Malaria: История военного переводчика, или Сон разума рождает чудовищ - Андрей Мелехов

— Давайте, давайте, — строго прикрикнул Голубоглазый, — успеете еще намиловаться!

— А черненькая хороша! — расслабленно пробормотал Комсомолец, поглядывая вслед призывно колыхающимся бедрам эфиопянки и почесывая гладко выбритый подбородок.

— Делу время, потехе час! — холодно прервал префект преторианцев помощника, не могущего унять либидо. — Прыгни в бассейн, охладись!

Жополицый толстяк оторвался от обглоданной журавлиной ноги и сипло засмеялся. Комсомолец с ненавистью посмотрел на него и забормотал в свое оправдание:

— Да у меня от него наоборот — еще крепче…

— Хватит! — прошипел Голубоглазый.

Тот немедленно осекся и с виноватым лицом принялся подливать всем из золотого кувшина.

— Хорошее пиво! Нам его старый раб-египтянин варит! Густовато, конечно… — затараторил он, со страхом поглядывая на начальника.

— Да как по мне, «Жигулевское» получше будет! А вобла у них здесь имеется? — машинально спросил Лейтенант и замолчал, увидев выражения лиц собеседников. Комсомолец от неожиданности открыл рот и попеременно переводил взгляд то на Голубоглазого, то на не знающего, что теперь делать, Ретиария. Жополицый поперхнулся и зашелся в длинном приступе кашля. Красный цвет одутловатого лица стремительно превращался в синий. Голубоглазый невозмутимо подошел к нему и хлопнул по жирной спине своей мощной сухой ладонью. Из открытой пасти вылетел кусок жира, и Жополицый с облегчением вдохнул воздух.

— Что ж, — резюмировал Голубоглазый и улыбнулся одними тонкими губами, — нашего полку прибыло! Ну здравствуйте, товарищ!

Глава 7

«Красная звезда», 27 февраля 1990 года

«Пожалуй, ни один митинг сегодня не обходится без того, чтобы не взбирались на трибуну напористые горлопаны, не поливали грязью наши социалистические идеалы. Хуже того, порой это делают коммунисты, занимающие высокие посты. Поверьте, стыдно смотреть на их заискивания перед „заведенной“ толпой… На марксистско-ленинское учение сегодня пытаются взвалить ответственность за все наши беды…»

— И куда только нашего брата-скифа не забрасывало! — продолжал Голубоглазый, разглядывая Лейтенанта без всякого приличествующего такому случаю удивления. Как будто встреча с соотечественником в древнеримской бане была для него таким же обычным делом, как метро за пять копеек или бесплатное здравоохранение.

— Что ж, молодой человек, расскажите о себе! Как вас в гладиаторы занесло! Сами-то из Москвы? А? По говору слышу! А я вот из Питера!

Хлебнув египетского портера, Ретиарий крякнул, закусил паштетом из павлина и изложил внимательно слушавшему Голубоглазому краткую версию своей, прямо скажем, не очень длинной биографии. Узнав о том, что в свои восемнадцать Лейтенант уже умудрился получить офицерское звание, префект в первый раз за все время рассказа выразил удивление:

— Это ж надо! Я и не слышал, что у нас такое возможно! А комсомол еще жалуется: «Партия, дай порулить!». Гайдар, мол, полком в шестнадцать командовал! Вот, полюбуйтесь: парню восемнадцать, а он уже центурию в бой водит! И как водит!

— Вы совершенно правы, товарищ подполковник! — с видимым удовольствием поддакнул Комсомолец. — Зря наши шумят! Время сейчас такое, что юный помощник партии с активной жизненной позицией чего угодно добиться может!

Лейтенант понял, что чутье его не подвело — красногубый действительно оказался освобожденным комсомольским работником. Впрочем, в отношении Голубоглазого у него тоже появилась догадка.

— А вы в каком округе служите, товарищ подполковник? — решил он подтвердить свои предположения.

— В Лубянском! — с усмешкой ответил Голубоглазый, оценив деликатность юноши.

Примерно так — чтобы ненароком не обидеть — интеллигентные люди в СССР выясняли принадлежность собеседника к определенной национальности. В таких случаях в ход шли комментарии вроде «Какие красивые туфли! У вас родственники за границей?» или — попроще — «Вы что больше предпочитаете: Ницше или фаршированную рыбу?».

— Товарищ подполковник, — вмешался Комсомолец, вновь облизывая и без того пунцовые губы, — служит в разведке! — И добавив таинственности в голосе: — За рубежами нашей великой Родины!

