Величие и падение Рима. Том 1. Создание империи - Гульельмо Ферреро

Можно возразить, что, если Митридат вторгся в Азию, когда Котта и Лукулл были еще в Италии, ему по меньшей мере три месяца приходилось сражаться в Азии с незначительными силами. Почему же он не воспользовался этим, чтобы овладеть большей частью провинции Азии? Почему все время он оставался на севере? Причина этого, без сомнения, была в положении азиатских городов. Только немногие и наименее важные стали на сторону завоевателя; другие, испуганные воспоминаниями о прошлой революции, потерпевшей такой жалкий конец и которую пришлось так сурово искупать, под влиянием римских эмигрантов и богатых классов, на этот раз не давших захватить себя врасплох, остались сдержанными. Было бы неблагоразумно, ввиду недостатка провианта, двинуться в середину неприятельской страны и тратить на осады городов силы, которые Митридат хотел сохранить нетронутыми для того, чтобы помериться ими с римской армией, долженствовавшей прийти ему навстречу.

В

Красс, Помпей и Цезарь от 70 до 60 года до P. X. (к с. 149)

Отношения Красса и Помпея в продолжение десяти лет, протекших между их консульством и консульством Цезаря, очень важны для объяснения событий этого времени; но рассказы античных историков так спутаны и так не полны, что я считаю необходимым присоединить несколько замечаний для объяснения предположений, на которых основывается моя передача фактов.

Допустив, как я уже сказал в тексте, что Помпей и Красс поссорились еще до окончания их консульства, я предположил, что первой причиной этой ссоры были интриги Красса, старавшегося помешать Помпею заместить Лукулла. Для объяснения последующего естественно и необходимо предположить, что у Помпея было это намерение, как признал и Моммзен (R. G., III, 106), но он объяснил отказ Помпея от своей мысли тем, что в 70 г. война с Митридатом казалась уже оконченной. Мне, напротив, кажется более вероятным, что Помпей отказался от своей мысли, принужденный к этому Крассом. Действительно, и в 70 г. легко было предвидеть, что из войны с Митридатом родится армянская война. Кроме того, ссора двух соперников, возгоревшаяся после примирения в январе 70 г. благодаря событиям, связанным с консульством, чтобы стать такой ожесточенной, продолжительной и опасной для народной партии, должна была иметь серьезные мотивы, а не только личные несогласия. А какой мотив можно представить более серьезным и вероятным, чем борьбу честолюбий из-за получения такого чрезвычайного проконсульства? Выставленным мною предположением легко объясняется рассказ Веллея Патеркула (II, 31), в котором он говорит, что консул Помпей поклялся se in nullam prouinciam ex eo magistrati! iturum. Такое торжественное и публичное заявление не было бы сделано без всяких мотивов. Не вероятно ли предположить, что Красс при помощи консерваторов распространял клевету о честолюбивых замыслах Помпея, например, о его желании отправиться на Восток с целью сделаться потом господином всего государства, подобно Сулле (этот план действительно приписывали Помпею до его возвращения с Востока), и что Помпей, устав от этих клевет, раздраженный встреченными затруднениями, сделал это презрительное заявление. Кроме того, мне кажется невозможным, чтобы Помпей остался добровольно в Риме после своего консульства, и его презрительное и сдержанное положение, ненависть, обнаруживаемая по отношению к Крассу, по-видимому, указывают, что именно Красс принудил его вернуться к частной жизни.

Эта гипотеза подтверждается положением, позднее принятым Крассом. В 69 и 68 гг., когда Помпей тайно интриговал против Лукулла, а явно предавался отдыху частной жизни, Красс спокойно занимался своими делами, воздерживаясь от политики; он не пошевелился даже в 67 г., когда Помпей был послан против пиратов. Но после того, как в 60 г. Помпей был назначен преемником Лукулла, Красс снова неожиданно выступил, и притом так безрассудно и энергично, что мы с трудом узнаем в нем благоразумного банкира предшествующих лет. Он внезапно захотел добиться от сената, к великому негодованию консерваторов, декрета о завоевании Египта, страны дружественной и союзной уже с давних пор (Plut. Crass., 13). Правда, Светоний (Caes., 11) говорит, что этого командования домогался Цезарь, но я думаю, что здесь прав Плутарх, ибо Цезарь, только что избранный эдилом и имевший столько долгов, не мог иметь таких обширных замыслов. А так как мы знаем, что в эти годы Цезарь состоял на службе у Красса и был самым деятельным его помощником, то, вероятно, Светоний принял пропаганду, ведомую Цезарем в пользу Красса, за личное честолюбие первого. Красс, таким образом, внезапно был охвачен желанием чрезвычайных военных почестей, и столь богатый, столь благоразумный, столь склонный по характеру и расчету к консервативным идеям, во всяком случае, столь дотоле сдержанный, вмешивается в борьбу между народной партией и консерваторами, делается демагогом, очевидно, для получения начальствования в египетской войне. Он предлагает предоставить право гражданства жителям транспаданской Галлии; он участвует более или менее в заговоре 63 г.; он тратит деньги, чтобы доставить в 63 г. консульство Катилине.

