Пять поэм - Низами Гянджеви

Бахрам и рабыня

Знаменитый эпизод предания о Бахраме, имеющийся в другом изложении в «Шах-наме» Фирдоуси, — сюжет многочисленных миниатюр, изображений на чащах, кувшинах и т. п. Бахрам едет на охоту со своей любимой певицей — рабыней Фитне. Он показывает ей искусство в стрельбе из лука, но она замечает, что тут нет ничего удивительного: всякий, мол, кто долго упражняется в каком-либо искусстве, достигает в нем совершенства. Тут видна выучка, а не сила. Бахрам в гневе хочет убить рабыню, но не считает возможным пролить своей рукой кровь женщины и поручает убить ее своему военачальнику. Тот уводит Фитне. Она умоляет его отложить исполнение приказа Бахрама. Пусть он доложит Бахраму, что убил Фитне. «Если шах выразит удовлетворение, убей меня, если же он огорчится — я спасена», — говорит рабыня. Военачальник поступает так, как она его просила. Бахрам раскаивается в своей жестокости и горько рыдает… Военачальник отправил Фитне в свою деревню, около которой была высокая башня. В деревне родился теленок. Фитне стала брать каждый день этого теленка на спину и относить на вершину башни. Теленок рос, но росли и силы рабыни и через некоторое время она носила уже на вершину башни взрослого быка. Прошло шесть лет. Как-то раз Бахрам на охоте заехал в эту самую деревню. Фитне просит военачальника пригласить Бахрама на пир. Пир устраивают на верхней площадке башни. Во время пира военачальник говорит Бахраму, что в соседней деревне есть девушка, которая поднимается на эту башню, неся на спине быка. Бахрам поражен. Зовут Фитне, и она, закрыв лицо покрывалом, показывает свое умение. Бахрам говорит, что в этом нет ничего удивительного: просто она долго упражнялась, все дело в выучке. Фитне отвечат: «Когда хорошо стреляют из лука, то это не благодаря выучке, а когда носят быка на башню, то это только благодаря выучке, а не силе». Бахрам по этому ответу узнает Фитне, срывает с нее покрывало и заключает ее в объятия. Военачальник получает щедрую награду, а Фитне становится женой шаха. (Намек на вторую часть этой легенды, очевидно, очень древнюю, имеется в «Сатириконе» Петрония: «Снесла теленка, снесет и быка». У Фирдоуси этой части нет. Бахрам в гневе растаптывает рабыню конем.)

Хакан Чина вторгается в Иран

Бахрам поручает управление страной трем везирам, а сам веселится. Хакан Чина прослышал, что Бахрам предался одним забавам и любовным утехам. Он решает, что Иран не сможет защищаться, собирает огромное войско — триста тысяч лучников и с востока вторгается во владения Бахрама. Войско Бахрама долгие годы бездействовал-о, обленилось, двинуть его на врага просто опасно. Наместники вступили в тайные сношения с хаканом. Бахрам не принимает боя и бежит из столицы. Хакан торжествует и на радостях устраивает пиршества. Бахрам же, отобрав триста лучших всадников, внезапно ночью нападает на ставку хакана и одерживает блестящую победу. Войска Чина бегут в панике, хакану с трудом удается спасти жизнь. Бахрам возвращается в столицу.

Бахрам порицает начальников войска

Бахрам, воссев на престол, собирает своих военачальников и обращается к ним с гневной речью. «Я не видел вас во время недавних сражений, — говорит Бахрам, — вы способны, очевидно, лишь хвастаться древностью рода и знатностью, а не воевать! Да, я пью вино, — продолжает Бахрам, — но я, как видите, не забываю и о благе государства, мой враг побежден». Военачальники обращаются к Бахраму с подобострастными речами. Победа Бахрама, говорят они, затмила все подвиги древних царей. Шах всегда настороже, он не дремлет, страна при нем процветает. Затем слово берет везир Бахрама Нуман, сын Мунзира, царя Йемена. Он просит отпустить его на родину. Бахрам щедро одаривает Нумана, и тот уезжает.

