Что, если мы поверим - Сара Шпринц

– Я в порядке, – сказала я твердым голосом. Скотт не ответил, но я знала, что он не поверил.

Он все еще был бледен, под глазами залегли глубокие тени. Он выглядел совершенно измотанным, но все равно красивым. Я закрыла глаза, когда он наклонился и губами коснулся моих губ. Это был мягкий поцелуй «спасибо-что-ты-рядом». Такой, после которого мы застывали, соприкоснувшись лбами. Меня сморило, и я опустила голову ему на плечо.

В начале первого мы приземлились в Ванкувере. Когда выходили из самолета, холодный воздух ударил мне в лицо, словно пощечина, и по дороге в город я слегка пришла в себя.

То, насколько велико было мое напряжение, я поняла, лишь оказавшись в доме Скотта, когда меня стало постепенно отпускать. Меня знобило после бессонной ночи, а в животе начинало ныть, как только я бросала взгляд в сторону Скотта. Казалось, жизнь существует где-то там, на расстоянии световых лет, но здесь время для меня остановилось. Облачное декабрьское небо, новые, еще закрученные листики моих отростков возле окон, и я не знала, о чем говорить.

– Хочешь принять душ? – спросил Скотт. Я не ответила, он повернулся ко мне, а я заплакала, стоя перед ним там, в гостиной.

– Что такое? – Он подошел. – Хоуп?

Я закрыла глаза и замотала головой.

– Эй… – Он взял меня за плечо. – Что случилось?

– Ничего, я… Такой идиотизм, я не имею право вести себя так, после всего, что ты…

– Эй, – повторил он. На этот раз его голос прозвучал по-другому. – Хоуп. Посмотри на меня.

Я повиновалась, и мне было неприятно. Неприятно, что я ревела, будто речь тут шла обо мне.

– Все хорошо. Много чего навалилось. Может… – Он помедлил, на мгновение потупил взгляд, потом опять посмотрел на меня. – Может, и не надо было тебе рассказывать. Прости.

– Нет. – Я схватила его за руку. – Не думай так, пожалуйста. Правда, я… Это было невыносимо, представить, что ты… – Я не могла это произнести. Во всяком случае, не сейчас, когда у Скотта заходили желваки. – Не знаю, что делать. Боюсь, что я все делаю неправильно. Я останусь с тобой, хочу, чтобы ты мог говорить. Я… у меня столько вопросов, но я не хочу тебя ранить.

– Ты не ранишь, – сказал Скотт, и мне пришлось закрыть глаза. – Наоборот. Ты слушаешь меня. И мне кажется, это важно. Важно, что ты обо всем знаешь. Так что спрашивай.

Он слегка придвинул меня к дивану. Когда мы сели, я решилась:

– Я много чего не понимаю. Как этого никто не заметил? Я имею в виду, что тебе плохо. А что твои родители?

Скотт не смотрел на меня.

– Все непросто. В самом начале в той клинике меня отгородили от внешнего мира. У меня не было телефона, а маму я впервые увидел спустя несколько недель. Она выглядела совершенно потерянной. Она так себя упрекала в том, что ничего не заметила, да и как это было возможно? В конце концов, речь шла не о том, кто виноват. А о том, как улучшить мое состояние. – Скотт помолчал. – А лучше, к сожалению, не становилось. Мама часто меня навещала, и мне стало казаться, что у нее открылись глаза, но спустя время она уже опять каждый раз рассказывала исключительно о себе. Я думаю, депрессии и вот это все – были выше ее сил. Она хотя и спрашивала, как у меня дела, но вслед за этим сразу переводила разговор на то, что все скоро пройдет. Что я должен на какое-то время остаться в Калифорнии. Что мне нужны море и солнце, чтобы прийти в себя. Что у меня вообще-то нет проблем. В какой-то момент я перестал обсуждать с ней свое фактическое состояние. Я так устал оправдываться за все мои ощущения. И я не понимал, откуда во мне эта пустота и грусть. Сейчас я понимаю, что не я должен был объяснять ей, что дела у меня идут неважно.

Скотт пожал плечами, а я не ощущала ничего, кроме злости на его мать. Как она могла не помочь сыну?

– А твой отец? – тихо спросила я.

Скотт вздохнул:

– Мы редко общаемся. Я знал, что он потерял брата. Незадолго до моего рождения. Но я не знал, что это было самоубийство. Мама рассказала мне об этом, когда я был в клинике. Потому что папа пришел лишь однажды. Блин, если бы мне было известно, изменило бы это что-нибудь? Я не мог знать, что с ним творится на фоне моей попытки суицида, после того как он потерял таким же образом своего собственного брата… Его это добило. Я понял это в первую же секунду, как мы увиделись. Мы никогда это не обсуждали.

– Никогда-никогда? – вылетело у меня.

Скотт покачал головой.

– Но… ведь проговаривать такие вещи важно, и…

– Хоуп, – тихо сказал Скотт – и я замолчала. – Все нормально. Мне лучше. Намного. Я все еще прохожу курс лечения, но с терапевтом вижусь только раз в неделю. Конечно, мне больно от того, как ведут себя мои родители. Но я ничего не смогу изменить, если буду ненавидеть их за это. Я могу изменить лишь то, что чувствую. И я не хотел бы отравлять кому-то жизнь и становиться черствым. Я хочу… построить свою жизнь таким образом, чтобы чувствовать себя счастливым.

– И поэтому ты вернулся? – спросила я тихо, и Скотт кивнул.

– Оставаться в Лос-Анджелесе было для меня плохим вариантом. Ты видела, что там творится, фотографы не всегда такие хищники, как на гала-вечере, но все равно они подкарауливают на каждом углу. И вчера… Я думаю, они всколыхнули во мне эту бурю эмоций. Не знаю. Прости, что потерял над собой контроль.

– Тебе не нужно извиняться, – тут же заверила я его. – Правда, Скотт. Вдруг разом многое обрело смысл. И я… Мне бесконечно жаль, что тебе пришлось это все пережить. Но также хочу тебе сказать, насколько ты офигенно сильный.

Я не смогла произнести это, не заплакав. Слезы застили мне Скотта, и я презирала себя за это без всякой на то причины. Скотт провел большим пальцем по моей мокрой щеке.

– Спасибо, – произнес он тихо.

– А Тони?

– Он прочел мое сообщение и немедленно позвонил в полицию. Он был рядом и одним из первых навестил меня в клинике. Тони… для меня немножко отец. С тех пор он старался прикрывать мне тылы.

– Это здорово.

– Да, так и есть.

Я помедлила, прежде чем продолжить:

– С тех пор прошел уже год.

Скотт кивнул, смотря перед