Психология социализма - Гюстав Лебон

Арзэ, инспектор рудников в Бельгии, выяснил, что в течение тридцати лет при незначительном изменении рас­ходов на эксплуатацию, составлявших около 38%, прибыли акционеров постепенно уменьшились более чем на половину, между тем как доходы рабочих значительно увеличились.

Исчислено, что в случае предоставления рабочим некоторых предприятий всех прибылей, каждый из них полу­чил бы в среднем лишних 86 фр. в год. Впрочем, это продолжалось бы недолго. При таком предположении пред­приятие, предоставленное неминуемо управлению самих рабочих, скоро оказалось бы в затруднительном положе­нии, и в конце концов рабочие стали бы наживать гораздо меньше, чем при нынешнем положении дел.

То же явление, т. е. увеличение заработной платы за счет процентов с капитала, наблюдается всюду. По словам Даниэля Золя[56], земледельческая плата поднялась на 11% в то время, как поземельный капитал понизился на 25%. В Англии, согласно заявлению Лаволлэ (Lavolnie), за тридцать лет доход рабочих классов увеличился на 59%, а дохо­ды зажиточных классов упали на 30%.

Заработная плата рабочего, несомненно, будет все повышаться, пока не останется в наличности только необхо­димый минимум для вознаграждения не капитала, затраченного на предприятие, а просто администрации, необхо­димой для управления им. Таков, по крайней мере, закон в настоящий момент, но он не может остаться в силе в будущем. Затраченные в прежних предприятиях капиталы не могут избежать грозящего им исчезновения; но в бу­дущем капиталы сумеют лучше защищаться. При рассмотрении синдикатов промышленного производства мы уви­дим, как они теперь организуют свою защиту.

Современный работник находится в фазе, которая не повторится, когда он может диктовать свои законы и без­наказанно истощать источник доходов. Во всех старых акционерных предприятиях: транспортирования кладей, трам­вайных, железнодорожных, фабричных, рудокопных и др. рабочие синдикаты уверены, что постепенно дойдут до требования всех прибылей и остановятся лишь в тот определенный момент, когда дивиденд акционера сведется к нулю и когда от прибылей останется как раз столько, сколько нужно уплачивать дирекции и администрации пред­приятия. Известно из множества примеров, с какой изумительной безропотностью переносит акционер со стороны государства или частных компаний сначала сокращение, а затем и полное исчезновение своих доходов. Бараны не подставляют с большей кротостью свою шею мяснику.

Упомянутое явление постепенного уменьшения дохода акционеров, клонящегося к совершенному его исчезно­вению, замечается теперь в большом размере у латинских народов. Вследствие безучастного равнодушия и позор­ной слабости администраторов разных обществ все требования лиц, соединенных в синдикаты, немедленно удовле­творяются. Конечно, все это может осуществляться лишь за счет прибылей акционеров. Естественно, требования членов этих союзов вскоре возобновляются, и те же трусливые администраторы, ничего лично не теряющие, про­должают уступать, от чего происходит новое сокращение дивиденда, а значит и уменьшение стоимости акций. Та­кой ряд операций может продолжаться до тех пор, пока акции, потерявшие дивиденд, уже не будут представлять никакой ценности. Благодаря этому остроумному способу обирания, многие из наших промышленных предприятий приносят все менее и менее дохода и через несколько лет не будут приносить ровно ничего. Действительные вла­дельцы предприятия будут постепенно и совершенно исключены, что и составляет мечту коллективизма. Трудно сказать, каким образом можно будет тогда привлекать акционеров к основанию новых предприятий. Уже теперь замечается вполне справедливое недоверие и стремление переводить капиталы в другие страны, где они менее под­вержены опасности. Бегство капиталов, а также способных людей, было бы первым последствием полного торжест­ва социалистов.

Оба явления, отмеченные нами относительно движимого имущества — постепенно возрастающее раздробление капитала и сокращение его доходности вследствие прогрессивного увеличения доли, приходящейся на рабочих, — равным образом усматриваются и в отношении недвижимого имущества. По докладу Е. Тиссерана, перепись за последнее десятилетие показывает, что во Франции эксплуатируется под земледелие 49,5 миллионов гектаров. Они распадаются на 5.672.000 хозяйств; только 2,5% из них заняты крупным земледелием, т. е. обладают площадью, превышающей 40 гектаров. Но эти 2,5% хозяйств заключают в себе 45% всей земли. Поэтому если мелкие хозяйст­ва и получили очень большой численный перевес, то одновременно замечается, что около половины всей земли принадлежит только упомянутым 2,5% общего числа хозяйств.