Бахрам женится на дочерях падишахов семи стран

Всей душою в наслажденья погрузился шах, Ибо он устал в походных пребывать трудах. Судьбы подданных устроил сам сперва Бахрам, А уж после приступил он и к своим делам. Он попрал врагов Ирана твердою пятой И предалея неге мира с чистою душой. И пристрастие былое стал он вспоминать. Что в трудах — за недосугом — начал забывать. Как Аржанг, семи блиставший мира поясам,— Образы семи красавиц вспоминал Бахрам. И в душе Бахрама-Гура разгорелась вновь К этим гуриеподобным девушкам любовь. Семь волшебных эликсиров в мире он открыл И семью огнями пламя страсти погасил. Первая была — царевна Кеева дворца, [296] Но у ней в живых у ту пору не было отца. Он засватал перл бесценный рода своего И за тысячи сокровищ получил его. А потом к хакану Чина он послал гонцов И письмо с угрозой, скрытой средь любезных слов. Дочь просил он у хакана и казну с венцом И вдобавок дань двойную на году седьмом. Отдал дочь хакан Бахраму и послал дары: Груз динаров и сокровищ, чаши и ковры. Вслед за тем Бахрам кайсару вдруг нанес удар,— Вторгся с войском в Рум. Немалый там зажег пожар. Спорить с ним не стал объятый ужасом кайсар, Выдал дочь свою и с нею дал богатый дар. И людей в Магриб к султану шах послал потом С чистым золотом в подарок, с троном и венцом. Что ж! Магрибскую царевну получил Бахрам. Посмотри, как в той женитьбе ловок был Бахрам. А когда был кипарис им стройный увезен, В край индийский за невестой устремился он. Разумом раджу индусов так пленил Бахрам, Что и дочь индийца в жены получил Бахрам. И когда в Хорезм направил шах Бахрам посла, Хорезм-шaxa дочь женою в дом к нему вошла. Он царя саклабов даром дорогим почтил, Дочь его — алмаз чистейший — в жены попросил. Так вот — от семи иклимов — у семи царей Взял он в жены семь прекрасных перлов-дочерей; И привез к себе, и с ними в счастье утопал, Юности и наслажденью полностью воздал.

