Калейдоскоп вечности (СИ) - Евгения Кострова

В ее памяти осколками метались воспоминания о былых кошмарах, как копье простреливает живот, и чистое синее небо стоит перед глазами, как горит плоть и опадают храмы, над которыми возвышалась луна, белевшая темными и глубокими ночами. Люди задыхались от ядовитого дыма, сизо-серой ширмой укутавшей родные и далекие пустынные края, озаренные маревом знойного солнца.

— Безликие чудовища не пройдут, — шептала Фаир словно проклятье, взирая на детище своих рук. Где-то в перекрестке звуков она слышала рев и дикий крик ребенка и слезы, струящиеся по его щекам, были ее слезами; стон, полный мольбы и обиды, стал стоном, вырывающемся из ее грудной клетки; последний вздох рябью отдававшийся на побагровевших водах предназначался ей. Волна фиолетового огня захлестывала неоновую и перламутровую, формируясь в подобие драконьей пасти, на голове выпячивались высокие золотые рога и сквозь канонаду звуков обрушившихся зданий и потрескивания огня, различался клич небесного существа готового воспарить к самым вершинам космоса, растерзать в своих алмазных когтях любой материал и структуру.

Фаир ощущала пульсацию крови и ее поток по венам, и страх, что уничтожал разум. У этого создания не было лица, из уже нечеловеческого рта, побелевшего как у мертвеца, выпадали зубы и отрастали зубцы, верхний ряд длиною в семь сантиметров и тридцать шесть миллиметров, нижний в пять сантиметров и двадцать восемь миллиметров, у полностью сформировавшейся взрослой особи клыки могли достигать пятнадцати сантиметров. Их кожу невозможно пробить, она словно из алмазной огранки, и любая сталь не оставит ни царапины; словно мел и речная галька, и в противоположность ночному окрасу была белой, как и сама смерть. Пузыри на поверхности его тела все еще лопались, и жидкость, стекавшая на землю, прожигала и впитывалась в почву, и сизо-голубая дымка слоями скрывала обличье проклятого, затаивая существо в темноте, а потом тот вновь всплывал, идя навстречу ей. Она даже удивилась, что оно не боится ее, даже после того, как под градом ее огня в мгновение сгинуло в бытие его же соплеменники, в нем же кипит разум животного, неужели тот не чувствует опасности или оно настолько оголодало, что единственной мыслью, двигающим его тело было вкусом плоти. Да, со вкусом плоти они пробуют на вкус саму жизнь, ее горечь и наслаждение. В одной из рукописей она читала, что когда они впервые вонзаются остриями в человеческое тело, то вместе с ним поглощают и жизнь предков человека, словно через кровь они видят их личности.

Как и дети ночи, они питались человеческими эмоциями, их сущностью, ведь главной составляющей человека была не материальная оболочка, а духовная, и, вонзая волчьи клыки в мясо, они омрачали и оскверняли душу, впитывая в себя родовую память. Фаир сделала жуткий судорожный вздох, и лицо ее перекосило от боли, когда она почувствовала на плече тяжесть знакомой ладони. Она резко крутанулась, чтобы разглядеть лицо стоящего подле нее человека. Оно не выражало никаких чувств, ни отвращения перед содеянным ею, ни боязни, а вот глаза сосредоточенно изучали ее.

— Прекрати, — коротко приказал Моруа, стискивая ее плечо, позже останутся фиолетовые синяки, отпечатавшие его жесткую пятерню на ее бронзовой от солнца коже. Она пару раз моргнула, хлопая длинными ресницами, словно в забытье, и внезапным порывом ее рука поднялась к ходячему мертвецу, образовав вокруг его фигуры огненный вихрь. Золотые браслеты цветочными лозами поползи вверх по ее руке, распускались бутоны, опадали лепестки из драгоценного металла, а Фаир не отрывала глаз от мужчины, заполнявшего все ее мысли. Он был соткан из огня, и пока позади нее пламя сжигало сам звук, ее серебряные глаза погружались в растопленный мед его очей. У него сильное тело, теплая кожа, по которой плетутся черные татуировки, заклеймив его словно преступника или раба отпрысков тьмы. Свободной рукой Фаир потянулась к его лицу, и ее тело прожгло изнутри, настолько ее связь с ним была крепкой, почти материальной. Кончиками пальцев, очертив его острые скулы, погладив подушечками пальцев локоны красных, как кровь волос, она дышала ароматом ночи и пепла, и он укрывал их сизо-серой пеленой. Мужчина сохранял холодное выражение лица, но глаза, отражение его души, были полны назидательной тревоги. Он был гораздо выше ее, и по сравнению с ним, она всегда ощущала себя маленькой и беззащитной, тогда как ей хотелось быть для него защитой, даже если это будет стоить сотней других жизней, и она поступалась со своими целями и решениями, никогда не отступала от своих принципов — так будет всегда. И даже когда их собственные тела пойдут прахом, развеются песчинками на ветру, она будет принадлежать одному человеку. Огонь затягивался, как волшебный туман, поглощенный ее обличием. Она вдыхала языки пламени, втягивала внутрь себя, словно кислород. Фаир раскинула руки и огненные хлысты с быстротой и точностью выпущенной из лука стрелы сковали зверя, приготовившегося для молниеносного прыжка. Белесые клыки на фоне черного праха казались плесенью. Чудовище верещало, глаза его выпучивались, мускулы в теле разрывались, разбрызгивая кровь во все стороны, но в воздухи капли реки жизни превращались в стеклянные шарики, что при соприкосновении с землей рассыпались в пыль.

— Это конец, — прошептала Фаир, сжимая кулаки, и существо, порывающееся вперед и раскрывающее пасть, разорвало на части. Куски его гниющей плоти и внутренностей смогли разлететься не дальше полуметра, и содержимое растворилось туманом еще в воздухе. Девушка переводила дыхание, смотря прямо перед собой. Фаир прикрыла глаза, проникаясь звуками ночи, давая им познать себя и позволяя самой ощутить природу ночи. Узорчатое древко скамьи с резными золотыми ножками в виде прекрасных дев трещало от искр огня и дребезжание синего стекла, что были крыльями статуи, изображавшего сильного воина, стекались осколками по булыжникам некогда богатых усадеб. В тихом шуме ушедшего пожара было слышно эхо поступи смерти. Она ходила вдоль улиц, собирая урожай. Но лучше сотни смертей, нежели сотни тысяч, за которыми прибудет белая чума. Часть браслета на правой руке, где восходил прекрасный бутон лилии к запястью, прожег ей руку, и тонкая струйка крови замарала благородный металл. Кто-то пытался остановить огонь, и сила этого человека было велика, но хоть ее противник и был силен, у Фаир было преимущество в гневе, которого бы хватило еще на десяток таких городов. Мертвые безликие твари, чьи кости выпирали из-под белой кожи, как выпирают очертания мебели под белоснежными простынями, их прозрачно-свинцовые пасти и обсидиановые когти чернее самой глубокой ночи — создания ступали по прожженной земле, не обращая внимания на кровоточащие тела мертвых, но возбуждающиеся при запахе теплящейся жизни.