Пелопоннесская война - Дональд Каган
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ГЛАВА 26
ПОСЛЕ КАТАСТРОФЫ
(413–412 ГГ. ДО Н.Э.)
Первые известия о катастрофе на Сицилии, вероятно, дошли до Афин к концу сентября 413 г. до н. э. Говорили, что некий чужеземец поведал о случившемся своему цирюльнику в Пирее, который затем пересказал его слова в Афинах, где им никто не поверил. Какое-то время люди сомневались даже в том, что о масштабах бедствия рассказывали спасшиеся с Сицилии воины. Когда же афиняне наконец приняли правду, то, охваченные гневом и страхом, они излили свою ярость на политиков, которых посчитали ответственными за сицилийский поход, «как будто не они сами подавали голоса в его пользу» (VIII.1.1), а также на прорицателей, предсказывавших его успех.
Они скорбели о погибших соотечественниках и, подсчитывая свои потери и приобретения врага, всерьез опасались за собственную безопасность. Им предстояло выдержать массовые восстания в державе, а возможно, и нападение на Афины со стороны пелопоннесцев. Афиняне понимали, насколько плохо их город подготовлен к отражению подобных угроз. Прежде всего в городе остро ощущалась нехватка боеспособных мужчин. Помимо того что примерно треть его населения выкосила чума, а некоторых других людей она же превратила в калек, сама сицилийская кампания стоила жизни по меньшей мере 3000 гоплитов и 9000 фетов, а также тысячам метеков. К 413 г. до н. э. в распоряжении афинян, по-видимому, было не более 9000 гоплитов всех возрастов, около 11 000 фетов и 3000 метеков, что составляло менее половины от того количества воинов, которое у них имелось в самом начале войны. Афиняне также потеряли 216 трирем, из которых 160 были собственно афинскими; в строю оставалось лишь около 100 кораблей, не все из которых были пригодны для плавания.
Денег на ремонт и строительство новых судов также не хватало. Из почти 5000 талантов, которые можно было пустить на дополнительные расходы в 431 г. до н. э., в казне оставалось менее пяти сотен. При содействии спартанских отрядов, укрепившихся в Декелее, более 20 000 рабов сумели бежать. Постоянная угроза со стороны спартанцев не давала афинянам обрабатывать свои поля, а беотийские мародеры грабили их дома и уводили домашний скот. Многие были вынуждены переехать из сельской местности в город, где увеличение спроса на все товары послужило причиной резкого скачка цен. Приходилось ввозить все больше товаров из-за границы, притом что расстояния стали длиннее, а сопутствующие затраты возросли. Расходы на поддержание беднейших слоев населения истощали государственную казну еще сильнее, ведь нужно было заботиться о вдовах и сиротах, которых породила война.
Личные финансовые потери афинских граждан сказались на их возможности обеспечивать государство кораблями. Ранее каждый состоятельный афинянин, когда приходил его черед исполнить гражданский долг, мог за свой счет снарядить боевой корабль. Теперь же пришлось учредить синтриерархию, позволявшую разделить эти расходы между двумя гражданами. Вдобавок афинские богачи даже в текущей критической ситуации никак не могли уплачивать слишком обременительные прямые налоги.
ПРОБУЛЫ
В результате сицилийского похода афиняне также лишились своих лучших и опытнейших полководцев: Демосфен, Ламах, Никий и Евримедонт были мертвы, Алкивиад находился в изгнании, а четверо других известных по именам стратегов к 413–412 гг. до н. э. еще ни разу не командовали войском. Что касается политических лидеров, то здесь к Никию и Алкивиаду можно прибавить Гипербола, который также был изгнан. Чтобы заполнить эту пустоту, афиняне решили «создать какую-либо магистратуру, которая была бы представлена старейшими гражданами», или пробулами. Пробулы должны были давать советы, предлагать законы, а также заниматься «обсуждением текущих дел согласно нуждам» (VIII.1.3). Афиняне избрали десять пробулов – граждан, перешагнувших сорокалетний рубеж, по одному от каждого рода. По-видимому, пробулы могли выступать на собрании с законодательными инициативами, заменяя в этом качестве городской совет. Но какими бы ни были их официальные полномочия, неограниченный срок их водворения и размытые обязанности давали им беспрецедентное влияние и власть.
