Первые цивилизации - Вадим Массон

Рис. 58. Аньян. Иероглифический текст. Черепаховый панцирь.

Военная функция иньского общества бесспорно стимулировала многие социально-политические процессы. В надписях упоминаются воинские контингенты, отправляющиеся в поход, насчитывающие в своем составе до 5000 человек. Предполагается, что постоянная армия иньских ванов состояла из 10 000 человек. Это были воины-профессионалы, обеспеченные превосходной бронзовой амуницией. В ее состав входили боевые топоры, секиры, луки совершенного типа, кинжалы, копья и шлемы. Ударную силу представляли колесницы, запряженные парой лошадей. Эти экипажи были как двухколесными, так и четырехколесными, причем ширина хода достигала 3 м. Система спиц, заменившая архаические цельновыделанные колеса, придавала им легкость и подвижность. Постоянная вооруженная сила требовала четкой организации. В надписях упоминается ряд должностных военных званий, хотя чтение их во многом остается предположительным. Так, упоминаются «служитель лошади», «начальник гарнизона», «начальник границ», «начальник лучников» и ряд других (Chang Kwang-Chin, 1980, p. 196).

Военные походы носили грабительский характер. Главная их цель состояла в получении добычи, захвате зерна, скота, военнопленных для жертвоприношений. Недаром знак «фа», графически воспроизводившийся в виде секиры и обезглавленного человека, означал как «военный поход», так и «человеческое жертвоприношение». Впрочем, имеются и свидетельства использования труда подневольных членов общества в различных производствах.

Эта своего рода милитаризация общественной жизни играла заметную роль в иньской цивилизации и составляла разительный контраст с раннеземледельческой эпохой, когда в яншаоских поселках практически отсутствовали укрепления и какое-либо оружие, кроме охотничьего.

Все эти факторы способствовали усложнению социальной структуры общества, подразделяющегося на группы, все более противостоящие друг другу как по социальному статусу, так и по степени материальной обеспеченности, нашедшей отражение прежде всего в образе жизни. Так, насчитывается 26 различных видов бронзовых сосудов, термины для обозначения которых традиционно сохранились в китайской лексике. Из них 12 предназначались для еды, 12 для вина или крепленых напитков и 2 для воды (Chang Te-K’un, 1960, p. 167). Совершенно ясно, что этот богатый набор дорогостоящих предметов предназначался отнюдь не для низших прослоек городских обитателей.

Еще более заметны эти различия в погребальных обрядах, причем они проявляются как в форме и размерах погребальных сооружений, так и в наборе предметов, помещаемых вместе с усопшим. Вершину соответствующей иерархической пирамиды образуют гробницы правителей иньского объединения — ванов. Они принадлежат к типу гробниц; сложившемуся еще в пору Эрлитоу, если не ранее, но доведены до гипертрофированной величины. Сами погребальные камеры имели размеры до 14X19 м при глубине 10 м. В камеру вели расположенные крестообразно длинные спуски. Усопший находился в деревянной усыпальнице, под полом которой часто помещалась собака. Деревянные стены иногда покрывались росписью. Однако жертвоприношениями собак дело не ограничивалось. Богатое бронзовое оружие, бронзовые сосуды, различные изделия из камня, в том числе круглая скульптура, буквально заполняли усыпальницы иньской элиты. Но наиболее впечатляющими были ритуальные захоронения людей, насильственно убитых и часто обезглавленных. Так, в одной из аньянских гробниц обнаружено 45 полных скелетов и 34 отдельные головы. Таков был погребальный обряд, установленный для верховных правителей, «единственных среди людей», как именует их историческая традиция.

От этой общественной вершины вниз уходил целый ряд социальных градаций, статус которых был соответственным образом закреплен установлениями погребальной церемонии. Здесь имеются и гробницы с богатыми дарами и человеческими жертвоприношениями, и гробницы с одним лишь выразительным инвентарем, и захоронения лошадей в сопровождении человека, которого китайские исследователи несколько условно именуют грумом. Пока социальная стратификация иньского общества по данным погребений слабо изучена, и приходится ограничиваться такими самыми общими характеристиками. Для усыпальниц правящего класса весьма характерна богатая гробница, открытая в Аньяне зимой 1975 г. (Chang Kwang-Chin, 1980, p. 87 — 88). Она имела размеры 5.6X4 м, но глубина ее достигала 7 м, что как бы приближает ее к «царским» захоронениям Аньяна. В центре находился гроб с основным погребением, в углу в яме — останки собаки и человека как ритуальные жертвоприношения. В нишах, по стенам располагались различные предметы, в том числе 1600 различных объектов, включая бронзовую и каменную скульптуру, и 7000 раковин каури. Более чем на 60 вещах, найденных в гробнице, проставлено имя «правительницы Хан», упоминаемой в гадательных текстах.

