Жизнь и приключения Светы Хохряковой - Татьяна Догилева

– Это сказал пролетарский писатель Горький, – произнес Мигель с каменным лицом.

– Не забывайте об этом, сеньор Мигель, – сказала я и ушла с кухни.

Я сидела на неубранной постели, прислонившись к стене спиной, и меня била нервная дрожь.

«Красный гнев» еще не прошел, и мне очень хотелось стрелять, просто стрелять, стрелять и стрелять. Не в кого-нибудь, а хотя бы в отрытое окно. Я осмотрела на пистолет, который стоял на предохранителе, и вдруг подумала: «А с чего это я так быстро с ним справилась? Я ж вообще стрелять не умею».

«Умеешь, – подсказала мне память, – тебя папа учил».

«Да, – сказала я себе. – Папа учил. В детстве. А пистолет у него был точно такой».

Я стала гладить пистолет, название которого не знала, и вспоминать моего красивого веселого отца Володю. Я вспомнила, как он любил меня, как все свободное время, которого было совсем немного, посвящал мне. Как мы ходили на базар и покупали овощи, как ловко он разрезал арбузы, и протягивал по красному сладкому ломтю мне и мамочке, и как мы не вставали из-за стола, пока не съедали его целиком. А потом весь день по очереди бегали в туалет и хохотали. Эти дни у нас так и назывались – писательские.

Папа иногда брал меня на полигон. Мама была очень против, но папа строго говорил: «Дочь военного должна знать, чем занимается ее отец».

А я горячо его поддерживала. Мне там очень не нравилось, на этих полигонах: пыльно, жарко и в общем-то ничего интересного. Но зато как круто было заявить на следующий день одноклассникам: «Я вчера каталась на танке» или «Я вчера стреляла из настоящего пистолета» – и чувствовать себя целый день королевой в глазах мальчишек, которые приставали ко мне с расспросами.

Да, именно на полигонах, куда папа брал меня в тихие дни, чтобы похвастаться перед товарищами дочкой, он учил меня стрелять из пистолета. У меня ничего не получалось, пистолет был слишком тяжелым и тугим для моих пальчиков, но пару раз я все-таки бабахнула самостоятельно, никуда, естественно, не попав.

Но папа все равно был горд и доволен своей боевой дочерью. Я редко вспоминала папу – слишком рано он ушел от нас, а потом началась такая тяжелая жизнь, что я всю любовь сосредоточила на мамочке, но сегодня папа Володя послал мне привет.

Спасибо, папа, я тебя помню и люблю.

Дрожь унялась, и я почувствовала дикую слабость. Вытянулась на кровати, положила пистолет рядом на подушке и стала просто смотреть на него.

Из кухни слышалась какая-то возня, видимо, оказывали помощь придурку Хорхе. Какие-то разговоры, но я не прислушивалась – я смотрела на папин пистолет.

Какая-то дрема напала на меня, и сколько времени прошло, до того как открылась дверь в мою комнату и вошел Серхио, я сказать бы не могла.

Он оценил мое состояние, подошел и присел на край кровати. Нежно погладил меня по щеке – это было приятно, но когда он попробовал меня поцеловать – я передернулась от отвращения, резко села и сказала:

– Это уже перебор, командир. Давай ближе к делу.

– К делу, так к делу. – Он опять поставил стул напротив меня и начал задавать вопросы.

Я все честно рассказала, как я попала в Лунг и что там со мной произошло, умолчала только о пещере.

Серхио встал и начал ходить по комнате, что-то обдумывая.

– Что ты делала у Мейры?

– А куда мне было еще податься?

– Она говорила тебе что-нибудь?

– Да, она сказала, что вы должны опередить американцев. Чтобы не началась большая война.

– Зачем она тебе это сказала?

– Спросите у нее. Видимо, она считает, что я тоже из «Камина Хусто».

– Знает, что ты русская?

– Нет. Но назвала меня северной птичкой.

– Кто помог тебе добраться с острова до Территории?

– Дельфины.

– Я тебе не верю.

– Твое дело. Я говорю правду.

– Скорее всего тебя каким-то образом вынесло на течение, а дельфины просто твои галлюцинации от перегрева, недоедания и стрессов.

– Считай, как хочешь. Приступай к делу, командир.

И Серхио приступил. Он провел долгую политинформацию, потом еще раз в подробностях пересказал все злодеяния Эскобара Санчеса, пытаясь разжечь ненависть в моем сердце к этому преступнику против человечества. Но ненависть не разожглась. Сердце мое билось ровно, я ждала продолжения, хотя уже догадалась, куда он клонит. Потом стал рассказывать про Аниту.

– Анита Санчес, в девичестве Анита Грасс, является внучкой нацистского преступника Иоганна Венцелля, бежавшего из Германии еще в 1944 году в Аргентину. Он работал в военной химической лаборатории, специалист по газам.

В Аргентине взял имя Иоганн Грасс и сделал большую ученую карьеру. Ни от кого не скрывался, открыто ездил за границу на разные симпозиумы, пользовался большим авторитетом в мире ученых-химиков.

Женился тоже на немке, немцев очень много появилось в Аргентине после войны. Она была его студенткой, разница в возрасте около 10 лет, звали ее Лотта Шнайдер. Родилась дочь, которую назвали Анитой.

Анита тоже решила стать химиком и, окончив школу, поступила к отцу на кафедру. Там же она и познакомилась с Эскобаром Санчесом, который тогда являлся любимым аспирантом профессора Грасса.

Санчес был выходцем из Корунды, из бедной семьи, всего добился сам, учился на госстипендию, которую выбил ему немецкий профессор.

Бедный провинциал влюбился в белоснежную красавицу Аниту до потери разума, но понимал, что надежд у него никаких – слишком велика социальная пропасть.

К тому времени Грассы стали очень состоятельной семьей – имели прекрасную квартиру в Буэнос-Айресе и особняк за городом.

Эскобар же снимал комнатушку в дешевом квартале, вечерами подрабатывал официантом. Не видать бы ему Аниты как своих ушей, но тут в благополучную жизнь семьи Грассов вмешалось государство Израиль.

У них, видимо, горел план по поимке и уничтожению нацистских преступников, и они вышли на Штайна-Грасса, который считался пропавшим без вести. Официально Штайн не был в списке преступников – он не проводил смертельных опытов на людях и вообще считался чистым теоретиком, но все лаборатория считалась преступной. Многие, кто не успел скрыться до падения Германии, понесли наказания, вплоть до расстрела. Израиль не верил в невиновность Штайна, и Моссад разработал операцию по его похищению и суда над ним в Германии. Это была одна из самых провальных операций легендарного Моссада. Глупее придумать было нельзя. Они долго следили за стариком, хотя каждый из соседей мог подробно рассказать о расписании профессора – 3 дня в Буэнос-Айресе, остальное время в загородном доме, где либо отдыхал, либо отправлялся на долгие пешие прогулки. Он был уже стар и нездоров. И когда наступил час икс – само похищение, он как раз шел в магазин по каким-то своим надобностям. Они вчетвером напали на него, не успели ничего, он просто умер у них в руках. У стальных парней наступила большая паника, этого не было в их расчетах, и они не придумали ничего лучшего, как просто бросить тело на дороге, загрузиться в свои машины и скрыться.