Был ли Пушкин Дон Жуаном? - Александр Лукьянов

В те же самые дни, когда Дантес писал свое письмо барону Геккерну, он почти открыто выражал свою любовь, что сразу было отмечено в салонах великосветского Петербурга. Однако зимой 1836 года это легкое волокитство не вызвало большого шума в обществе. В том, что Дантес был влюблен в Наталью Николаевну, не было причины для сенсационных слухов. Жена поэта была окружена романтическим поклонением – ее необыкновенная красота и поэтическая слава ее мужа вызывали поклонение у многих молодых повес. Только некоторые проницательные светские женщины, вроде молоденькой фрейлины М. Мердер, наблюдая в эти дни за Дантесом и Н. Н. Пушкиной, уверились, что они «безумно влюблены друг в друга».

Встречи урывками продолжались. В феврале Дантес снова пишет своему приемному отцу прекрасное и прочувствованное письмо, в котором облик Натальи Николаевны предстает в самом благородном виде: «Когда я ее видел в последний раз, у нас было объяснение. Оно было ужасно, но облегчило меня. Эта женщина, у которой обычно предполагают мало ума, не знаю, даст ли его любовь, но невозможно внести больше такта, прелести и ума, чем она вложила в этот разговор… Если б ты знал, как она меня утешала, потому что видела, что я задыхаюсь и что мое положение ужасно, а когда она сказала мне: я люблю вас так, как никогда не любила, но не просите у меня большего, чем мое сердце, потому что все остальное мне не принадлежит, и я не могу быть счастливой иначе, чем уважая свой долг, пожалейте меня и любите меня всегда так, как вы любите сейчас, моя любовь будет вам наградой; право, я упал бы к ее ногам, чтобы их целовать…»

Натали была приучена ревнивым мужем к послушанию, к верности супружескому долгу, хотя сам он его не раз нарушал. Ее пуританское отношение к браку было заложено религиозным воспитанием матери. «Но я другому отдана, и буду век ему верна». Эти известные слова «Онегинской» Татьяны как нельзя точно характеризовали отношения Дантеса и Натали.

Княгиня В. Ф. Вяземская, может, несколько несправедливо упрекала поэта в невнимательности к чувствам своей жены: «Пушкин сам виноват был, он открыто ухаживал сначала за Смирновою, потом за Свистуновою (ур. гр. Соллогуб). Жена сначала страшно ревновала, потом стала равнодушна и привыкла к неверностям мужа. Сама оставалась ему верна, и все обходилось легко и ветрено».

Для Натали, может быть, и легко, но не для Пушкина. Наталья Николаевна то ли по привычке, то ли по своей удивительной порядочности, была всегда откровенна с мужем. «Она давала ему во всем отчет, – говорит Долли Фикельмон, – и пересказывала слова Дантеса». «Она вообще ничего от мужа не скрывала, хотя знала его пламенную, необузданную природу», – вторил ей В. А. Соллогуб.

О своем увлечении Дантесом Натали, скорее всего, рассказала своему мужу. Пушкин понял, что непоправимое свершилось. Когда-то, перед свадьбой, он писал своей будущей теще: «Только привычка и продолжительная близость могут доставить мне привязанность вашей дочери; я могу надеяться со временем привязать ее к себе, но во мне нет ничего, что могло бы ей нравиться; если она согласится отдать мне свою руку, то я буду видеть в этом только свидетельство спокойного равнодушия ее сердца».

Уже тогда поэт не верил в любовь Натали к нему и постоянно, в течение всей семейной жизни, находился в состоянии противоречивом. Идеал верности и чистоты, который он себе создал, был холоден в сексуальном плане. В Натали так и не пробудилась чувственность, и любовная гармония, о которой подсознательно мечтал поэт, не приходила к нему.

Следуя психоанализу, можно сделать вывод, что Натали была фригидна. Фригидность, однако, не означает полного отсутствия сексуальности. Фригидная женщина может кокетничать и делать зазывные жесты, это было явно заметно во взаимоотношениях Наташи с Дантесом. Но сама она не осознавала этого, поскольку полового возбуждения при этом у нее не возникало. Чувственность Натали напоминала спящую красавицу, в которой сексуальность была подавлена детскими впечатлениями.

Дед ее был пьяница и развратник, который потратил почти все свое состояние на девок, отец – душевнобольной человек, мать, как мы говорили уже, женщина строгая и религиозная, но в последнее время сильно пьющая, полностью подавляла в дочерях сексуальные чувства. Натали была заметно увлечена молодым, красивым кавалергардом, но возникающее половое влечение тут же подавлялось, не достигая уровня сознания. Детские сексуальные воспоминания, видимо, наложили на чувства Наташи прочную броню, которая выразилась в отсутствии осознанного сексуального желания.

