Поверь в любовь - Мэри Спенсер

– О... конечно, Джеймс. Я согласна.

– Я предупрежу Ната. Скажу, чтобы не приезжал? – Он бросил на нее вопросительный взгляд.

Она кивнула, не поднимая глаз от неловко сжатых рук.

– Спасибо, Джеймс.

Он инстинктивно потянулся к ней.

– В чем дело, Бет? О Боже, да у тебя кровь!

– Пустяки. – Она попыталась было убрать руку за спину, но он крепко сжал ей пальцы. – Просто укололась. Ничего страшного.

Джеймс свободной рукой принялся шарить по карманам в поисках платка.

– Не валяй дурака! И не дергайся, Бога ради, я не сделаю тебе больно! – Вытащив наконец белоснежный платок, он отсосал кровь из ее пальца, а потом наложил импровизированную повязку. – Как это случилось?

– Видишь ли, я шила, а тут постучал ты... – с объяснила она, стараясь сдержать охвативший ее при его прикосновении трепет. Она едва могла дождаться, когда он выпустит ее руку. – Это просто царапина. Я всадила себе в палец иголку.

Джеймс втолкнул ее в комнату, огляделся, и его брови сердито сошлись на переносице.

– Ничего удивительного... такая темень! Хочешь ослепнуть?

Элизабет удивилась:

– Вовсе нет, с чего ты взял? К тому же у меня, как видишь, вполне приличная лампа!

– И окна закрыты! Да ни одна лампа в мире не заменит дневной свет! – пробурчал он, не соображая, что городит чушь – солнце к тому времени давно уже село.

Элизабет в упор взглянула на него. Губы ее упрямо сжались.

– Во сколько вы заедете за мной, сэр? – Что?!

– Я спросила...

– Я слышал, что ты спросила! Но по-моему, мы говорили о том, как тут темно!

Элизабет тотчас стиснула руки.

– Мы уславливаемся о встрече, чтобы побывать на могиле нашего сына. И больше ни о чем не говорим, понятно, мистер Кэган?

«Боже, да вы только посмотрите на эту задаваку!» – сердито подумал Джеймс. Ладно, пусть ее злится! Ему все равно. Пусть делает что хочет... задирает нос, слепнет... ему наплевать!

– Я буду у тебя в десять. – Сердито нахлобучив шляпу, он захлопнул за собой дверь.

Прошло два часа. Элизабет как раз поужинала, когда в дверь постучал Бен Симонсон.

– Элизабет, – взмолился он, едва она открыла дверь. – Только не спорь, прошу тебя! – В руках он держал два высоких, отделанных золотом торшера. – Я и так уже больше часа препирался с Джимом Кэганом и больше не могу! Либо забирай их, либо прикончи меня на месте! А я хочу домой. Меня ждет ужин!

Элизабет тотчас узнала их и покачала головой.

– Но, мистер Симонсон, да ведь они стоят по девятнадцать долларов каждый! Это невозможно!

– Боже! – застонал Бен, схватившись за голову и раскачиваясь из стороны в сторону, будто от нестерпимой боли. – Прошу тебя, Элизабет!

Она нахмурилась:

– Тогда я сама вам заплачу, мистер Симонсон. Или вычтите из моего жалованья.

– О нет! – взмолился он. – Ты смерти моей хочешь! Хочешь, чтобы Рэчел осталась вдовой, да? Или может, ты забыла, что он за человек? Прошу тебя, Элизабет, пожалей меня, старика! Если он опять забарабанит мне в дверь, я просто не вынесу!

– От Джима Кэгана я ничего не приму! – отрезала Элизабет. – Или забирайте их, или я заплачу сама.

– Нет, он и так уже заплатил за них втрое с условием, что я сегодня же отнесу их вам! Элизабет, – голос Бена стал вкрадчивым, – возьмите их! Я ведь всегда был добр с вами, верно? И сделайте мне одолжение, не говорите больше о деньгах.

– Конечно, Бен, я помню вашу доброту! – поспешно отозвалась Элизабет. – Но ведь они стоят по девятнадцать долларов каждый!

– Да ведь Джим заплатил за них втрое! – завопил Бен и с тяжелым вздохом надел шляпу. – Эх, девочка, послушайтесь совета старика, который вам в отцы годится! Иной подарок, уж вы мне поверьте, приличнее принять, чем отказаться! Да только молодежь вроде вас ничего не понимает.

Элизабет хранила упорное молчание. На лице ее читалось ослиное упрямство.

– Тяжелее приходится тому, кто дает. И порой истинное милосердие в том, чтобы взять, а не дать, – вздохнул он. – Элизабет, ты хорошая девочка, милая и красивая, но ты не умеешь быть милосердной! Подумай об этом, детка. А пока до свидания, моя дорогая.

Пока они не выехали из города, Джеймс даже не пытался завести с Элизабет разговор о лампах. Сама же она упорно молчала.

– Ладно, – не выдержал он, – выскажи, что у тебя накипело, и покончим с этим!

Элизабет украдкой бросила взгляд на его лицо – Джеймс самодовольно ухмылялся. Этим утром она особенно тщательно занималась своим туалетом – потратила битых два часа на то, чтобы одеться! Платье, по замыслу Элизабет, должно было быть простым, но строгим – таким, чтобы этот наглец наконец понял: она ничего от него не примет! Но мысли ее внезапно унеслись в то далекое прошлое, когда она шаг за шагом тащилась вслед за отцом через жаркие прерии Техаса и пустыни Нью-Мексико и Аризоны, через опаленную солнцем Калифорнию с ее песком и пылью, так что в конце концов она даже забыла, как выглядит обычная трава.

Жаль, что то время уже не вернуть, вдруг подумала она. Но даже просто вспомнив о нем, Элизабет почувствовала себя сильнее. Надо стать свободной, как тогда, много дней назад: измученная жаждой, обессилевшая и голодная, она, казалось, не сделает ни шага, но делала его и двигалась дальше!

Теперь же, глядя на Джеймса и, несмотря ни на что, продолжая его любить, Элизабет ощущала, как вся ее решимость тает, будто снег под яркими лучами солнца. Никакое прошлое не в силах изменить ее чувств к этому человеку!

– Спасибо тебе за лампы, – тихо сказала она.

От неожиданности Джеймс резко натянул вожжи, и лошади едва не встали на дыбы.

Понадобилось время, прежде чем он сумел овладеть собой.

– Я вовсе не хотел тебя обидеть, – неловко объяснил он, стараясь не выказать своего удивления. – Просто не хотел, чтобы ты сидела в темноте.

Милосердие в том, чтобы принять дар, вдруг вспомнила она слова Бена Симонсона, впервые осознав правоту старик.

– Они такие красивые! Спасибо тебе, Джеймс! Господи, стало быть, она решила их оставить! А Джеймс посчитал, что ослышался. На это он и надеяться не мог.

– Пожалуйста, – неловко пробормотал он. И добавил, с улыбкой оглянувшись по сторонам: – Чудесный денек... для января, конечно! И совсем не холодно.

– В прошлом году было холоднее. – Элизабет вдруг вспомнила, как весь мир в те дни казался ей погруженным во тьму. Говорить об этом не стоило. К тому же они оба и раньше не заговаривали о сыне. Впрочем, теперь это необходимо.

Судя по всему, Джеймс думал о том же и был благодарен Элизабет за то, что она первой начала разговор.

– Да, – тяжело вздохнул он, – холоднее. И небо было затянуто облаками, не то что сейчас, когда солнце сияет вовсю!

Элизабет с трудом проглотила застрявший в горле комок.