Эта перемена, если не хотят объяснить ее как умопомрачение, должна была иметь внешнюю причину. И этой причиной, на мой взгляд, была посылка Помпея на Восток, бывшая личным ударом для Красса. Вероятно, он хвалился, что помешал Помпею наследовать Лукуллу, и этот успех неизмеримо поднял его репутацию. Но вот Помпей, в свою очередь, одерживает победу! Старое соперничество возрождается: Красс захотел компенсации и чрезвычайной должности, которая снова поставила бы его выше Помпея. Если бы положение дел было иное, если бы в 70 г. Помпей добровольно, а не по принуждению Красса, отказался от провинции, все это казалось бы почти необъяснимым.

Каково было участие Красса в заговоре 66 г.? Возможны разные гипотезы, ибо нет ни прямых документов, ни документов, которые можно было бы контролировать. Хотя Дион (XXXVI, 42) и Саллюстий (С: С, 18) не называют Красса между инициаторами заговора; хотя Светоний (Caes., 9) и Асконий (in Toga candida) пишут по поводу участия Красса, что все дело ограничивалось темными слухами, я лично думаю, что Красс и Цезарь были в нем замешаны. Иначе нельзя объяснить, как отметил John, такого снисходительного отношения сената. Если бы сенат и консулы оказались только перед Автронием, Суллой и Пизоном, они погубили бы их, тем более что процесс, начатый против Суллы три года спустя, показывает, что у них не было недостатка в желании отомстить за себя. Напротив, они пощадили их и даже вознаградили. Как объяснить это поведение, не допустив, что за ними скрывался гораздо более могущественный человек, и этим человеком должен был быть тот, кто в это время мучился такими честолюбимыми замыслами и кто является в рассказе Саллюстия виновником почестей, назначенных Пизону в награду за его заговор. Но почему Красс дал эту миссию Пизону? Этот вопрос связан с другим: почему Красс участвовал в заговоре? Я говорюучаствовал, ибо мне казалось вероятным, вопреки предположению John'a, что он не был задуман Крассом, а что, скорее, он ободрил его творцов, которыми, без сомнения, были оба консула. Передаваемый Светонием слух, что Красс хотел быть избран диктатором с Цезарем в качестве magister equitum, кажется мне необоснованным. Даже если бы Красс был назначен в 65 г. диктатором, то как бы он удовлетворил свою ненависть к Помпею и достиг своих дальнейших целей, если у него не было армии? Сулла мог быть властелином Италии целый ряд лет, но не потому, что был диктатором, а потому, что привел с собой из Азии свою армию. Даже если допустить, что Красс для защиты от возможных нападений Помпея по его возвращении домогался тогда диктаторской власти, какая была у Суллы, ему нужно было приготовить армию, а это можно было сделать только во время войны. Поэтому мне кажется более вероятным, что, помогая Сулле и Автронию сделаться консулами, он хотел, имея их на свой стороне, легче добиться командования в египетской войне. Потерпев неудачу, он попытался в 65 г. заставить дать жителям транспаданской Галлии права гражданства, а потому возбудил народную агитацию при помощи Цезаря, давшего в качестве эдила игры, оплаченные, конечно, Крассом. Когда не удались и обе эти попытки, упрямый человек вернулся к мысли заставить избрать консулами двух своих друзей и заключил союз с Катилиной и Антонием. Неудача этой попытки, потом открытие заговора рассеяли его планы, и Красс окончательно отказался от своих честолюбимых замыслов. В общем, я думаю вместе с Моммзеном (R. С, III, 172 сл.), что завоевание Египта и стремление получить командование в этой войне были конечной целью той агитации, с помощью которой Красс старался одержать верх над Помпеем. Поэтому посылка в Испанию Пизона не может быть связываема с революционными проектами, ибо управление Испанией было бесполезно для достижения истинной цели, т. е. завоевания Египта; но вместе с тем это было ударом Помпею, врагом которого был Пизон, и удовлетворением личной гордости Красса, доказательством перед лицом Рима его могущества и средством окончательно прекратить слухи, распространявшиеся по поводу его участия в заговоре. Роль Сития, напротив, остается необъяснимой. Я безуспешно старался найти предположение, которое удовлетворительно объясняло бы ее.