Жемчужина - Станислав Михайлов

Я говорю с тобой; я, живущий над другими. Залы моего дома пусты, дома моих людей пусты. Яйца брошены. Ветер не приносит запахи жилья. Туман предупредил нас, песня созвала тех, кто захотел слушать: и мы были готовы, и мы пришли сюда, найдя преграду от скорой смерти. Пузырчатые перетащили нас через горы, в древнюю холодную яму упавшего огня, мы взяли с собой семена, построили дома и террасы, вырастили сады, но этим лишь отсрочили конец. Мой народ слишком велик, чтобы жить в заточении. Как огромное дерево не помещается в скудном объеме земли и чахнет, так и наш род зачах в этой яме. Наши яйца больше не треснут. Последние умрут без продолжения. Я — из их числа.

Я говорю за тех, кто родился до меня. Кто бежал сюда, в наш дом, уловив движение тумана. Остальным повезло меньше. Когда над просторными цветущими равнинами разверзлась прозрачная стена и упали семена гибели, уцелевшие люди поднялись в певческие залы, затворили створки и заложили входы, чтобы преградить ток дыму, яду и холоду. Но они не были способны пережить девять и один круг голодного мрака и белых полей. Одни выходили и умирали в поисках пищи, другие оставались в певческих залах, так и не разобрав вход. Мало кто уцелел. Это было давно, с теми, кто родился до нас, но мы помним. Пузырчатые носили предков туда, и они редко находили живых. И нередко не возвращались живыми. Существа, спустившиеся с небесных огней, убивали нас. Они пришли вслед за семенами гибели, после того, как черная ночь сменилась серой и на белые холодные поля обрушились дожди, после того, как солнце вернулось на небо и живая пыль заполнила воздух, осела и проросла новой жизнью на старых равнинах, на пепелищах и костях.

Я возвращался, и я знаю. Последние пузырчатые носили меня туда еще когда я был хвостат. Я поселился в полуразрушенном певческом зале. С тех пор, как упали семена смерти, прошло так много времени, что существа забыли о своей природе, забыли, как убивали нас. Их поколения меняются слишком быстро, чтобы помнить. Они боялись меня, считая чудовищем. Они одаривали меня тем, что считали для себя ценным. Куча подарков росла в углу моего дома. Иногда приводили ко мне жертв — таких же, как они. Большинство я выгонял, но некоторые задерживались. От них я научился языку, которым говорю сейчас с тобой. Послушай, как звучит наш».

И зал наполнился трелями и щелканьем, напоминающим перекличку птиц. Это было красиво, но никогда бы не догадался, что подобные звуки издает разумное существо.

«Я сказал тебе, и ты знаешь теперь, как звучал мой народ. Его больше никто не услышит. Камень памяти раскрывается и поет один раз, туман не может двукратно повторить запечатленное единожды. Поэтому слушай внимательно и запоминай все, что услышишь. Смотри и запоминай все, что увидишь.»

Из камня в потолок ударил столб тумана. Так внезапно, что я резко отшатнулся, едва не потеряв равновесие, и с трудом удержался на покатой верхушке. Дымное облако разбежалось по стенам и полу, захватило меня и погрузило в себя. Дышать стало немного тяжелее, но в остальном мое самочувствие не изменилось, если не считать непроницаемой пелены перед глазами.

И вот туман поредел. Я ожидал, что увижу едва проступающие в сумерках грубые каменные стены и пол, усыпанный обломками и кучами обвалившейся гипсовой лепнины, но реальность заставила замереть от восторга. Передо мной лежали джунгли. Вернее, нет, не дикий лес, а что-то вроде сада, разбитого по определенному плану: более высокие деревья чередовались с низкорослыми так, чтобы всем хватало света, а в тени были посажены, вероятно, какие-то солнцебоязненные растения. Широкие извилистые тропы пересекали этот лес в разных направлениях; озера и речки, вроде бы, естественного происхождения, но слишком уж разумно расположенные, питали его влагой.

У воды виднелись обособленные дома с покатыми крышами, годные для сезонов дождей. Меж ними сновали высокие двуногие существа с широкими цветными гребнями за головой. Отсюда они казались маленькими, хотя некоторые деревья едва достигали им плеч. Я мог смотреть одновременно издалека и вблизи и заглянул в их зеленоватые лица, хоть и мало напоминавшие человеческие, но имевшие так же, как и мы, по два глаза. Правда, глаза эти были расставлены широко и защищались выступающими костяными наростами, неподвижными сверху и, подобно щиту, надвигавшимися снизу, в результате чего, вместе с носовой пластиной, лицо становилось похожим на маску. Из-за тонких синих губ то и дело выскальзывал раздвоенный бледно-розовый язык: как признак любого волнения, нетерпения или увлеченности. Ушей, как таковых, не было, и возможно, гребни за спинами позволяли существам лучше слышать, или несли в себе какой-то ритуальный смысл — определенно, они являлись элементом одежды, как и широкие плетеные пояса, а у некоторых — жилеты, спускавшиеся до середины бедра. Они, судя по количеству крепежей и карманов, использовались для переноски мелких предметов: самый мелкий, пожалуй, размером сравнился бы с моей ногой.

В речках резвились такие же существа, только поменьше. Наверное, жизнь анамибсов, а не оставалось уже сомнений, что это они, была тесно связана с водой. Возможно, из воды они когда-то и вышли, но этого уже не узнать.

Вдруг все заволокло туманом. Когда он разошелся, передо мной возникла другая местность, берег большого озера, утопающий в невысоких, буйно цветущих кустах неизвестного мне вида. Вообще, многие из растений и животных, показанных тогда, были мне совершенно незнакомы. Вероятно, они вымерли. Многие ящероподобные сухопутные существа, в том числе весьма похожие на анамибсов, но не обладающие разумом, исчезли с лица Жемчужины навсегда.

Туман снова сходился и развеивался, он показывал мне разные стороны света, крайний юг и север, полностью лишенные льдов, огромный океан, очертаниями заметно отличающийся от нынешнего, моря, которых больше нет, озера, вместо которых нынче — пустыни. Он показывал мне невыразимо грозных морских хищников, размером с плавучую гору, с пастями, полными острых зубов, способных, казалось, дробить скалы. Летающие колонии «пузырчатых», о которых говорил мне верховный анамибс: подобно нашим хозяевам островов, они надували прозрачные капсулы, но только не воздухом, а самым легким из газов, поэтому могли перемещаться на очень большой высоте, ловя нужный ветер. Так же как и ленточники-серпариды, пузырчатые питались пыльцой и покрывали огромные расстояния, просеивая воздух длинными тончайшими нитями, едва касавшимися вершин деревьев. Когда же их время завершалось и требовалось переродиться, каждый отдельный пузырек выпускал газ и зарывался глубоко в землю, превращаясь в ничем не приметную раковинку-трубчатку. Мы часто находили такие в детстве, но даже не могли предположить, что это временные домики огромных летучих пузырей.