Свет вылепил меня из тьмы - Игорь Калинаускас

Гарантии есть?

И снова возвращаемся к «между»… Мы очень фиксированы, поэтому нам трудно воспринять степень реального, осознать возможности бытия, лежащие за пределами нам знакомого. Но даже если мы готовы допустить такие возможности, то хотим знакомиться с ними только через гарантию. Наша фиксированность выражается в идее гарантированного будущего. Это очень навязчивая, я бы даже сказал, параноидальная идея.

Хотя трезвым умом мы понимаем: гарантированного будущего в современном динамичном, постоянно меняющемся мире быть не может, но в нас, как рудимент ушедшего в прошлое времени стабильной культуры и медленно развивающейся цивилизации, живет желание гарантированного будущего. Мы видим еще пока, сколь безумны были наши родители, угробившие свою жизнь за эту гарантию, и чего они реально достигли. Нам еще кажется, что мы так делать не будем, но мы уже делаем так – и давно, что увидят, в свою очередь, наши дети. Это одна из самых величайших цепей, которую мы на себе носим. Маниакальная идея гарантированного будущего.

Когда у нас не хватает возможности самообмана, мы начинаем обманываться за счет наших детей – говорим, что это для них. Это для них на земле столько оружия, что хватит пять раз всех уничтожить? Вам кажется, что между вашим гуманистическим устремлением обеспечить ребенку будущее и этим фактом нет ничего общего. Но это ведь было сделано во имя гарантий будущего!

Почему я так уверенно об этом говорю? Подумайте сами внимательно. Идея гарантированного будущего мгновенно уничтожает ценность настоящего и прошлого. Потому что и прошлое, и настоящее становятся средством достижения гарантированного будущего. Как только эта идея овладевает людьми государственного масштаба, появляются Сталин, Гитлер, Мао Цзэдун и им подобные. Как только любимый становится средством, умирает Любовь, потому что умирают настоящее и прошлое. Средство нужно только до тех пор, пока оно работает как средство. Потом оно выбрасывается. Кто будет хранить отработавшее средство?

Я знаю людей, что с двадцати лет думают о том, какая у них будет пенсия, и все делают для того, чтобы она была побольше. Человек, поверивший в идею гарантированного будущего, – раб, его всегда можно поманить, пообещать ему это будущее. А почему бы и не пообещать? Это что, накладывает какие-то обязательства? Ведь речь идет о будущем. Потом можно сказать: «Не получилось. Попробуем еще раз, не наши дети, так наши внуки, не внуки, так правнуки…»

А вы говорите – царство Свободы. Что вы будете делать с этой свободой? Быть свободным – значит не иметь гарантий, никаких. Да их и нет вообще. Есть несвобода, вот в ней и гарантии. Гарантия – это орудие несвободы, это главное орудие несвободы. «Ты меня долго будешь любить, ты меня всегда будешь любить?» – и все кончилось. Известно, что будет дальше. «Мы будем счастливы? Конечно, будем…» Все, все известно. «Я достигну просветления? Конечно, достигнешь» – все известно, что дальше. Это смерть. Это голос смерти. Каждый раз, когда вы слышите о гарантиях, – это голос смерти.

У Свободы нет гарантий, они ей просто не нужны. Так же, как человек, который все имеет, кажется человеком, которому ничего не нужно, так и человек, который свободен, кажется смертью. С одной стороны посмотреть: несвобода, гарантии и смерть, а если с другой посмотреть – свобода есть смерть. Как в той истории: сначала гусеница, потом личинка, потом бабочка…

Поэтому, строго говоря, то, что мы называем царством Свободы, нельзя так называть. Это тоже уводит в сторону. Это свобода и несвобода – иными словами, которые кажутся мне наиболее адеквактными, – пространство Присутствия. Тут, наверное, будет правильным, перефразируя Кастанеду, сказать: первый враг человека – страх, второй враг человека – могущество, третий враг человека – усталость, четвертый враг человека – смерть. У меня такое ощущение, но, может быть, я не совсем прав, что вы сейчас одновременно желаете могущества и уже заранее устали от него. Вы отказываетесь от могущества, не имея его, чтобы иметь право быть усталым… вряд ли это получится, вряд ли…

На этом сегодня закончим.

У нас осталась последняя встреча. Ну, попробуем… поприсутствовать… Все.

Беседа десятая

Аркадий, человек, который был мне явлен как Учитель, однажды сказал мне таким профессорским голосом – он уже тогда имел склонность к профессорским образам, а я думал, он так, ляпнул: «Вот когда ты будешь проходить мимо пьяного, валяющегося в собственной блевотине, и услышишь через него сказанные тебе слова – считай, что ты чему-то научился». Странный образ из уст интеллигентного европейского профессора – правда, тогда он еще не был профессором, его еще гоняла ГБ. И я так и запомнил – да, учитель, образ.

И вдруг годика через три с половиной я осознаю себя в потрясающей ситуации – я иду мимо пьяного, валяющегося в собственной блевотине, и он не своим голосом сообщает мне совершенно потрясающую вещь. Я не побежал спрашивать у Аркадия, как он получил это предвидение. Он и сам не знает как. Да и не надо этого знать. Он сказал. Я услышал. Оно случилось. Все. Ну, три года – это же не так много. А мимо скольких людей мы проходим, отмахиваясь от них, как от мух. «Я по духовность. Кыш, люди, кыш! Не мешайте мне, я иду… я на пути. Кыш. Кыш. Кыш!» А знание-то, ведь оно так и существует – в форме людей, ибо каждый человек именно поэтому и является проводником бесконечного океана знания и силы, лежащих позади него.

На сем позвольте откланяться, искренне Ваш, Игорь. До свидания.

Встреча такого рода – встреча-размышление… Сегодня попытаемся найти слова для хотя бы косвенной передачи того, что можно назвать окончанием пути, того странного переживания реальности, к которому приходят – назовем их духовные искатели – в течение уже нескольких тысячелетий. И те, кто доходит, пытаются, каждый на своем языке, хоть как-то передать свое переживание, и каждый раз это очень трудно. Иногда возникает мысль: а надо ли это делать? И все-таки пытаются. Хотя Лао-цзы сказал: «Говорящий не знает, а знающий не говорит», – и он пытался это передать.

В прошлый раз мы, заходя с разных сторон, касались того, что назвали пространством Присутствия. И уже тогда почувствовали, что находимся за пределами даже косвенного понимания. Думаю, это нормально и естественно. Постепенный ход наших встреч все больше и больше удаляется от такой задачи, как просто понять. И все ближе и ближе оказывается к такому качеству, как оставить след, обозначить будущие события и будущие переживания.

Окончание пути?..

Что же такое окончание пути? Как смогу, попробую выразить… Может быть, это исчерпание возможностей восприятия, переживания, некое качество, являющееся пределом природы человека в его отношениях с Миром. А может, это какой-то намек на совсем иное бытие. Я вам уже говорил, что слово, которым как-то обозначилось это восприятие реальности для меня, – Присутствие. Что такое присутствие? Это при сути. Не сама суть, а при ней, прикосновение к ней, прибытие к ней… Наверное, не случайно именно такое слово родилось для обозначения.