Свет вылепил меня из тьмы - Игорь Калинаускас

Пространство, рождающее чувство максимального удаления. Я бы так это назвал – именно максимального удаления начала и конца, растяжения себя. Потому что если появляется чувство глубины, то сразу возникает желание погружения в нее. Здесь нет погружения в нее – есть разворачивание себя в Мире и Мира в себе. Это максимальный разворот, когда нет ничего нераскрытого, когда все раскрыто. Или когда нет скрытого, если пользоваться отрицательным определением. Тогда приходит Присутствие.

И когда оно приходит, то, будучи бескачественным, постепенно становится тем, что можно назвать плотью смысла… Вкушая эту плоть, пропитываясь ею, ты как бы заново начинаешь входить в Мир жизни… И жизнь, в которую ты начинаешь входить и которая начинает входить в тебя, – это как бы другая жизнь. Потому что это жизнь, где все раскрыто… Раскрытость приводит к такому видению, что живое, истинно живое есть только то, что выросло из тайны. Что суть, ткань живая образуется только там, где есть тайна. Тайна, данная на хранение или принятая – пожалуй, это точнее – принятая на хранение. Тайна не может быть упомянута, нельзя на ее содержание даже намекать, потому что тайна может очень легко от небрежности превратиться в секрет и убить живое. Секрет убивает живое, ведь секрет – это всегда оружие. И когда мы к Миру, к жизни, к себе, к Любви, к Знанию встаем в позицию добывающих некоторый секрет, который от нас природа ли, Бог ли, какие-либо субъекты или объекты скрывают, мы как бы попадаем в войну. И мы убиваем, и нас убивают. Начинается пространство смерти…

Тайна и присутствие

Тут, наверное, нужно попытаться передать, что без этой полной раскрытости нет тайны… Тайна и Присутствие как-то интимно соединены. Тайна не есть недосказанность или невысказанность, так же как Присутствие не есть наличие или какая-то явленность. Очевидно, можно сказать, что тайна есть некий сгусток Присутствия, некая плоть Присутствия, сконцентрированная в чем-то единичном. Можно с очень грубой позиции сделать (но уже не прикоснуться) описания этого Мира.

Можно сказать, что это есть некая предельно достижимая психическая реальность, в которой никакие дальнейшие действия невозможны. И поэтому появляется состояние определенной беспомощности, переживания обнаружения конечности психической реальности. Тогда как противодействие этому возникает механизм, способный сделать ее сверхценностью и так уйти от страха перед ней. Такие случаи тоже известны. Можно, еще грубее, сказать, что это предельно возможная для данного субъекта, предельно абстрактная картина Мира, созданная им в каких-то манипуляциях с психологической реальностью. То есть предел, опять предел…

И тогда дальше произойдет все по расписанию: появятся «материалисты», которые скажут, что таковы законы психической реальности, и появятся «идеалисты» со своей точкой зрения: «Таково явление духа». А можно определить и так: тот факт, что все действенные пути оканчиваются вот таким переживанием, говорит о том, что человек един. В каком бы времени, в какой бы культуре, в какой бы традиции мы ни стали на путь – мы придем, если дойдем до конца, к одному переживанию. Вероятно, это есть некое причащение к предельно общему. А дальше уже можно играть в то, что ты предельно примитивный или предельно сложный и т. д. Дальше уже игры разума. Но все, кто пытался искренне сообщить об этом, все-таки сообщали, что для них это – начало, явление некоего другого бытия. Бытия – в смысле «в самом себе бытия», и бытия как такового, и некоего невысказываемого смысла, некоей полностью открытой тайны.

Может быть, суть сказанного еще точнее передает такое парадоксальное выражение: Мир полностью раскрыт, ты полностью раскрыт, и сам факт полного раскрытия – взаимный. Он как бы содержит в себе эту тайну. Нет, она как бы там. И ты можешь принять ее в себя на хранение… и тогда она рождает в тебе некое живое бытие, в котором одинаково реально и одинаково абстрактно, одинаково конкретно и одинаково обобщенно звучат, скажем, такие понятия, как «щи» и «Бог», «нога» и «Дух». Кажется, у Д.-Д. Сэлинджера речь идет о мальчике, который однажды смотрел, как сестра пьет молоко, и вдруг увидел, как Бог льет Бога в Бога. «Слово в Слове, обращенное к Слову». Можно сказать вслед за другими, что это – пространство света. Но тогда я бы от себя добавил: льющегося света, по аналогии с тем, что происходит, когда открываешь окно. Распахнешь его – и свет польется…

Наверное, из всех сегодняшних попыток размышлять вокруг этого, около этого, прикасаясь к этому, все-таки, как мне чудится, самым близким к точному будет определение: это такой Мир, такое пространство, где ты раскрылся и Мир раскрылся. И ты тут уже не можешь расчленить, провести черту между субъективной и объективной реальностями. Ты перестаешь быть птицей, летящей между Миров. Ты перестаешь быть Мирами… Ты либо присутствуешь, либо отсутствуешь… и все психологические приключения, вся психологическая и явленная твоя биография – все становится…

Мне даже хулиганить хочется, смеяться, не иронизировать, а смеяться, бросать вверх-вниз слова, мысли, чувства, переживания. Мне хочется сейчас проследить, воспринять…

Почему? Почему вдруг вот в этом месте возникло такое желание – снять концентрацию?

Приглашение в Присутствие. Не в виде чьего-то желания пригласить, не в виде намеренной цели действий… а оно таково, и любая явленность, просвечиваясь Присутствием, становится приглашением вот к этому столу… к тому столу, за которым сидят наши ребята у Рублева…

Наступает такая пульсация в этом развороте, и серьезность становится такой же лживой, как и несерьезность.

Я сейчас переживаю состояние барьера, у меня все сжимается и разжимается, пульсирует – от Присутствия до явленности. И я чувствую, что и предельная серьезность, и предельная несерьезность одинаково лживыми становятся вот в этом месте…

Тут надо молиться… медитировать, танцевать, кричать, впадать и выпадать из экстаза… умирать, рождаться… лгать и говорить правду… Быть святым и грешником, дьяволом и ангелом… Надо просто быть – и все.

В нашем общении, в этом нашем с вами пути размышлений кончилась ситуация. Я пришел к тому месту, где все дальнейшее будет неправдой… Это последняя искренность, дальше нет искренности и неискренности.

Я благодарен вам за то, что вы создали, предложили такую ситуацию, и я смог вместе с вами пройти этот путь размышлением…

Я рад за себя, что принял это предложение, потому что знал, что мой «договор с Хозяином» закончился, вот сейчас, сегодня закончился. И в тех условных словах, которые использую внутри себя, впервые могу сказать, что стал свободным.

Присутствие приглашает вас, всех и вообще всё…