Столыпин - Аркадий Савеличев

Стоп-стоп! Рука наемного борзописца, сочинявшего сказку, на этом месте невольно дрогнула. Все-таки грех великий – из распутника делать святого. Уж лучше так, словами Алешки Лопухина:

– Пьянство, как известно, до добра не доводит, по себе знаю… – Рассказчик снова приложился к фужеру. – Из благочестивого отрока вышел в конце концов не верный помощник своему отцу в хозяйстве, а блудодей, табакокур, вор и хулиган, которого нередко колотили почтенные отцы семейств и даже неоднократно, по приказанию исправника, били розгами. Бывало, едет он за хлебом или еще за чем в Тюмень… – опять отвлекся Лопухин, – да, едет, а возвращается домой ни с чем, без денег, пьяный, избитый, а часто даже без лошадей… Каков святой!

– Не отвлекайся. Времени мало, – поторопил его Столыпин. – С чего началось – вот главное.

– Случилось так… Однажды пришлось Григорию отвезти в Тюмень студента духовной академии, монаха Мелетия Заборовского, ставшего потом ректором Томской духовной семинарии. Студент-монах во время этой поездки произвел на Григория а-агромное впечатление! Всего лишь благочестивой беседой. Утверждали, так было. Пьяница Григорий «одумался», покаялся и вскоре круто изменил образ жизни. Тут-то и начались чудеса!

Шла обычная молотьба, когда все домашние старались использовать погожий день. Не любивший серьезной работы Гришка рассказывал разные церковные притчи и до поры до времени мог не слишком ревностно махать цепом. На него прикрикнули да и посмеялись над лодырем. Тогда Гришка воткнул лопату в ворох зерна, тяжелый цеп еще раньше бросил. Не батрак я вам!

Вот прямо с тока и пошел он по святым местам. Ходил целый год, кормился – такой-то дылда! – Христа ради. Святые места, как говорили, осматривал. А когда возвратился домой, то первым делом выкопал в хлеву пещеру и молился там Богу две недели. Другие судачили – пил две недели беспробудно. Тут ему явился давно почивший в Бозе святой Симеон Верхотурский. Во сне и сказал: «Григорий! Иди, странствуй и спасай людей». И Григорий пошел, опять Христа ради.

Где он только не бывал! И в Верхотурье, и в Саровской пустыни, и в Одессе, и в Киеве, и в Москве, и в Казани… Жизнь у паломника такая.

Ко времени своего просветления был Григорий уже женат. Между странствиями от супруги Прасковии родился сын Дмитрий, а потом и дочки, Матрена да Наталия. Как уж там семья жила, о том молва умалчивала. Эки мелочи! Слух о новоявленном праведнике стал распространяться далеко за пределами села Покровского. У Григория появились ученики – то бишь ученицы, поскольку мужики по обычаю норовили его поколотить. У женщин, особливо у молоденьких девушек, души более чуткие. Поклонниц своих он любовно звал «сестрами». Как на подбор, все молодые, красивые и страстно веровавшие в своего учителя. И он веровал в них. По-особому творил молитвы под какой-нибудь столетней лиственницей. Место моления «сестры» устилали мягким мхом. И после каждого многогласия «Господи, помилуй!» по очереди целовал их, обнимал, ласкал, а нередко, в восторге подвижническом, и плясал с ними вместе. Чтоб порадовать Бога и милых сестриц…

Но ведь зависть!.. Поклеп… Как не завидовать таким праведникам?!. Жаловались односельчане на Григория начальству: мол, губит он деревню порчей девок, под каждый праздник на паперть, а то и в избы прямо на порог подбрасывают новорожденных младенцев. «И откуда они только берутся?» – лукаво сетовали односельчане.

У исправника и без того хлопот невпроворот – пьяницы, прелюбодейство, а теперь еще и переселенцы со всей России напирали. Дался ему какой-то Гришка! Старец, которому едва за сорок перевалило…

А тут на одном богомолье слухи навели на Григория купчиху Башмакову. Она только что похоронила мужа и при всем мужнином миллионном наследстве очень страдала душой… Как было не помолиться в тиши и уединении?

Святой старец помолился вместе с ней, наособь от прочих сестриц; молодо-зелено, а за душой ни гроша. Брысь, греховодницы! У купчихи душа была побогаче, и душой своей любвеобильной она сильно к старцу привязалась. Пора было, наскучившись за мужем, мир посмотреть и себя показать.

Повезла Башмакова Григория знакомить с близкими ей людьми. Сначала в Казань, потом в Киев, в Москву и прямиком в Петербург. Чтоб пред Иоанном Кронштадтским и себя показать, и святого заодно. Страсть как любили купчихи святыми хвастаться!..

