Пером и шпагой - Валентин Пикуль

– Говорят, он пишет что-то о России, которую любит и куда его тянет, словно задорного петуха на мусорную свалку… – так негодовал Прален.

Однажды де Еону случилось быть в обществе у писателя Сен-Фуа; шевалье подвыпил и разошелся вовсю. Здесь же присутствовал и министр Прален, который подлил масла в огонь.

– Говорят, – сказал он, – вы имеете какое-то особое мнение об этой ужасной баталии, когда герцог Субиз…

– Это подлец известный! – прервал министра де Еон. – Мнение же мое совсем не особое, а лишь честное, ибо я свидетель мужества графов Брольи…

Этого было вполне достаточно, и Сен-Фуа шепнул ему:

– Как вы неосторожны! Мой совет вам: скорей уезжайте в Англию.

– Опять секретарем посольства?

Сен-Фуа подошел к Пралену и намекнул ему на желание де Еона быть послом в Лондоне, а не секретарем миссии.

– Сорванец не помрет от скромности, – хмыкнул Прален…

Но тут де Еону помогло нетерпение «сильфа» Нивернуа, который усиленно рвался из Лондона в объятия графини Рошфор и к тарелкам с соусами парижской кухни.

Нивернуа предложил Пралену:

– Чтобы спасти меня, сделайте де Еона до приезда сюда Герши хотя бы министром-резидентом. Честолюбие этой бестии будет удовлетворено, а потом отправляйте его хоть курьером в Россию, где шевалье наверняка сопьется на еловых ликерах.

Герши согласился на присвоение де Еону дипломатического ранга поверенного в делах. Но тут же мстительно добавил:

– России он тоже не увидит. Свои пороки он может развивать до предела в колониях Вест-Индии, куда я упеку его на съедение кобрам и тиграм…

Нивернуа, едва нога де Еона коснулась берега Англии, сразу же упорхнул на родину. Начинался самый счастливый период в жизни молодого дипломата де Еона. Облеченный личным доверием Людовика, шевалье был отлично принимаем Георгом III; в обществе поговаривали, что де Еон имеет какие-то таинственные шашни с самой королевой Англии – Шарлоттой из дома Мекленбург-Стрелицкого.

– Это всё глупости, – отвечал де Еон, когда ему намекали на интимность. – Лучше считайте меня уродом, но только не человеком, способным тратить время на бесполезные любезности…

И он был прав: шла крупная подпольная игра в два банка сразу. Одной рукой де Еон проводил политику наступившего мира, а другой – готовил войну. Две перчатки: бархат и железо! Людовик считал себя униженным срытием редутов Дюнкерка и желал отомстить британцам высадкой десанта в Шотландии (старая его идея).

Перед отъездом в Лондон де Еон имел аудиенцию с королем – строго секретную.

– Вы получите приказания через графа Брольи, который, будучи сослан мною в деревни, продолжает руководить моим «секретом». Сразу же – начинайте рекогносцировки вдоль побережья Англии. Глубокая тайна! – подчеркнул король в своем напутствии. – А чтобы тайну легче было сохранить, я назначаю вашего храброго родственника – маркиза ла Розьера исследовать берега Англии…

«Аминь – король – Бастилия!» – эти слова преследовали де Еона даже во сне.

Теперь в руках де Еона оказались все отмычки военного заговора короля против Англии. По вечерам, запыленный и усталый, возвращался в посольство шпион ла Розьер, из своих сапог выгребал кроки укреплений побережья Англии; все планы войны хранились у де Еона в спальне.

– Тайна слишком велика, чтобы доверять ее подушке, – сказал он однажды. – Мы, конечно, не выдадим секрета короля, но… Вы же знаете, Розьер, какие остолопы у нас министры. Король правильно делает, не посвящая их в свои планы.

Был срочно вызван из Парижа еще один родственник де Еона – молодой красивый забулдыга Шарль де Еон де Мулуаз. Зарядив пистолеты и выставив перед собой длинный ряд бутылок, он теперь, как собака, сторожил документы новой авантюры Людовика.

А де Еон, по примеру своего «сильфа», продолжал швыряться деньгами.

Он так привык широко жить, что реально перестал представлять для себя ценность денег. Он просто замусорил Англию деньгами. Нивернуа давным-давно растратил кассу посольства, и теперь де Еон черпал золото из банков Лондона, не брезгуя и частными карманами. Долги сказочно росли – как лавина над пропастью.

– Но это же не мои долги, – утверждал де Еон. – И я не скрываюсь от кредиторов. Вот мой домашний адрес – пожалуйста, можете записать: Франция, Версаль, король!

Зато де Еон был великолепен, блистая в Сент-Джемском дворце. Он делил свои досуги между болтовней с умной принцессой Бовэ и разговорами с академиком Кондамином, недавно вернувшимся из джунглей Бразилии; он крупно играл с адмиралом Феррерсом и беседовал с ученым Лаландом о тайнах небосвода. Но никто не должен был догадываться, что в его напудренной голове зреют черные замыслы войны.

