Право на безумие - Аякко Стамм

– Платье, говоришь? – в больших зелёных глазах заиграл озорной огонёк. – А ну, раздевайся!

Нури, сказав это, сама скинула с ног туфли и расстегнула молнию платья… Женщина испуганно сложила руки на груди и смущённо огляделась по сторонам.

– Что вы? Зачем это? – опешила незнакомка и отстранилась на шаг. – Что вы делаете?

– Не видишь, что ли? Счастья хочу тебе отвалить, а то мне самой много слишком… – сбрасывая с себя одежду, говорила Нюра. – Ну что стоишь? Снимай свою робу и одевай моё, а я в твоё наряжусь… Посмотрим, кому из нас посчастливится больше.

Нури действительно разделась и вскоре осталась в одном нижнем белье. Незнакомка, убедившись, что она не шутит, решилась, наконец, и тоже сбросила с себя всё. Затем женщины поменялись нарядами. Трудно было теперь со стороны определить утвердительно, кто есть кто, настолько всё ладно подошло. Оказалось, что они даже на лицо чем-то похожи. В завершение переодевания Нури взяла свой клатч и уверенно протянула внезапной близняшке.

– На вот, Золушка, беги на свой бал, и пусть он подарит тебе принца, которого не подарил мне.

– А вы как же?

– А я тут останусь… Да иди ты, глупенькая, я ж не шучу. Мне лучше в этой робе… легче спрятаться от всего мира и попробовать ещё раз начать всё сначала. Иди…

Женщина, не веря ещё до конца в своё внезапно обретённое «счастье», сделала несколько шагов в сторону светящейся улицы, но вдруг остановилась, оглянулась, подбежала к Нюре и поцеловала её в щёку.

– Спасибо вам! Вы настоящая фея… как из сказки…

– Да иди уж, Золушка… А то передумаю…

– Я вон в том вагончике живу,… – прокричала она, убегая, – туда идите, скажите, что вместо меня… Наиля80 меня зовут… – и побежала на улицу.

Нури проводила её взглядом и улыбнулась. Ей сейчас было хорошо от того что она снова почувствовала свою полезность и нужность… ну хоть этой женщине. Её как-то ничуть не удивляла кратковременность знакомства… да и не знакомство это никакое, так, случайное пересечение двух параллельных прямых. Но эта Наиля была для неё сейчас самым близким, самым дорогим человеком на свете. Нюра видела, как та выбежала на светящуюся улицу, к ней тут же подкатил какой-то белый жигулёнок с тонированными стёклами, остановился и опустил стекло передней дверцы. Женщина о чём-то быстро переговорила с водителем, засмеялась по-детски громко и непринуждённо, дверца распахнулась, Золушка заскочила внутрь и «карета» помчала её на ближайший в ночном московском королевстве бал.

«Глупая ты, глупая, – подумала Нури, провожая их взглядом. – Гляди, не ошибись, скоро уж полночь… карета снова превратится в тыкву, а кучер в крысу».

Свидетель замолчала. Молчали все в зале. Даже Петрович сложил свои протесты в папочку и убрал в «тревожный» портфель, в котором томился забытостью и ненужностью недокушанный кефир.

– Если бы я знала тогда, что эти слова окажутся пророческими, – завершила свой рассказ Нури, – ни за что бы не стала переодеваться. Выходит, я наградила эту женщину своей судьбой, а сама вот… – она посмотрела вниз на свою простенькую, изрядно потрёпанную одежду, – донашиваю её… Я ведь не знала тогда… Правда не знала… Вы верите мне?

– Вам не в чем себя винить, свидетель, – сочувственно, но утвердительно произнёс Пётр Андреевич. – Один Бог знает, кому какой уготован финал… а кому продолжение пьесы.

– Вам удалось запомнить номер автомобиля? Или хотя бы марку?

Порфирий Петрович влез неожиданно не в свою сцену, неожиданно даже для себя, и теперь сконфуженно, как бы извиняясь, поглядывал то на защитника, то на судью. Но служительница Фемиды никак не отреагировала на это процессуальное нарушение, видимо, сочтя его незначительным, а в виду сложившейся на процессе психологической ситуации вполне объяснимым.

– Я в этих марках плохо разбираюсь, – ответила Нури. – Знаю, что Жигули… белая такая… со скошенным задом… у неё ещё всего две дверцы и багажник прямо в салоне… А номер запомнила легко – три шестёрки – такой трудно не запомнить.

– Теперь, когда показания моего свидетеля по поводу этого автомобиля надлежащим образом занесены в протокол суда, я надеюсь, машина и её владелец вскоре будут найдены… – прокомментировал ответ Нури Пётр Андреевич. – Но это уже будет рассмотрено в рамках другого судебного заседания… А в настоящем процессе по делу об обвинении моего подзащитного в убийстве своей супруги, по-моему, можно поставить точку. Я думаю, наивернейшее, неопровержимое доказательство его невиновности стоит сейчас перед уважаемым судом и даёт показания в качестве свидетеля. Если, конечно, у обвинения нет в запасе других доказательств, опровергающих данное, – он показал рукой на Нури. – У меня же более нет вопросов.

