Новые русские - Михаил Рогожин

Не успевает понтифик подойти к фонтану, как нарастающая волна скандала, бушующего в коридоре, врывается в образе разгоряченной Нинон.

— Входи, входи, агнец мой, что-то многовато скопилось в тебе энергии. Шум в моих апартаментах подвергается принудительному искоренению.

— Мне показалось, Фрина не хочет пускать к тебе, — отдышавшись, заявляет Нинон. Закуривает, садится на диван, закидывает ногу на ногу.

Артемий укоризненно смотрит на нее.

— Поскольку пепельницы здесь нет, будь добра объяснить цель своего визита до того, как начнет падать пепел с твоей сигареты.

— Ради Бога! Я тебя умоляю! Говорят, среди твоих доноров появился обалденный мужик? И даешь его в пользование за огромные деньги с выездом на дом. Так?

— Допустим…

— Что допустим? Уж не тот ли, которого подсунул мне на последнем сеансе?

— Выбирай выражения.

— Хорошо. Для начала можно повторить тот сеанс?

— Можно. Стоило поднимать скандал. Иди к Фрине, она подготовит тебя.

— Спасибо. Но не надейся меня обмануть. Я запомнила родинку у него на мошонке.

Понтифик подходит к Нинон. Говорит серьезно:

— Я родинки не рисую. Ты пришла для этого?

— Да! — в запале отвечает она. — И вообще какое тебе дело?

— Ты права. Пошли провожу.

Артемий обнимает ее за плечи и ведет в комнату для ожидания. Там появляется Фрина:

— Девочка заснула, решила, что я ей сделала укол. Пульс нормальный. Подключить к компьютеру?

— Пожалуй. И готовь Нинон. Через десять минут у нее сеанс, — с этими словами понтифик покидает не глядящих друг на дружку женщин. Идет в ванную комнату, видит привалившегося в полузабытьи к мраморному краю ванны Макса.

— Вставай. Есть сюрприз для тебя! Одна дама просит повторить сеанс омоложения.

Макс не верит своим ушам. Вернее, глазам. Неужели правда? И в арке, рядом с Фриной, стояла Элеонора? Но спрашивать об этом понтифика неудобно. Макс готов поклясться, что видел Элеонору. В свою очередь и она, заметив его, попросила устроить сеанс. Сумасшедшее предположение завладевает сознанием Макса — он, дурак, даже не смел предположить, что Элеоноре известно, кого она в тот раз ласкала!!! Тогда к чему неуместные вопросы? Понтифик сам заботится о его счастье. Макс преданными глазами глядит на Артемия:

— Что я должен делать?

— Раздеться, положить одежду в один из шкафчиков, принять ванну и побыстрее пройти вон в ту дверь, — понтифик нажимает на кнопку, и овальная полусфера отъезжает в сторону. За ней — манящий полумрак и свежая зеленая трава, начинающаяся прямо с порога. Остальное объяснять Максу не надо. Он прекрасно помнит дальнейшие приготовления. Не дожидаясь ухода Артемия, лихорадочно раздевается, прячет скомканную одежду и погружается в ванну. Ощущает невесомость собственного тела и души. После стольких стрессов заслужить сказочное блаженство! Максу смешно вспоминать о муках совести, терзавших его нервную систему в связи с пропажей Глотова. Кто такой Борис? Любовник Веры? Человек, достойный презрения, — вот он кто такой. Как трудно жить, не отделяя себя от других людей… Пора с этим завязывать. Почему он счастлив с Элеонорой? Да потому, что они существуют отдельно друг от друга. Ему вполне достаточно быть рядом с ней, не переступать границу ее внутреннего мира, не вторгаться в ее тело. Это ведь она через несколько минут прикоснется к нему губами. Он ощутит быстрые царапания ее длинных ногтей. Макс на пятом десятке жизни начинает понимать, что надо жить в стороне. Наблюдать извне не за другими, а за собой. Пускай исчезают знакомые и незнакомые люди, он, Макс, все равно сам для себя остается, а случись наоборот, и о нем никто не вспомнит. Жить для других можно в том случае, когда перед тобой преклоняются или боготворят. А когда даже не замечают факта твоего существования, то чего ради ты должен им платить заботой? Бездарный околоученый Глотов на протяжении многих лет мог протянуть Максу руку и приподнять его хотя бы до доцента. Однако же не снизошел. Почему же Макс обязан драть жопу, помогая следствию? Коль он стал невольным соучастником убийства, значит, там, на небе, решили наказать Глотова чистыми руками. В таком случае, совершенное убийство скорее акт возмездия. На душе Макса становится совсем светло. Он по-спортивному вылезает из ванны. Шлепает босыми ногами прямиком в обитель любви. Там, со всеми атрибутами, его поджидает Фрина. Максу приятно предстать голым перед ее косыми глазами. Он сам усаживается на прохладный мраморный трон и подставляет руки и ноги для закрепления их кожаными ремешками. Фрина натягивает ему на голову светонепроницаемый матерчатый шлем. Тихая музыка овевает его расслабленное тело, проникает во все члены, заставляет трепетать сердце в предощущении счастья.