Таким образом, крупные владения все-таки еще представляют во Франции около половины всей территории; но ясно, что они не смогут долго продержаться именно в силу постоянно сокращающейся доли, оставляемой капиталу во всех предприятиях. Причины предстоящего исчезновения крупных владений легко объясняются.

Земледелием занимается около 8,5 миллионов людей[57], из коих более половины являются собственниками об­рабатываемой земли, а остальные существуют заработками. Если же сравнить земледельческую статистику с 1856 по 1886 г. (последняя опубликована с некоторыми подробностями), то окажется, что число земледельцев немного уменьшилось, а число собственников, занимающихся земледелием, напротив, увеличилось. Кажущаяся убыль земледельцев, которая так волнует некоторых писателей, — не более как простой результат возрастающего распространения мелкого землевладения.

Это увеличение числа земельных собственников составляет явление совершенно параллельное увеличению чис­ла владельцев движимых ценностей.

Если число собственников, занимающихся собственноручно земледелием, возрастает, то ясно, что число ферме­ров, арендаторов и наемных работников должно сократиться. Оно должно тем более уменьшиться, особенно по отношению к последним, что дорогой ручной труд все более и более вытесняется земледельческими машинами. Также способствовало этому и развитие культуры кормовых трав, увеличившейся с 1862 г. на одну четверть и тре­бующей гораздо меньшего числа работников. Следовательно, если деревня несколько опустела, то это лишь пото­му, что ей требуется меньше рабочих рук. Но недостатка в них никогда не было. Рабочих рук слишком достаточно. Вот в головах иногда действительно ощущается маленький недостаток.

Очевидно, мелкое землевладение не может быть очень производительным, однако оно кормит тех, кто им зани­мается. Они, конечно, получают меньше, работая на себя, чем если бы они работали на других; но большая разница — работать на себя или на хозяина.

Положение крупных помещиков делается, как во Франции, так и в Англии, все ненадежнее, и вот почему, как я говорил выше, они должны исчезнуть. Их земли обречены на раздробление в ближайшем будущем. Будучи неспо­собными лично обрабатывать свои земли, и видя, что они приносят все меньше дохода вследствие конкуренции иностранного зерна и увеличивающихся требований работников, они принуждены постепенно отказываться от обработки, требующей иногда гораздо больших издержек, чем получаемые от нее доходы[58]. В конце концов им при­дется продать свои земли частями мелким собственникам, лично занимающимся хозяйством. Эти последние, не несущие никаких издержек и затрачивающие незначительную сумму на погашение капитала, будут, ввиду деше­визны приобретения имений, жить в довольстве доходом от земли, на которой крупным владельцам жилось очень плохо. Большие поместья будут скоро предметом бесполезной роскоши. Они — еще признак, но отнюдь не источ­ник богатства.

Явления, только что указанные мною, наблюдаются повсюду и особенно в странах, изобилующих крупными владениями, например, в Англии. Они происходят, как я уже сказал, от возрастающих требований рабочего населе­ния, совпадающих с уменьшением цен на продукты почвы вследствие иностранной конкуренции, вызванной наро­дами, у которых земля не ценится, как в Америке, или у которых не ценится ручной труд, как в Индии. Именно эта конкуренция в течение немногих лет понизила цену нашего хлеба на 25%, несмотря на покровительственные по­шлины, падающие, конечно, на всех потребителей хлеба.

В Англии, стране свободы, где нет законов, которые охраняли бы от иностранной конкуренции, кризис свиреп­ствует во всей своей силе. Английские порты завалены иностранным зерном, а также привозным мясом. Корабли-ледники постоянно поддерживают сношения между Сиднеем, Мельбурном и Лондоном. Они доставляют баранов и быков, разрезанных на части, по цене в 10 или 15 сант. за фунт, не говоря уже о масле, привозимом некоторыми из этих кораблей по 600.000 кг за один рейс. Хотя местные помещики сбавили арендную плату более чем на 30%, они почти ничего не наживают. В замечательном исследовании де Манда-Грансэ упоминается, что он рассматривал отчетные книги помещиков, земли которых приносили несколько лет тому назад от 500 до 800 тыс. фр. дохода, а теперь приносят лишь от 10 до 12 тыс. фр., вследствие неплатежа за аренду. Отстранять неисправных арендаторов нет смысла по той простой причине, что нельзя найти согласных платить. Арендаторы хотя и не платят, но все-таки приносят пользу, поддерживая почву и не давая ей заглохнуть. Таким образом, английские помещики будут прину­ждены, как и французские, о которых я говорил выше, раздробить свои земли и продать их за бесценок мелким земледельцам. Последние будут тогда получать от земли пользу, так как они будут ее сами возделывать, а покупная цена земли будет незначительна.