У Натали, так же как и у Анны Керн, был характер истерический, которому свойственны, с одной стороны, сильная сексуальность, а с другой – полная фригидность. Как мы знаем, Анна Петровна всю юность провела в бурной и довольно беспорядочной половой активности. Она постоянно шла на связь со многими мужчинами. Но как у многих истерических натур, ни одна ее связь не приводила к нормальной сексуальной разрядке. И только позднее, когда она вышла замуж за молодого Маркова-Виноградова, Анна Петровна наконец-то стала получать достаточно полное сексуальное наслаждение. Эта особенность истерических натур проводит как бы к поиску среди множества разнообразных партнеров одного, который смог бы постоянно удовлетворять сексуальные запросы женщины. Анне Керн было свойственно именно такое поведение.

Натали тоже была натурой истерической, но детские «сексуальные» впечатления и воспитание матери не только не развили в ней желания достичь полноценного удовольствия, но и сделали ее фригидной. Она, как мы видели, в отличии от Анны Керн, на искала своего «принца» в половых связях. Эротический идеал Наташи, скорее всего, развивался в фантазиях, в которых запрет на незаконную половую связь мог быть снят при условии «романтической» любви и схожести образа появившегося принца с «инцестуальными» образами отца или брата.

То, что Дантес выступил в роли «прекрасного принца», который готов освободить свою любимую от подавленного желания, не подлежит сомнению. П. Е. Щеголев совершенно прав, описывая их отношения: «Дантес взволновал Наталью Николаевну так, как ее еще никто не волновал. Любовный пламень, охвативший Дантеса, опалил и ее, и она, стыдливо-холодная красавица, пребывавшая выше мира и страстей, покоившаяся в сознании своей торжествующей красоты, потеряла свое душевное равновесие и потянулась к ответу на чувство Дантеса. В конце концов, быть может, Дантес был как раз тем человеком, который был ей нужен. Ровесник по годам, он был ей пара по внешности своей, по внутреннему своему складу, по умственному уровню. Что греха таить: конечно, Дантес должен был быть для нее интереснее, чем Пушкин. Какой простодушной искренностью дышат ее слова княгине В. Ф. Вяземской в ответ на ее предупреждения и на ее запрос, чем может кончиться вся эта история с Дантесом! “Мне с ним (Дантесом) весело. Он мне просто нравится, будет то же, что было два года сряду”. Княгиня В. Ф. Вяземская объяснила, что Пушкина чувствовала к Дантесу род признательности за то, что он постоянно занимал ее и старался быть ей приятным».

Пушкин почувствовал перемену в чувствах своей жены. Гордый и самолюбивый, он начал осознавать крушение своих надежд. Поэт психологически сжался. Он был настроен любить, развить и укрепить свои нежные чувства к жене, несмотря на ее фригидность. Влюбленность Натали в Дантеса обеспокоила его, накладываясь на тревожную усталость от постоянных финансовых неудач.

Решимость вырваться из тисков постоянного безденежья заставила его взяться за издание литературного журнала. В 10-х числах января поэту стало известно, что его новое детище – «Современник» – разрешен. Он с удвоенной энергией принялся за работу, не подозревая о новых трудностях. Настроенный решительно царским разрешением, Пушкин резко выступил против министра просвещения Уварова, напечатав злой памфлет на него в стихотворении «На выздоровление Лукулла».

Поэт надеялся, что общество встанет на его сторону, но произошло все наоборот. Против злых намеков поэта на недостойное поведение Уварова выступили и аристократы и чиновники. Реакция общества оказалась глубоко враждебной поэту. Уваров стал мстить Пушкину. Неприятности посыпались как из рога изобилия. Пушкин считал себя кумиром света, хотел блистать в нем, но прежней восторженного отношения к поэту уже не было. Уязвленное самолюбие взбудоражило Пушкина, он бросился в крайности. Он был готов на любые поступки.

Одна за одной последовали три дуэльные истории, ничем не обоснованные, но, к счастью, закончившиеся быстрым примирением противников. Поэт, как и в молодости, начал бросаться под пулю по пустякам. Что интересно; две дуэли были связаны с критикой в его адрес, как поэта и литератора, последняя, с графом Владимиром Соллогубом, связана с его якобы оскорбительными словами в адрес Натальи Николаевны. Выяснилось, что ничего подобного не было, и противники примирились. Пушкин сломя голову бросился защищать свою творческую и семейную честь.