До нас дошли имена лишь двух пробулов: Гагнона и Софокла, великого поэта-трагика. Гагнон, наряду с Периклом, был одним из стратегов в походе на Самос в 440 г. до н. э.; таким образом, к 413 г. до н. э. ему должно было быть за шестьдесят. Он всегда выступал в защиту Перикла и обладал большим авторитетом как публичная фигура. Софокл, которому к моменту его избрания, вероятно, уже перевалило за восемьдесят, ранее тоже был стратегом и даже назначался на высокую должность казначея Афинского союза. Но больше всего он прославился как автор трагедий, которые удостаивались наград в течение более чем полувека, что делало его одним из самых знаменитых и почитаемых людей в Греции. Как и Гагнон, он был связан с Периклом и сотрудничал с ним. И тот и другой пробулы были состоятельными, опытными, уважаемыми и, в контексте 413 г. до н. э., консервативными политиками, при этом их связь с Периклом служила гарантией того, что они не являются ни олигархами, ни врагами демократии.
Фукидид не мог удержаться от колкости в адрес пост-Перикловой демократии: «Афиняне, объятые в данный момент сильным страхом, готовы были, как обыкновенно поступает демос, ввести всюду строгий порядок» (VIII.1.4). Афинское собрание и в самом деле действовало со свойственными Периклу сдержанностью и благоразумием, когда, следуя его традиции, ограничило себя тем, что наделило чрезвычайными полномочиями комиссию из уважаемых и заслуживающих доверия умеренных политиков. Первым делом они постановили, что, «насколько позволяют обстоятельства, уступать не следует, но необходимо на какие бы то ни было средства снарядить флот, добыв лесу и денег, обеспечить себе верность союзников, преимущественно Эвбеи… [и] благоразумно сократить государственные расходы» (VIII.1.3).
Помимо новых кораблей, афиняне построили форт на Сунионе, что в южной оконечности Аттики, для защиты проплывавших мимо судов с зерном. Они покинули свое укрепление в Лаконии, которое оказалось слишком затратным и при этом почти совсем недейственным. Афиняне «вообще сократили все расходы, какие почему-либо казались им бесполезными» (VIII.4). Они пристально наблюдали за союзниками, чтобы те «не отлагались от них» (VIII.4), а также заменили дань, которая ранее взималась по возможностям каждого союзного города, единой пятипроцентной пошлиной, налагаемой на все товары, ввозимые или вывозимые по морю. Эта мера была принята для увеличения сборов по сравнению с теми, какие можно было получить от находившихся на грани мятежа заморских владений. Новый налог также снимал основную денежную нагрузку с землевладельцев и перекладывал ее на торговцев, дело которых процветало под афинским владычеством, – по этой причине они могли быть более расположены платить пошлину, сохраняя при этом добрые чувства к Афинам. Тем не менее подвластные афинянам города «готовы были к отпадению от них… при этом они не принимали в расчет своих сил» (VIII.2.2). В течение года против Афин восстали такие значимые области, как Эвбея, Хиос, Лесбос, Родос, Милет и Эфес, хоть они и не могли обрести свободу без помощи Спарты и ее союзников.
АМБИЦИИ СПАРТЫ
Поражение афинян на Сицилии позволило спартанцам почувствовать себя гораздо увереннее и поставить перед собой более амбициозные военные цели. В самом начале, еще только вступая в войну, они заявляли о стремлении «освободить эллинов», теперь же полагали, что после триумфальной победы над Афинами «утвердят уже безопасно свое господство над всей Элладой» (VIII.2.4). Еще больше спартанцев верили в то, что, победив в войне, «они будут наслаждаться великим богатством, величие и мощь Спарты возрастут, а в домах частных граждан воцарится небывалое процветание» (Диодор 11.50).
Росту числа тех, кто думал именно так, способствовали не только военные успехи, но и изменения в спартанском обществе. Количество полноправных граждан Спарты постепенно сокращалось: под Платеями
