Гордая американка - Жюльетта Бенцони

– Вам отлично известно, что это не так. Я представляю здесь семью, будучи единственной сопровождающей вас родственницей. Необходимо ехать, и чем раньше, тем лучше.

– Уезжайте, но не решайте за меня.

– Да вы с ума сошли! Уж не воображаете ли вы, что вам позволят в восемнадцать лет жить одной в иностранном отеле? Это же неприлично! От вашей репутации не останется мокрого места.

– В этом я с вами согласна.

– Тогда где же вы поселитесь?

– У Орсеоло, где же еще! Элейн согласна оказать мне гостеприимство в ожидании моей матушки.

– Чего ради сюда явится ваша мать?

– Это совсем свежая новость! – Делия мило улыбнулась. – Я только что отправила ей письмо с уведомлением о том, что произошло между Жаном и мной. Я ее знаю: она тотчас ринется на первый же пароход!

– Вы до сих пор не сомневаетесь, что этот человек женится на вас?

– Конечно! Он только что повторил это обещание; на днях он познакомит меня со вдовствующей герцогиней – своей матерью. Будьте же великодушны, Александра! – взмолилась она. – Разве я виновата, что вчера вечером мне свалилась буквально на голову настоящая любовь, совсем как печная труба, не выдержавшая порыва ветра!

– Очень удачное сравнение! Весьма поэтичное и в то же время справедливое. Вы испытали удар, вы заболели болезнью, от которой в вашем возрасте нетрудно излечиться. Вспомните беднягу Питера! Какой, по-вашему, будет его реакция, когда ваша матушка прочтет ему ваше письмо?

Делия отвернулась и стала с пасмурным выражением на лице обрывать лепестки с ни в чем не провинившихся цветов, которые до последней минуты спокойно красовались в вазе из майолики.

– Можете не сомневаться: я не забыла об этом. Конечно, мне стыдно, что я изменяю своему слову. Но, надеюсь, его горе будет не слишком глубоким. Он отлично знает, какая я: своенравная, легкомысленная…

– И еще эгоистичная.

– Вы правы. Одним словом, я недостойна, чтобы обо мне сожалели. Искренне надеюсь, что он быстро возьмет себя в руки.

– Нет, вы просто великолепны! Принимаете решения, распоряжаетесь чужими жизнями… Кажется, вы уже воображаете, будто заручились согласием своей матушки?

– Я ее знаю. Она будет просто счастлива, если ее дочь станет герцогиней.

При этих словах у Александры защемило сердце. Делия была права: она вполне могла перехватить титул, от которого отказалась невестка, поскольку эта дурацкая история потихоньку начинала обрастать плотью…

– Это недостойно! – вскричала она. – Уверяю вас, что уж Джонатан-то никогда не согласится. Если вы проявите упрямство, он вас никогда не простит.

– Что поделаешь! – бесхитростно откликнулась девушка. – Это меня опечалит, однако я не стану отказываться от своего счастья, чтобы потрафить Джонатану. Если бы вы согласились мне помочь…

– В чем? Покрыть себя позором и сломать человеку жизнь? И не рассчитывайте!

– Тогда хотя бы останьтесь со мной, пока не придет ответ на письмо! Вы же знаете, как я вас люблю…

– Вот и докажите это: поедемте со мной! Если ваш… герцог так в вас влюблен, то пусть немного потерпит. К тому же страна его проживания, насколько мне известно, – Франция. У него нет никаких причин оставаться в Венеции.

– Вы забываете, что он должен представить меня своей матери. Как бы мне хотелось, чтобы в этот момент рядом со мной находились вы!

– Не испытываю ни малейшего желания. Завтра я в любом случае уезжаю. На размышление у вас остается ночь.

На сей раз дверь затворилась беззвучно. К себе Александра вернулась, полная решимости предпринять решительный поступок; ей надо во что бы то ни стало увидеться с Фонсомом! Если ее предположение верно и он, ухаживая за Делией, хочет всего лишь отомстить ее невестке, то кому, как не Александре, следует поставить его на место?

Она не очень отчетливо представляла себе, как сложится их встреча, поэтому решила прийти на нее во всеоружии. Она передала Беппо, чтобы гондола была готова к девяти, после чего разделась, приняла ванну и еще более рьяно, чем обычно, принялась за свою внешность. Если бы кто-то сказал ей, что она поступает совсем как куртизанка, готовящая свое тело и весь свой облик к ответственному делу совращения мужчины, она бы с негодованием отвергла такое сравнение. Однако в нем была бы доля истины: мысль о том, что Делия может оказаться в объятиях Фонсома, сводила ее с ума, и она, не отдавая себе в этом отчета, была готова на все, лишь бы воспрепятствовать этому браку. Невозможно, чтобы настолько влюбленный человек так стремительно менял объекты поклонения! Разбудить в нем страсть было наилучшим способом принудить его оставить в покое Делию.

Когда, закончив свои труды, она победно посмотрела в зеркало, то ее посетила обоснованная мысль, что никогда еще она не была столь соблазнительной. Она остановила выбор на простом платье из черного тюля. Смелость ее дошла до того, что она не стала надевать корсета, и платье тесно облегало ее от груди до колен, где оно как бы вспенивалось и переходило в шлейф. Плечи и шея тонули в пышной оборке, отличавшейся небывалым лицемерием: в зависимости от желания она могла и прикрывать грудь, и выставлять ее на обозрение практически целиком. Волосы ее спускались на шею, как того требовала мода, в виде шиньона, в котором поблескивали бриллианты; в ушах ее сверкали длинные подвески. Она отказалась от ожерелья, чтобы ничто не загораживало ее безупречную грудь, ограничившись брошью в нижней точке выреза.

Изучая свое лицо, Александра констатировала, что изменилась за последнее время. Страдания неразделенной любви сделали ее внешность более живой, более чувственной. В ней уже не было прежней заносчивой самоуверенности. Мужчины перестали быть для нее просто охотничьей дичью… Более, чем когда-либо прежде, она была теперь готова завоевывать и быть завоеванной. В сущности, именно последнего она и желала больше всего.

Подражая молодым искательницам приключений из прошлого, она завернулась в легкую просторную накидку из шелка с капюшоном, очень сожалея, что эпоха масок канула в прошлое. Пока она бежала к своей гондоле, у нее отчаянно колотилось сердечко, однако то было восхитительное ощущение: ей казалось, что она находится на пороге чудесных событий. Впрочем, адресованное Беппо приказание везти ее во дворец Морозини было отдано твердым голосом. Ее не посещала мысль, что Фонсом может отсутствовать. Он там, он не может не быть там, раз она плывет к нему. И действительно, рослый лакей в малиновой ливрее, помогая ей ступить атласной туфелькой на ступеньку причала, сообщил ей, что «господин герцог у себя».

Спустя минуту, введя ее в просторную галерею, украшенную рострами и древними корабельными светильниками, слуга распахнул перед ней высокие двери, и она оказалась в библиотеке. У камина стоял Жан, облаченный во фрак. Он курил сигару.