Голубоглазый чекист недовольно покосился на не в меру болтливого комсомолиста. Потом, видимо, смекнул, что в нынешней — бредовой — ситуации можно было и пренебречь писаными правилами и неписаной этикой. Испытывающе посмотрев в глаза Лейтенанту, он решил продолжить тему, но совсем под другим углом.

— Сейчас, уважаемый, мы все оказались за пределами! Причем не только СССР! Это, я вам скажу, будет похуже, чем смываться с проваленной явки! — Лицо Голубоглазого при этих словах так перекосило, что Лейтенанту показалось, что тот знал об упомянутой неприятности не понаслышке. — А потому, товарищи, мы должны держаться вместе!

Слово «товарищи» подполковник произнес тихо и с какой-то подкупающе доброй интонацией — как будто они находились не в роскошных термах с розовыми лепестками, раскованными феминами и жареным журавлем, а в подвалах оккупированного немцами Минска — празднуя наступление Нового 1942 года.

— Я не знаю, зачем Родине понадобилось забросить нас сюда, к этим… рабовладельцам, развратникам и…

— Пидорасам! — с удовольствием подсказал Комсомолец, давясь журавлем, запеченным в углях по египетскому рецепту — с мясом кобры и инжиром.

Товарищ префект вновь без восторга посмотрел на его красные губы. Лейтенант же подумал, что слово «Родина» прозвучало с интонацией, понятной лишь советскому человеку. В нем слышались и сыновняя любовь, и тревога за судьбу шестой части суши, и невольная обида на преемников Железного Феликса, пославших его черт знает куда, забыв повысить инвалютную часть зарплаты.

— А как вы думаете, товарищ подполковник, — воспользовался паузой наш герой, — каким образом мы здесь оказались?

— Мне кажется, — осторожно ответил Голубоглазый профессионально тихим голосом (меньше шансов, что услышит потенциальный противник!), — что мы стали частью эксперимента наших ученых, нашедших способ путешествия во времени. Но, несмотря на несомненную мощь советской науки, по-видимому, произошел какой-то сбой, и мы попали сюда без подготовки и предупреждения. Что ж, это, конечно, досадно, но не смертельно!

«Неужели, — подумалось Ретиарию, — они не поняли, что виною всему коматозное состояние? А что, если, в отличие от меня, у этих двоих не малярия, а скажем, перманентная кома? Может, они просто не знают, что у других есть возможность возвращаться в свое время? Лежат себе в больнице который месяц, и неизвестно когда очнутся!»

— В конце концов, такое случалось и у нас, разведчиков, — продолжал Голубоглазый своим тихим голосом, — что забрасывали не туда! И ничего! Искали своих, устанавливали контакт и выполняли уточненную задачу!

— И какое дело будем делать мы? — осторожно поинтересовался юный офицер.

Подполковник с Лубянки сделал паузу, улыбнулся своими страшноватыми тонкими губами и спросил у насытившегося наконец Жополицего:

— Как ты думаешь, сможет товарищ лейтенант сохранить тайну?

Тот не спеша утер губы, пристально — как будто выбирая, какую часть тела засунуть в тиски, — посмотрел на Лейтенанта и промолвил низким густым голосом:

— Да наш парень, советский! Комсомолец, офицер-интернационалист, спортсмен — смотрите, как этих придурков на арене метелил!

— Ну что ж, — сказал Голубоглазый, посмотрев в глаза Ретиария, — тогда введем товарища в курс дела!

Почему-то было понятно, что свой вопрос о надежности он задавал просто так и что мнение свиты мало повлияло на его собственное.

— Сколько мы здесь? С 64-го? — Префект вновь задал вопрос, ответ на который он наверняка знал и сам.

— Да, товарищ подполковник! Аккурат за четыре месяца перед пожаром нас сюда и забросили!

— Сам понимаешь, сначала был шок! Но нам, советским, не привыкать! Пришлось брать себя в руки и начинать работу! Хорошо хоть, что вот он, — Голубоглазый кивнул в сторону Комсомольца, — рядом оказался!

— А как вы его узнали? — с удивлением спросил Лейтенант. — Вы что, еще в СССР знакомы были?

— Да, гм, — вдруг застеснялся комсомолист, — я еще студентом с товарищем подполковником познакомился!

— Он сильно выделялся среди однокурсников своим желанием помочь Родине! — подтвердил подполковник. — И в комитете комсомола работал, и информацию успевал поставлять! И стихи для рок-групп писал! Да не абы-какие — талантливые!

Комсомолист-литератор сконфуженно развел руками: мол, ну что поделаешь, стучал! Ведь все стучали!