Берзин спокойно, держа левую руку в кармане, а правой массируя череп, направился к своему месту. В зале, сначала единичные, потом редкие, но всё более и более усиливаясь, раздались аплодисменты.

– Я требую тишины в зале! Суд ещё не окончен! – выдержав довольно приличную паузу, застучала молоточком судья. – Обвинение, у вас есть вопросы к свидетелю?

– Да, Ваша Честь, – не сразу и не вполне уверенно ответил Порфирий Петрович. Это был уже не тот Петрович, что в самом начале заседания. По всему было видно, что с генеральским мундиром он сейчас прощался надолго. Но природные бойцовские качества подталкивали его сохранить честь хотя бы этого, нынешнего.

– Скажите, свидетель, – начал он допрос, – а чем вы сможете объяснить тот факт, что бывшие на вас часики и жемчужное колье оказались впоследствии в кармане пиджака подсудимого?

– Они соскочили с меня, когда мы ссорились возле театра, – охотно, не задумываясь, отвечала Нури. – Аскольд всего лишь хотел отвезти меня домой, а я упиралась, как ненормальная дура. Со мной такое бывает… сама жалею впоследствии… но если уж шлея под мантию попала, ничего не могу с собой поделать. Такой характер… Вот ему и пришлось тащить меня в машину силой. Я сопротивлялась, он настойчиво тащил… Вот колье с часиками и потерялись. Потом, когда я убежала, Аскольд увидел и подобрал их… Я уж было распрощалась с ними, расстроилась жутко… ведь это его подарок… А он нашёл и сохранил. Спасибо тебе, Аскольд.

– Ваша Честь, если позволите маленькую ремарку, – обратился Берзин к судье. – Мой подзащитный с самого начала следствия именно так объяснял появление вышеозначенных вещественных доказательств у себя в кармане. Свидетель не могла этого знать, поскольку с материалами дела знакома не была, но только что в точности подтвердила показания моего подзащитного.

– Это ещё ничего не доказывает! Ничего не доказывает! – судорожно хватался за соломинки тонущий обвинитель. – У нас есть труп! И с этим фактом спорить невозможно! Как вы можете объяснить это, свидетель?

– Протестую, Ваша Честь, – настала очередь Петра Андреевича предъявить свой протест. – Свидетель не была очевидцем убийства и не может ничего объяснить по существу этого преступления. Она лишь имела возможность разъяснить суду, как её одежда и вещи оказались у жертвы. Что она и сделала. А откуда взялся труп, и результатом чьих преступных действий он стал – это уже дело следствия, которое к счастью ли, к несчастью, а придётся начинать сначала.

– Протест принят! – поставила точку судья.

– А вам не кажется странным, уважаемый защитник, – не сдавался Порфирий Петрович и в пылу полемики даже вышел на середину ристалища, – что все свидетели, даже сам подсудимый опознали в трупе свидетеля? – обвинитель был так увлечён отстаиванием своей поруганной чести, что не заметил сдержанный смешок в зале. – Разве, по-вашему, подсудимый не мог обознаться и перепутать жену с трупом, так же как впоследствии перепутал труп с женой?

Теперь уже ничто, даже молоточек судьи не могли остановить смеха зрителей. Фемиде пришлось изрядно постучать им, только тогда тишина постепенно восстановилась.

– Порфирий Петрович, – обратилась она к обвинителю, – вы уж выбирайте выражения, высказывайте ваши мысли яснее.

– Прошу прощения, Ваша Честь, – смутился Петрович, хотя по его бегающим глазам было заметно, что он так и не понял, что же такое несуразное сказал.

– Я могу легко разрешить сомнения обвинителя, – сидя спокойно на своём стуле, заявил адвокат. – Так как лицо жертвы было сильно обезображено кровоподтёками, то опознали в ней супругу моего подзащитного в основном по одежде и личным вещам в сумочке, да по действительному сходству фигур. Мой подзащитный, разумеется, мог бы обознаться и перепутать несчастную женщину со своей женой, если бы намеревался убить её из снайперской винтовки, на почтительном расстоянии. Но жертва была привезена к месту убийства на машине, затем изнасилована, потом избита и в конце концов удушена. Мог ли мой подзащитный, если предположить в нём убийцу, настолько лишиться зрения, чтобы не распознать подмены при столь тесном и длительном контакте с жертвой? Абсурд! Полный абсурд! Он бы даже в машину к себе её не посадил так как, по вашему же утверждению, Порфирий Петрович, в обычных обстоятельствах и мухи не обидит. Или вы уже отказываетесь от своих же слов, сказанных здесь, на суде всего несколько минут назад?