VII

Сибирь долго не отпускала мысли Столыпина. Да и Кривошеина, который после этой поездки стал очень активно помогать ему. Слова словами, но совместными усилиями двух соратников была подготовлена обширная записка на имя Николая II. Обращая внимание государя на то, что в Сибири земельная реформа идет гораздо быстрее, чем в Центральной России, она способствовала окончанию Амурский железной дороги, с выходом к океану. Проиграв Японскую войну, Россия брала реванш экономический. Николай II качал головой над рассказами о возникшей на новых условиях артели в Старой Барде, да и в других местах было нечто подобное. Ссыльные не в Россию просились – просились в Сибирь. И не только потому, что там контроль был слабее; будущее открывалось перед всяким сильным и целеустремленным человеком. Случай с инженером Гаврилой не был единичным; Столыпин массово подписывал разрешения после отбытия ссылки остаться в Сибири. Это не укладывалось в головах окружавших трон, отживших уже свое царедворцев. Великий князь Николай Николаевич, главный виновник военной авантюры, даже попенял в присутствии государя:

– Уважаемый Петр Аркадьевич. Неужели вы полагаете, что немытые мужики сделают то, что не смогли сделать наши пушки? То есть закрепиться на восточных пределах империи?

– Именно так, ваше высочество, – кивнул Столыпин. – С окончанием Амурской дороги к океану хлынет такой поток людей и грузов, что их никакими пушками не остановить.

«Записка» по результатам сибирской поездки подводила итог:

«Сибирь растет сказочно… В несколько последних месяцев выросли большие поселки, чуть ли не города».

Он оперировал сухими цифрами и выкладками, а в разговорах с Кривошеиным признавался:

– Боюсь сантиментов. Цари сантиментов не понимают, ведь тогда пришлось бы говорить о сказочной стране, о Беловодье… Я, право, начинаю верить, что где-то, за Алтаем, что ли, лежит эта благословенная страна. Что наука, что Пржевальский, – даже он такой страны не смог отыскать! Ведь едут не только в силу нашей реформы – какое-то провидение ведет людей. Беловодье! Умом понимаю: миф. Сказка. Но если в нее верят миллионы людей?..

Беловодье Беловодьем, но еще до поездки в Сибирь в 1908 году был издан знаменитый Устав сельскохозяйственной кооперации. Там же сухим языком он узаконил кооперацию, которую Столыпин пытался наладить еще в Ковенской губернии. Сейчас у крестьян руки были развязаны. Как грибы вырастали кредитные товарищества, артели. Крестьянин воспринял эти новшества, ибо он стремился к самостоятельной жизни. Не отсюда ли и мечта о сказочном Беловодье?..

Часть девятая «Святой черт» и другие черти

I

Столыпин никогда не думал, что ему придется заниматься еще и сибирским мужиком!

Какие-то роковые напластования. Князьям Рюриковичам, первейшим графам не так-то просто было попасть в покои царской семьи. А какая-то купчиха, хоть и миллионерша, Башмакова привозит Григория Распутина прямо к Иоанну Кронштадтскому, который был вхож во дворец. И этот прозорливый святитель, подпав под влияние сибирского мужика, познакомит его с ректором духовной академии отцом Феофаном, которого глубоко чтили великие князья Николай Николаевич и Петр Николаевич, а еще больше их жены: Анастасия (Стана) и Милица Николаевна. Так через отца Феофана и великих княгинь царица, а за ней и царь узнали вскоре про отца Григория через любимейшую фрейлину Анну Вырубову.

Вырубова и привезла Распутина в Царскосельский дворец. Разумеется, поздним вечером. Сцена была разыграна, как в лучшей мелодраме. Григория оставили в малой приемной, наказав прислуге привести его ровно к полуночи в салон ее величества.

Вырубова села поиграть с царицей в четыре руки «Лунную сонату» Бетховена, всегда умилявшую до слез Александру Федоровну. Время шло к полуночи. Рядом в полуосвещенную комнату тихо был введен отец Григорий; согласно уговору, он стоял неподвижно в дверях, вперив свой взор в царицу, сидевшую за роялем спиной к дверям.

Часы пробили полночь…

– Не чувствуешь ли, Сана, что происходит нечто особенное? – спросила Вырубова, медленно поворачивая голову в сторону отца Григория.

– Да, – ответила Александра Федоровна, невольно подражая движению головы своей подруги.

Ужас неожиданности!

Видение!

Царица забилась в истерике…

Григорий подошел ласково и начал гладить ее голову и плечи, приговаривая:

– Не бойся, милая, Христос с тобой…

Александра Федоровна пришла в себя и тут же, поняв, кто перед нею, вся в слезах, припала к груди нежданного гостя…