Макс щурится от солнечных зайчиков, настойчиво бьющих ослепительными бликами в глаза. Он находится в состоянии волшебной полудремы. Блаженная усталость не позволяет сосредоточиться на легких, неизвестно откуда берущихся и тут же уносящихся прочь мыслях. Максу смешно — сознание и ощущения внутри него разбредаются в разные стороны. Он делает забавные попытки собрать их воедино, но образы, едва запечатлеваясь, рассыпаются. Макс, не скованный никакими законами земного существования, готов взмахнуть руками и взлететь. Если бы не вялая тяжесть, скапливающаяся в ногах и делающая их неподвижными столбами. Поэтому он не встает. Ведь могут подумать, что пьяный. Примутся осуждать, стыдить. А как им объяснить его состояние? Бессмысленная затея. Извиняющейся улыбкой он надеется ублажить окружающих. Впрочем, пока они его не очень беспокоят. Максу все равно, где он находится, который сейчас час и кто с ним рядом. Все счастье мира заключено в нем самом, в его неспособности хоть как-то определиться. Любое определение — это связь с реальностью, а любая реальность дает всего лишь иллюзию счастья. Макс купается в полноте своего бессмысленного, бесконкретного восторга, фонтанирующего из него, подобно пышно-лучистой пене шампанского, и повисающего разноцветными гирляндами вокруг головы. Единственная странность, доставляющая беспокойство, заключена в медленном прерывистом движении. Макс уверен, что сам он неподвижен, и тем не менее его слегка покачивает из стороны в сторону, толкает вперед, а проворный ветерок подергивает за уши. Пребывая в неге покоя, он вместе с этим самым покоем куда-то стремится. Иногда, например, голова раскачивается больше, чем хотелось бы Максу. Но он бессилен что-либо предпринять. Погруженность в собственное сознание лишает его возможности управлять им…

Макс пребывает в счастливом безумии, подаренном ему Артемием. Тот исправил прошлую ошибку, и после сеанса омоложения, на котором настаивала Нинон, стер из памяти Макса все подробности…

И все-таки ему приходится вернуться в реальный мир. Разболтавшаяся на безвольной шее голова ударяется о что-то холодное, твердое и скользкое. Искры, сыплющиеся из глаз, сменяются слезами, через их пелену растерянный Макс видит залитый невероятно ярким холодным солнцем пустой троллейбус, бесстрастно скользящий по набережной вдоль Москвы-реки. Лбом он ударился о победно сверкающую стальную стойку. Именно она возвращает его к жизни. Макс смотрит в окно, ему непонятно, чего ради он едет в этом троллейбусе. На той стороне реки показалось английское посольство. Уютный особняк, сохранивший в себе величие и достоинство старой России. Макс вспоминает, что летом над широким квадратным балконом натягивается полосатый тент, и от тени, ложащейся на круглые вазы с цветами, в сердце возникает щемящее чувство зависти к чужому подсмотренному счастью. Сейчас на перилах балкона лежит снег, и Максу следует решить, куда он едет в троллейбусе. Но до этого надо бы вспомнить, откуда он едет. В ушах возникает тихая классическая музыка, а перед глазами шикарный подъезд дома во 2-м Обыденском. Он был у понтифика! Но зачем? Макс морщит и без того ноющий лоб и вдруг признается сам себе — пришел туда в надежде встретить Элеонору. Так вот почему его не покидает ощущение свершившегося счастья… Всего одну секунду он видел свою любимую в коридоре и до сих пор глубоко переживает эту случайную встречу. Макс силится представить, что же произошло дальше. Но натыкается на провал в памяти. Боль от удара о стойку не позволяет долго напрягать умственные силы.

Троллейбус сворачивает с набережной налево, объезжает «высотку» на Котельнической и устремляется вверх к Таганке. Макс поражается правильности выбранного маршрута. Остается пересесть в метро и по прямой рвануть к своему Марьину.

Всю дорогу домой Макс занят размышлениями о том, было или не было между ним и Элеонорой той самой заветной близости. Его настолько захватила эта загадка, что он даже не удивился, увидев распахнутую настежь дверь своей квартиры. Первым, кого он встретил в узком коридорчике, был Лев Иголочкин.