Жестокий век. Книга 1. Гонимые - Исай Калашников

Зима уходила. Пригревало солнце, и на улице было много теплее, чем в промозглой каморке. Цуй веником подметала дорожку у дома. Увидев его, вприпрыжку побежала навстречу, но вдруг застеснялась, остановилась. Его сердце сжалось от тоскливой радости.

— Ты где потерялся, Монгол? Вчера мой отец ходил тебя искать на службу. Но его не пустили.

— А зачем он… искал меня?

— К нам приехал муж моей старшей сестры.

— Он увезет тебя? — Хо схватил ее за руку.

Цуй отвернулась.

— Не знаю. Мы об этом еще не говорили.

— А когда будете говорить?

— Наверно, после праздника. Сейчас все мы готовимся к празднику.

— Какой праздник?

— Ну, Хо, ты, видно, спал, не просыпаясь, две луны подряд. Скоро Новый год.[41]

— Ах, да… Новый год… Муж твоей сестры богатый человек?

— Разве может быть богатым тот, кто возделывает землю? — сказала Цуй, явно повторяя чьи-то слова.

— Как его зовут?

— Бао Си. Пойдем же, ты увидишь его.

«Эх, Цуй, лучше бы мне его никогда не видеть», — подумал Хо. Бао Си помогал Ли Цзяну делать праздничные бумажные фонарики. Черноусое лицо его было до черноты обожжено солнцем, руки в ссадинах и царапинах, сразу видно, что ему приходится работать под открытым небом. На нем были короткий халат, широкие штаны, по-крестьянски подвязанные у щиколоток, туфли из грубой кожи. Вначале он почти не принимал участия в разговоре, ловко вырезал из бумаги причудливых зверушек, разные узоры и завитушки, посматривал на Хо внимательными, изучающими глазами. Старик расхваливал зятя:

— Он у нас ученый человек. Он мог бы и большим чиновником стать.

Видимо, Ли Цзяну очень не хотелось, чтобы Хо принял Бао Си за простого земледельца. Сам Бао Си не был озабочен, за кого его примет Хо, ему, пожалуй, даже было не очень приятно слушать похвальное слово его учености.

— Если все станут чиновниками, писцами, толкователями древних книг, кто будет выращивать злаки, выделывать шелк, строить стены городов и дома? — спросил он.

— Этим пусть занимаются те, кто не умеет начертить ни одного иероглифа. Неразумно, имея коня, в дальний путь отправляться пешком. — И совсем неожиданно для Хо старик вдруг заключил: — Бао Си, ты и есть тот самый неразумный…

Бао Си улыбнулся и, разглаживая на столике бумажную ленточку, прочел:

Иду за сохою —Я рад весенним работам.Довольной улыбкойВ крестьян я вселяю бодрость.Здесь ровное полеЛаскает далекий ветер,И славные всходыУже набухают…Хотя еще раноПодсчитывать доблесть года,Но в самой работеНашел я большое счастье.

— Ты только послушай, Хо! Это мой зять. Бао Си, я начинаю думать твои познания почти равны моим. Но ты ковыряешься в земле. Ты занимаешься пустяками…

Бао Си подмигнул Хо и Цуй, сказал с почтительностью:

— Мы оба делаем бумажные фонарики.

— Не равняй меня с собой. Было время, и важные сановники выслушивали меня. Мое слово достигало ушей самого императора, будь благословенно его имя! Мои ноги ступали по дорожкам и яшмовым полам покоев, где любая занавесь, статуэтка, ваза стоит столько, сколько ни тебе, ни Хо не заработать за всю жизнь.

— Вот это верно! — живо подхватил Бао Си.

Здесь государь проводит дни с гостями.Я слышу: музыка звучит опять.Те, что в халате с длинными кистями,Купаться могут здесь и пировать.Но шелк, сияющий в дворцовом зале, —Плод женского бессонного труда.Потом мужчин кнутами избивалиИ подати доставили сюда…Вина и мяса слышен запах сытный,А на дороге кости мертвецов…

— Бао Си, ты ведешь себя непристойно! — Ли Цзян постучал пальцем по кромке стола, сердито двинул в сторону бумажные обрезки. — Ты возводишь хулу на государя. За это вырвут язык.

— Но стихи написаны давно и не про этого императора.

— Этот ли, другой — какая разница?

— Тоже верно, разницы никакой, — согласился Бао Си. — Так, а?

Старик бросил подозрительный взгляд на зятя, ничего не ответил, накинулся на Цуй:

— Ты чего сидишь и слушаешь разговоры мужчин? Ужин должен быть на столе, а ты огонь не разводила.