Безусловно, наиболее бесправной категорией были лица, ставшие объектом кровавых обрядов жертвоприношений. Число их весьма значительно. Так, человеческие жертвоприношения упоминаются в 2000 гадательных надписей, а 81 % черепов иньской эпохи, изучаемых антропологами, принадлежит обезглавленным людям. Ясно, что в жертву приносились пленные, захваченные во время походов. Так, в одном из запросов прямо сказано: «Гадали: принести ли в жертву у алтаря Земли людей из племени Цян» (Хрестоматия. . ., 1963, с. 443). В отдельных походах единовременно захватывалось до 1656 человек. Возможно, что в число жертв погребальных и посвятительных обрядов попадали и лица иных социальных групп, а не только рабы-военнопленные. Некоторые историки предполагают, что существовала сложная терминологическая система, означавшая разные категории людей рабского и подневольного состояния (Серкина, 1982). Эта социальная ситуация свидетельствует о далеко зашедшем противостоянии различных социальных групп в правовом отношении и по уровню благосостояния. Можно согласиться с исследователями, которые видят в иньском Китае раннеклассовое общество, скорее всего, проторабовладельческого или раннерабовладельческого характера.

Происхождение иньской цивилизации как культурного комплекса с точки зрения археологии сейчас достаточно определено. Недаром под руинами позднеиньского Аньяна лежат слои с материалами типа Эрлиган, а Чжэнчжоу содержит лушаньские наслоения. Развитие иньских комплексов — это закономерный итог спонтанной трансформации прежде всего хэнаньского Лушаня. Инновации, наблюдаемые в этих комплексах, включая формирование элитарной субкультуры, являются в первую очередь прямым результатом социальных изменений, происходящих на грани двух формаций. Однако это был отнюдь не изолированный феномен, отгороженный «китайской стеной» от соседних культур и народов. В первую очередь это касается бронзолитейного производства, о чем уже говорилось выше, и боевых колесниц, запряженных конями. Западное происхождение как самих колесниц, так и лошадей не может вызывать сомнений. Обстоятельный анализ деталей устройства аньянских колесных экипажей показал их полную тождественность колесницам, хорошо известным по древневосточной иконографии (Кожин, 1977).

В качестве одного из популярных объяснений этого феномена имеется точка зрения Э. Паллиблэнка о возможности вторжения в район среднего течения Хуанхэ небольшого числа воинов-колесничих, которые затем смешались с местным монголоидным населением и антропологически в нем бесследно растворились (Pulleyblank, 1966; Васильев, 1976, с. 301). Возможно, «экспорт оружия» был осуществлен и каким-то иным путем. В азиатских степях конный экипаж на колесах со спицами был известен по крайней мере с XVI в. до н. э., как свидетельствуют об этом раскопки некрополя военной знати степных скотоводов в советском Зауралье. На середину II тыс. до н. э. приходится широкое распространение в степях Казахстана, Южной Сибири и Киргизии племен с культурой андроновского типа, которым этот вид повозки был хорошо знаком, так же как и бронзовое оружие. Тип конной колесницы мог быстро распространиться и дальше по степной зоне, как об этом как будто свидетельствуют наскальные рисунки Монголии. Однако, если даже кучка воинственных степняков-скотоводов и проникла в долину Хуанхэ, этого было, разумеется, совершенно недостаточно для появления там феномена цивилизации.

Если Э. Паллиблэнк и некоторые другие сторонники западных импульсов в эволюции древнекитайского очага первых цивилизаций склонны выводить шанских правителей с запада, то недавно была высказана прямо противоположная точка зрения. Чжан, указывая на некоторые культурные параллели с традициями шаньдунского классического Лушаня, допускает приход шанской династии из восточных районов (Chang Kwang-Chin, 1980, p. 345).

Но все это не меняет основного фундаментального тезиса о том, что именно области по среднему течению Хуанхэ были исходной культурной, экономической и социальной базой иньской цивилизации как социокультурного комплекса. Эта цивилизация представляет собой региональный тип культуры, который в своем регионе послужил эталоном и образцом для целого ряда локальных формопроявлений. Сложившись как устойчивая структура в Хэнани, иньская цивилизация оказала стимулирующее воздействие на обширные ареалы, и уже раннеиньские и эрлиганские объекты или предметы, подражающие им, распространены на широкой территории от Пекина до Янцзы. Примечателен локальный центр Паньлун, недавно открытый на среднем течении Янцзы (Кучера, 1977, с. 110—112; Chang Kwang-Chin, 1980, p. 386—303). Здесь располагался небольшой укрепленный городок, занимающий площадь 290X260 м2. В центре городка находилось здание резиденции правителя, построенное по хэнаньским канонам, — на платформе с деревянными столбами-колоннами по периметру. По характеру могил можно говорить по крайней мере о трех социальных группах населения, причем гробницы элиты обложены деревом со следами росписи, а основное погребение покоится в деревянном гробу. В одной из гробниц было обнаружено 63 бронзовых изделия, в другой 22 ритуальных сосуда, повторяющих иньские образцы. Эта провинциальная реплика свидетельствует о доминирующем значении иньских эталонов, имеющих в глазах окружающих народов престижно-знаковый характер.