Зимние пиры Баxрама и построение семи дворцов

В некий день, едва лишь солнце на́ небо взошло, Небосвод в сребристом блеске обнажил чело. Радостен и лучезарен, ярко озарен Был тот день. Да не затмится он в чреде времен! В это утро щах собранье мудрецов созвал. Как лицо прекрасной девы, дом его блистал. Не в саду садились гости, а входили в дом, Ибо день тот был отрадный первым зимним днем. Все убра́нство в дом из сада унесли. И сад Опустел, погасло пламя множества лампад. Смолкли соловьи на голых, мокрых деревах. Крик ворон: «Держите вора!» — слышится в садах. От индийца родом ворон, говорят, идет,— Диво ль, что индиец вором стал и сам крадет. [297] Вместо соловьев вороны царствуют в садах. Вместо роз шипы остались на нагих кустах. Ветер утренний — художник, что снует везде, Он серебряные звенья пишет на воде. Холод у огня похитил мощь, — и посмотри: Из воды мечи кует [298]он под лучом зари. И с копьем блестящим вьюга всадником летит, Над затихшей речкой острым снегом шелестит. Молоко в кувшинах стало твердым, словно сыр. Стынет в жилах кровь живая, воздух мглист и сыр. Горы в горностай оделись, долы — в белый пух, Небосвод в косматой шубе дремлет, хмур и глух. Хищник зябкий травоядных стал тропу следить, Чтоб содрать с барана шкуру, чтобы шубу сшить. Голова растений сонно на землю легла, Сила их произрастанья в глубь пещер ушла. Мир-алхимик на деревьях лист позолотил И рубин огня живого в сердце камня скрыл. В благовонья тот алхимик розы превратил [299] И в кувшине под печатью крепкой заключил. Словно ртуть, вода густая стынет на ветру И серебряной пластиной скрыта поутру. Теплый шахский дом, блистая стеклами окон, Совмещал зимою свойства четырех времен. Золотым углем жаровен и живым огнем Леденящий зимний воздух нагревался в нем. А плоды и вина сладко усыпляли ум, И от сердца отгоняли рой докучных дум. На углях горел алоэ, жарко тлел сандал; Как индийцы на молитве, дым вокруг вставал. [300] Для поклонников Зардушта рдел живой огонь, Был источником веселья золотой огонь. В золоте, в дыму алоэ брачный был чертог, Пиршественный, как гранатный розовел цветок. Яркие шелка блистали в зале пировом. Куропатка с перепелкой над живым огнем Вместе жарились, вращаясь. С ними чередой, Оперенье сняв, кружился вяхирь молодой. Желтый пламень дров горящих, дымом окружен, Кладом золотым казался, дым на нем — дракон [301]. Адом был огонь и раем. В суть огня вникай: Ад он — жаром пепелящим, ярким светом — рай. Обитателям кумирен он — горящий ад, Сад он райский для прошедших узкий мост — Сират. Древний Зенд Зардушта гимны пламени поет, Маг, как мотылек крылатый, вкруг огня снует. В славный зимний день с друзьями пировал Бахрам, Пил вино, как подобает пить вино царям. Вина сладкие, жаркое, музыка, друзья,— Это зимнею порою одобряю я. Как улыбка уст румяных, в чаше блеск вина, Коль вином горячим в стужу чаша та полна. Музыкой разгорячен был у застольцев мозг, Сердце в теплоте отрадной таяло, как воск. Мудрецы путем веселья за вином пошли, Искрящийся остроумьем разговор вели. Каждый радостно, открыто шаху говорил То, что в сердце благородном ото всех таил. Некий славный иноземец среди них сидел, Князь по крови, он, великий, знанием владел. Светлый ликом, словно солнце, звался он Шида; Живописец — чувств исполнен, вдохновлен всегда, Геометр и математик, врач и астроном, Был он в зодчестве прославлен дивным мастерством. Словно воск, податлив камень был в его руках, Яркий блеск его мозаик не погас в веках. Он узорною резьбою зданья украшал И по извести картины красками писал. Поднялся он из застолья, перед шахом встал, Поклонился, сел на место и царю сказал: «Если будет мне согласье шаха и указ — Устраню я от Ирана наговор и сглаз. Я ученый и астролог. До высоких звезд Мною знанья тайн небесных перекинут мост. Был провидения дан мне при рожденье дар, Зодчеству меня премудрый научил Симнар. Предначертано мне было, чтобы я пришел И для шаха семь высоких здесь дворцов возвел. Чтобы семь цветов небесных радуги я взял, Чтобы дом семи чертогов семицветным стал. Семь прекрасных жен Бахраму судьбами даны, Семь красавиц; каждой свойствен цвет ее страны. Надо, чтоб дворец у каждой ей по цвету был, Чтобы с цветом сочетался цвет семи светил. В соответствии с движеньем неба и планет, За семь дней своих неделя изменяет цвет. И в согласии с движеньем вечных звезд и дней, Каждый день пускай приходит шах к жене своей. Шах ответил: «Я согласен. Эти семь дворцов Златоверхих ты построишь средь моих садов. Но и мне в свой срок придется к богу отойти, Так зачем же здесь заботы лишние нести? Говоришь, что семь чертогов мне построишь ты, Что внутри, подобно раю, их устроишь ты? В тех чертогах поселится только страсть моя, Ну, а где же буду бога славословить я? Коль в семи чертогах славить буду божество, Где же будет храм? Где бога встречу моего?» Но подумал про себя он: «Заблуждаюсь я, Маловер, во всюду сущем сомневаюсь я. Тот, кто землю наполняет и небесный свод, Слово искренней молитвы всюду он поймет». И, представ с душой открытой пред лицом творца, Заложил Шида основу первого дворца. Семь чертогов он два целых года возводил, Ежедневно на рассвете на леса всходил. Да! Поистине — ты скажешь — зодчий был велик! Семь невиданно прекрасных он дворцов воздвиг. Был у каждого свой тайный гороскоп, свой цвет. С честью выполнил строитель данный им обет. Шах Бахрам, придя, увидел средь своих садов Семь дворцов, как семь небесных светлых куполов. Знал он, что достигли слухи отдаленных стран, Как безжалостно с Симнаром поступил Нуман. Был Нуман за то сурово всюду осужден, Что премудрого Симнара смерти предал он. Чтоб Шида был им доволен, счастлив был весь век, Шах ему богатый город подарил — Бабек. Он сказал: «Нуман ошибку тяжкую свершил, Я судить его не волен, — знал он, что творил». Не по скупости Нуманом был Симнар убит, Не по щедрости так щедро и Бахрам дарит. Таково предначертанье в жизни сей земной,— Здесь всегда один в убытке, с прибылью — другой. Этот жаждою томится, гибнет тот в воде, И награду за Симнара воздают Шиде. Мудрый ведает: грядущий день от нас закрыт. Поражен своей судьбою — человек молчит.