Комиссар госбезопасности - Юрий Семенов

Михеев легонько кивнул, но посмел возразить:

— Мы тоже можем делать закладку тайников с оружием. Белозерскому в пятой армии я отдал распоряжение об этом. И сегодня поручу сделать то же самое в других армиях.

— Очень даже хорошо, — одобрил Бурмистенко. — Как раз такое поручение я и собирался тебе дать. Тайников надо наделать как можно больше.

— Согласен с вами, — кивнул Михеев. — Точные координаты закладок представят мне лично. Как можно меньше людей должно знать об этом.

— Ну, знаешь ли, ты все сам предусмотрел! А мне передашь координаты.

— Очень хорошо, — ответил Михеев и коротко рассказал о том, что его встревожило во время поездки на передовую.

— Кирпоносу доложи сразу до мелочей, как вернешься, — посоветовал Бурмистенко, огорченный услышанным, особенно о делах в дивизии Артамонова. — Да, ты еще не знаешь, новый начальник штаба фронта прибыл, генерал-майор Тупиков, военным атташе в Германии был до начала войны. Мы сейчас в горкоме должны встретиться.

Молчавший до сих пор Шамрыло предложил Михееву:

— Поедемте с нами, если в ЦК нет других дел. Как член штаба обороны города приглашаю вас на очень важное совещание. Будем тщательно согласовывать план защиты города с общим планом обороны киевского плацдарма войсками Юго-Западного фронта.

На такое совещание Михееву хотелось поехать. Но неотложные дела звали в Бровары, и он помедлил с ответом. Выручил Бурмистенко.

— Я потом все расскажу комиссару госбезопасности, — сказал Михаил Алексеевич. — Пусть своими кровными обязанностями занимается. Он же вчера только к нам прибыл.

— К тому же мне надо с командующим срочно встретиться. Кстати, у меня к вам вопрос, товарищ Шамрыло, — обратился Михеев к секретарю горкома. — Кто в городе занимается производством бутылок с горючей жидкостью? Сколько ежедневно их отправляют на фронт?

— На многих предприятиях готовят. А сколько отправляют, так сказать, ежедневный выпуск, точно не знаю. Дело в том, что вопросами вооружения занимается Москалец, второй секретарь горкома.

Михеев с ожиданием посмотрел на Бурмистенко, но тому нечего было добавить.

— Поинтересуйтесь, пожалуйста, этим вопросом у товарища Москальца, — попросил Михеев члена Военного совета. — На передовой жалуются, мало бутылок с бензином. Тут большая и немедленная работа необходима. Требуется наладить заводское производство и срочно организовать сбор бутылок. Я хотел попросить вас решить эту проблему в штабе обороны города.

— Обязательно решим, — заверил Бурмистенко и добавил одобрительно: — Сразу видно, с передовой человек. Завидки берут!

«Завидки» Михеев не воспринял всерьез. Уж кто-кто, а член Военного совета сам почти не вылезал с передовой. Но Бурмистенко сейчас говорил искренне. Так уж повелось, что любой фронтовик, пришедший из окопов в пороховом дыму, вызывал у обстрелянных вояк уважительное чувство. В огне человек побывал! Не вчера, а сегодня. В стремительных событиях войны даже очень значительное, бывает, мгновенно отходит в прошлое. Но вернувшийся с передовой весь день будет для многих сиюминутным окопником, и его всюду станут расспрашивать о том, как там, в окопах, лицом к лицу с врагом-то? Сегодня, поди, тяжелее, чем раньше, думается каждому. И каждому надо ответить.

…Вернувшись в Бровары, Михеев сразу пошел в оперативный отдел штаба фронта узнать, что там известно об обстановке за правым крылом Киевского укрепрайона. Но, услышав расплывчатое объяснение «пытаемся восстановить положение», до обидного задевшее комиссара этакой неуверенностью, он не стал продолжать расспросы и отправился к командующему.

Кирпонос слушал Михеева, нервно затягиваясь папиросой и поглядывая на присутствующих — начальника разведотдела полковника Бондарева и начальника артиллерии фронта генерала Парсегова. Сказал, обращаясь к ним:

— Стойкость за счет оголенных флангов — неумелый расчет. Командарм Горбань тут ни при чем, я согласен с товарищем Михеевым. Дивизия Артамонова оказалась в отрыве от своего корпуса, в критический момент прижалась к пятой армии, докладывала о благополучии… Надо разобраться. Кстати, дивизия уже придана Горбаню… Перебросим туда часть мехкорпуса Туркова. Найдите возможность, — обратился он к генералу Парсегову, — послать артполк к югу от Ольховчан.

Михеев воспользовался паузой.

— Опыт подсказывает, товарищ командующий, борьбу с танками успешно ведут бутылками с зажигательной смесью. Там, на передовой, я вспомнил сотую стрелковую дивизию, которая в боях на Березине за несколько дней уничтожила до ста пятидесяти вражеских танков.

— Нам хорошо известно об этом, — вставил Парсегов.

— Я говорю об этом потому, что у бойцов не хватает этого простого и крайне нужного на сегодняшний день оружия — бутылок с горючей смесью, все они наперечет. А с гранатами и вовсе дело обстоит неважно. Мне думается, необходимо экстренно выделить группу интендантов для того, чтобы они организовали бесперебойный ежедневный выпуск партий бутылок с горючей смесью и отправку их в передовые части. Нужно солидно организованное производство, а не кустарная работа.

Кирпонос тут же вызвал к себе начальника тыла фронта.

Михеев продолжал:

— В Киеве я встретил Бурмистенко и секретаря горкома партии Шамрыло, говорил с ними по вопросу бутылок. Обещали сегодня обсудить это дело и добиться решения в штабе обороны города. Сегодня бы подключить и наших интендантов. Им в подмогу дам расторопного особиста. На пару дней хотя бы, для крутой завязки.

— Пусть особист и возглавит группу, — решил Кирпонос.

Вернувшись к себе в домик, Михеев прилег. Но, возбужденный, долго не мог уснуть. Ему казалось, что прошла не одна ночь после того, как он приехал на фронт, а много дней, заполненных непрерывным движением, встречами с людьми, боевыми событиями — всем тем, что обострило его ответственность за положение дел на фронте. И эта ответственность, понятая нынче совершенно отчетливо и резко, заставляла действовать, не давала удовлетвориться расплывчатым «пытаемся»…

В разведотдел фронта доставили пленного гитлеровского подполковника — старшего офицера штаба группы-армии «Юг». Самолет, на котором он летел, был сбит, подполковник выбросился с парашютом.

Пленный отказывался давать показания. И тогда его препроводили в особый отдел фронта.

Михеев только успел заснуть, когда Ярунчиков пришел доложить ему о необычном пленном.

— Ну и допросил бы сам… — разбито поднялся Анатолий Николаевич, надевая портупею с маузером.