Людовик был весьма доволен работой своего тайного агента:

– Де Еон всегда приносит мне удачу. Смотрите, он так очаровал англичан, что мы уже пять месяцев не бросили ни одной лопаты земли, чтобы срыть Дюнкерк! А это чего-либо да стоит…

Лондон прислал в Париж нового английского министра-резидента сэра Нэвиля, но Людовик решительно его не принял.

– По существующим нормам этикета, – заявил Прален, – король Франции может принять аккредитивные грамоты только от дипломата, который рангом никак не ниже ранга посланника…

Вот тут-то Англия и встала на дыбы! Снова поднялся шум вокруг продажности парламента. Англичане ведь – не зрители, а постоянно действующие лица в делах своего государства. И они своего Бьюта только что на улице не били, но бить уже собирались. Нивернуа упорхнул вовремя: в Лондоне прямо называли ту сумму, за которую были куплены статьи мирного Парижского трактата.

Но особенно возмущало англичан то, что Людовик не принял их Нэвиля; как он смел это сделать?

– Наш король, – кричали ораторы на улицах, – ведь принял де Еона, который тоже не имеет ранга посланника! Так пусть же и король Франции примет нашего Нэвиля…

Положение надо было как-то спасать, и дворы Сент-Джемский с Версальским сошлись на компромиссе:

– Сэр Нэвиль да станет полномочным министром Англии!

Прален скрепя сердце был вынужден повысить в ранге де Еона:

– Де Еон и де Бомон да станет полномочным министром при дворе короля Англии…

Получив грамоты, шевалье подпрыгнул до потолка:

– Ура! Жизнь прекрасна… Мне всего тридцать лет, я знатен и не знаю счета деньгам. И я – посол… Трепещи же, гордая Англия, скоро мы тебя покараем!

Ото всех этих неприятностей жизни де Еон даже похорошел. В Лондоне скоро привыкли к его девичьей фигуре, к его бойкому звенящему голосу, к маленьким рукам, упрятанным в пышную муфту.

«Наша парижанка де Бомон», – говорили англичане, словно не замечая, что «парижанка» пьет крепкое вино, а выражается порою еще крепче, как и положено драгунскому капитану.

– Я въехал на своем коне в Капитолий, – сказал однажды де Еон своим братьям, и ответили ему братья – скептически:

– Помни, однако, что от Капитолия совсем недалеко до Тарпейской скалы, под которой бушует гневное море, и немало людей нашло свою гибель на виду Капитолия – под этой скалой…

Екатеринианство

До Петербурга докатилась весть о быстром взлете карьеры де Еона, и Воронцов поздравил его письменно.

«Примите мои поздравления, – сообщал ему русский канцлер, – по случаю того, что ваше министерство отдает в различных случаях справедливость вашим талантам, в чем я, – заканчивал Воронцов, – также искренно участвовал…»

Положение же самого канцлера было сейчас шатким. Русская помпадурша Лизка Воронцова приходилась ему сродни, и оттого канцлер имел немалые выгоды в Петровом правлении. А потому, когда взошла на престол Екатерина, присягнуть ей отказался.

– Государь ишо жив, – вещал Воронцов, тряся париком, – как же я преступлю клятве прежней?

И только когда зарыли Петра, словно пса смердящего, в глухом конце Невской першпективы, лишь тогда присягнул канцлер и стал поджидать опалы. Тихий и смирный. Ко всем почтенный…

Достойно удивления, но Людовику очень нравился Петр III.

«Сумасбродное поведение царя и его преданность нашим врагам не имели ничего опасного для нас, – писал тогда граф Брольи. – Они разрывали согласие между нашими дворами, предоставляя Франции полную свободу, чтобы снова восстанавливать турок и поляков против русских…»

А вот как выразился однажды сам Людовик.

– Вы уже знаете, – сказал король, – и я повторяю это теперь совершенно ясно: моя политика по отношению к России клонится лишь к удалению ее, насколько это возможно, ото всех европейских дел! Ввергнуть Россию обратно – во мрак хаоса, анархии и невежества, вот чего бы я хотел лично как король Франции!

И когда взошла на престол Екатерина, Людовик замыслил против России авантюру: Бретелю было поручено отыскать связи с царем Иоанном Антоновичем, намертво запертым в Шлиссельбурге… Легко сказать – отыщи связи, но как? Кучера об этом не спросишь. Шлиссельбург охранялся пушками. А, по слухам, сам Иоанн Антонович был таков, что и слова произнести внятно не умел. Бретель, абсолютно беспомощный, толкался в передних Зимнего дворца, и Екатерина предупредила своих придворных и канцлера: