. И прибавил с отчаянной лихостью: — Прописался там. Не первый раз...

— Что ты делаешь, Ваня! — сказал Николай. — Мать свою вспомни! Как она старалась, чтобы ты человеком вышел. Одумайся. Я помогу тебе. Устрою работать.

Иван потупился и молчал.

— Ладно, подумаю, — сказал он наконец и, не прощаясь, ушел.

Солодников не упускал Поцепунова из поля зрения. Узнал и его компанию, — в Пржевальске это не трудно, здесь все на виду. Напрасно искал Николай встречи с Иваном, тот уходил от нее. Как только увидит бывшего друга, так в переулок, за дом, и был таков. Однажды все же столкнулись.

— Ваня, когда же бросишь? Я же добра хочу тебе.

Иван недовольно передернул плечами. Кто-то окликнул его. Нет, разговора тогда не получилось.

«Нужно попробовать по-другому», — решил Николай. Но не успел.

В начале весны, когда уже стаял снег, когда с гор слетал тонкий, тревожащий запах полыни, Николай, как всегда, заступил на дежурство. День он провел за городом и еще не заглушил в себе радости и от весны, и от того, что сдал самый трудный экзамен — по математике. Скоро отпуск. Он с Ирой поедет на Иссык-Куль, будет бродить по горам, охотиться, отдыхать...

Он сидел у телефона, принимал сигналы, отправлял милиционеров на вызовы. На одно из происшествий выехал сам.

Вместе с Малининым они направились к площади, миновали ресторан и вдруг увидели драку. Как раз напротив лабаза, в начале улицы Горького, несколько хулиганов били какого-то человека.

— Миша, давай на них! — крикнул Николай и уже готовился выпрыгнуть из машины, когда заметил в руках одного нож. Он узнал Ивана. Тот, размахнувшись, ударил кого-то.

В следующее мгновение Солодников уже был в толпе. Он схватил за шиворот двух человек, быстрым рывком накинул им на головы плащи.

Страшно сверкнула сталь — и старший лейтенант почувствовал, как, скользнув по ремню, лезвие мягко вошло в его левый бок.

Странная слабость и теплая глухота вдруг навалились на него. Он повернулся к Михаилу — тот еще только спрыгивал с мотоцикла.

— Миша, меня уже рубанули! — воскликнул Солодников, сам удивляясь своему погасшему голосу.

Бандит, почувствовав, что его отпустили, бросился в темноту.

— Скорее бегите за ним! Он меня ранил, грозился убить! — крикнул над ухом Солодникова тот парень, которого бил Иван.

Солодников собрался с усилием, взглянул на свой бок, увидел, как хлещет кровь из раны.

— Вези его в больницу, — глазами он показал на раненого человека.

И только Малинин умчался, Николай добрел до стены, привалился к ней и медленно съехал на землю. Все остальное было словно в тумане. Он помнит, как Михаил вернулся за ним с санитарами, как осторожно они несли его по коридору больницы. Склонившимся над ним товарищам Солодников назвал Поцепунова, сказал, по какой дороге он будет идти домой. Сознание оставляло его.

Около месяца пролежал Николай в больнице. Товарищи, навещавшие его, сказали, что преступника задержали там, где подсказал Николай. Судили Ивана в четвертый раз, отправили в исправительно-трудовую колонию.

Потом Николай получил письмо. Конверт уголком, незнакомый почерк.

«Ты для меня — злейший враг, — писал Солодникову преступник. — Вернусь через восемь лет, не проси пощады... Разрушили вы мою молодую жизнь. Ненавижу. Всех ненавижу. Мстить буду. Всем мстить».

Ваня, Иван! Страшной была не месть, не угроза, а то, каким стал Поцепунов. Человек обокрал сам себя и живет по волчьим законам, полный темной, звериной ненависти к окружающему.

Солодников читал это жалкое, неграмотное письмо и все яснее видел Поцепунова таким, каким он был сейчас, — нищим, пустым, бездушным, растратившим все человеческие богатства. Будто с каждым кошельком, украденным им из чужого кармана, он крал из своей души невосполнимо прекрасное: молодость, силу, чувство человеческого достоинства, величие духа. Люди, которых он обкрадывал, стали его врагами. Он боялся их, ненавидел людей. Он стал опасен для окружающих.

Тогда, в больнице, Солодников передумал многое. Он укрепился в своем решении работать в милиции и, как его старшие товарищи, бороться со злом. Ведь победили же и басмачей, и всяких бандитов, старавшихся повернуть историю вспять. Поборем и хулиганов, всех этих разболтанных, одурманенных алкоголем людишек, которых каждый день приводят в милицию.

Один напьется, идет через улицу и диким голосом орет, выкрикивает ругательства. Другой придет туда, где побольше людей, полезет в драку. В парке, к примеру, на танцплощадке. Третий хватается за нож...

Тишину взорвал рокот мотоцикла. Подъехал Оскоев.

— Спокойно? — спросил старшина.

— Порядок! — ответил Солодников, испытывая теплое чувство к этому спокойному, смелому киргизу. Он уже отдежурил свою смену и сейчас, как, впрочем, и Николай, патрулирует добровольно.

Вместе с Оскоевым Солодников поехал по улицам города. Пахло яблоками и мятой. За изгородями из подстриженного карагача стояли высокие мальвы. Музыка в парке затихла. Изредка доносилось откуда-то пение, взрывы смеха. Это расходилась по домам запоздавшая молодежь.

А как же все-таки со злом? Не слишком ли самоуверен старший лейтенант милиции Николай Солодников, полагая, что и хулиганство и пьянство будут сломлены?

Ничуть. И за примером не нужно ходить далеко.

Рядом с Пржевальском просторно раскинулось большое село Теплоключенка. Название свое оно получило от бьющих из земли горячих целебных источников. Неподалеку от села, в Ак-Суйском ущелье, где тоже прорвались из скал ключи, колхозники построили ванны. Теперь у них там свой санаторий. Легкий, прозрачный воздух в горах. На каменистых обрывах, свесив длинные, гибкие ветви, дремлют задумчивые тянь-шаньские ели. Целый день от села до ущелья носится маленький автобус. Колхозники этой богатой артели с символическим названием «Заря коммунизма», окончив работу на поле, в свободный день едут в ущелье купаться, идут по ягоды, по грибы.

Когда-то был в Теплоключенке мрачный дом. По высокой стене колючая проволока.

— Где он сейчас?

— Закрыт, — ответит колхозник, идущий с работы. — Нет в Теплоключенке тюрьмы. Нет милиции.

— Значит, нет преступлений?

— Случается иногда, не святые живут. Мы больше разбираемся сами. В трудном случае обращаемся в Пржевальск...

Для того-то и не спят ночами Николай Солодников и его товарищи, для того и не щадят себя, чтобы закрывались в нашей стране тюрьмы за недостатком преступников, чтобы радостно и счастливо улыбались друг другу люди.

Александр Морозов

ЭТО БЫЛО В ТУШИНЕ

— Виноват! — Человек в милицейской форме наскочил на детскую коляску. Старушка, которая ее везла, сначала рассердилась, но, заметив растерянный, виноватый вид старшего лейтенанта, улыбнулась:

— Эдак, молодой человек, можно и под машину угодить.

Столкновение с коляской вывело Василия Тимофеевича из задумчивости. Оглядевшись, он только сейчас заметил, какой красивый вечер. Солнце уже опустилось, и на розовом от заката небе четко вырисовывались силуэты зданий. Кое-где в окнах уже горел свет. Навстречу спешила нарядно одетая театральная публика.