После ужина Ли Цзян вышел проводить Хо. Оглядываясь на дом, тихо сказал:

— Не принимай все слова моего зятя. Он провалил испытания и с той поры сердит на всех, кто выше его… Хо, говорил ли ты обо мне с Хушаху?

Старик спросил об этом как бы между делом, но его морщинистая шея вытянулась, лицо стало испуганным. И у Хо не повернулся язык сказать правду.

— Н-нет, не говорил…

— Ты был очень занят, я понимаю, — Ли Цзян с облегчением вздохнул. Я сказал Цуй, что ходил искать тебя. Но я хотел сам поговорить с господином. Он был тоже очень занят… Стража не пустила к нему. Ты поговори, Хо… Не хочется мне отправлять Цуй. Ох, как не хочется!

— Учитель, вы не отправляйте ее. Вы…

— Хо, ты делай то, о чем я прошу.

На другой день Хо вместе с Бао Си и Цуй пошел смотреть праздничный город. Улицы, площади были заполнены людом. Шла бойкая торговля. На возах, на прилавках и просто у стен на земле стояли мешки с мраморно-белым рисом, кошелки с яйцами, висели свиные туши, битые курицы, утки, вяленая рыба, сушеные трепанги, рядами выстроились котлы и чаши с бобовым творогом, кувшины с маслом и вином, грудой лежали различные коренья и пучки сушеных приправ. Торговцы вразнос с лотками на широких ремнях, перекинутых через плечи, толкались в толпе, вопили на разные голоса, расхваливая лакомства обжаренные куриные потроха, нанизанные на тонкие лучины, резное печенье, вяленые фрукты, сладости. Многие кушанья готовились здесь же. Дымились жаровни. С запахами пряностей смешивались запахи пригорелого бобового масла и жареного мяса. Продавцы лапши за широкими столами месили тесто.

У одного из этих столов они остановились. Пожилой человек с закатанными до локтей рукавами халата, густо припудренного мукой, только что приготовил толстую полосу упругого теста. Взяв ее за концы, поднял над головой, одновременно широко разводя руки. Полоса растянулась в длинный жгут. С размаху бросил на стол — шлеп! Сложил жгут вдвое, снова вскинул над головой… Движения его рук становились все быстрее, быстрее, шлепки почти сливались в один звук. Резко, вдруг мастер остановился. В его руках был уже не жгут теста, а пучок тонких нитей лапши. Обрезав концы, он встряхнул ее, положил на стол, вытер вспотевшее лицо.

— Вы как замешиваете такое тесто? — спросила любопытная Цуй.

— Очень просто. Я буду делать, ты смотри.

Но тут к столу подошел хорошо одетый господин со слугой, грубо отодвинул Цуй от стола, небрежно бросил мастеру связку монет, белым пальцем с лакированным ногтем показал слуге на пучок лапши — бери. Цуй смотрела на него с недоумением и обидой. Хо возмутился:

— Вы могли бы не толкаться!

Даже не взглянув на Хо, чиновник повернулся, пошел, наступив Бао Си на ногу. Тот вспыхнул, громко сказал:

— Чжурчжэнская собака!

Заносчивый господин резко повернулся, шагнул к Бао Си.

— Ты что сказал? Кто я? Повтори!

— Ты — жирная, откормленная свинья!

— Стража! Государственный преступник! — Господин вцепился в Бао Си.

Хо налетел на него сбоку, с силой толкнул. Господин свалился на землю, выпустив Бао Си. Хо увидел шарахнувшихся во все стороны людей, ужас в глазах торговца лапшой, сгреб Цуй за руку и побежал. Их нагнал Бао Си. Смешались с толпой, потом нырнули в узкий, извилистый переулок, быстрым шагом ушли от опасного места.

Хо все еще держал Цуй за руку. Девушка вертела во все стороны головой, боялась каждого встречного.

— Теперь не поймают, — успокоил ее Хо.

— Правда? Я чуть не умерла со страху…

— Если бы они нас схватили — конец. Уж я на них насмотрелся.

— Я тоже насмотрелся, — сказал Бао Си, плюнул с ожесточением. Ненавижу таких! Они сдирают с народа последнюю одежду, нет одежды — кожу. А твой отец, Цуй, упрекает меня, что не стал чиновником. Когда был моложе, мне хотелось носить на поясе дощечку для записей. Я выдержал первое испытание и получил низшую ученую степень. Но дальше дело не пошло. Недостатка в знаниях не было, а был недостаток в деньгах. В этом государстве продаются даже ученые степени. Тупицы и невежды, льстецы и пройдохи присвоили себе все. Хорошо, что я не стал таким, как этот чванливый дурак! Надо было добыть из его носа цвет радости…[42]