Быть корейцем... - Андрей Ланьков

С конца XIX века японское влияние на полуострове возрастает. В 1905 г., после победы в Русско-японской войне, японское правительство фактически аннексирует Корею. А в 1910 г. происходит и формальная аннексия страны. В 1905 г. Кореей правил король Кочжон, 26-й монарх династии Ли, который вступил на престол малолетним ещё в 1863 г. В 1907 г. Кочжон был вынужден отречься от престола после того, как он попытался добиться международной поддержки сохранения корейской независимости. Его неудачная тайная дипломатия вызвала гнев японских властей, и в результате на корейский престол вступил его наследник Сунчжон (все корейские короли по традиции именуются не личными, а посмертными «храмовыми» именами). Именно ему в 1910 г. выпала сомнительная честь подписать договор об отказе Кореи от государственной независимости и утвердить её превращение в японскую колонию.

После отречения династии Ли, её члены сохранили в своей собственности несколько королевских дворцов в центре Сеула. Формально им полагались такие же привилегии, как и младшим членам японской императорской фамилии. Кроме того, колониальные власти стали выплачивать им немалое содержание, которое позволяло экс-королевскому клану по-прежнему содержать большой дворцовый штат и вообще жить на широкую ногу. Такая щедрость была вызвана как монархической солидарностью, так и политическими расчётами. Свергнутая династия сохраняла тогда своё влияние среди конфуцианских традиционалистов, которые по-прежнему играли немалую роль в антияпонском сопротивлении, да и в целом пользовались заметным влиянием. Поэтому колониальные власти стремились найти общий язык со свергнутыми владыками и таким образом предотвратить их активное участие в антиколониальной борьбе. В целом это удалось, но оба короля всё равно долго оставались важными символами корейского национального самосознания. Когда в 1919 г. умер Кочжон, его похороны превратились в массовую антияпонскую демонстрацию и стали началом т.н. «Первомартовского восстания», самого крупного антияпонского выступления за весь колониальный период. В 1926 г. к похожим, хотя и менее масштабным, демонстрациям привела и смерть его сына Сунчжона.

Однако уже к началу 1920-х гг. монархистов среди участников антиколониального движения было сравнительно немного. Старая конфуцианская идеология оказалась в глазах молодёжи безнадёжно скомпрометированной, а сами её носители потихоньку старели и вымирали. Основную роль в антиколониальном движении стали играть либо прозападные либералы, выпускники миссионерских школ, либо социалисты и коммунисты. И те, и другие были решительными республиканцами, и относились к монархии как к явлению архаичному, отжившему свой век (хотя, по иронии судьбы именно коммунисты со временем фактически восстановят монархию в Северной Корее).

После смерти обоих монархов, во дворце продолжали жить члены их семьи, включая жён, многочисленных наложниц и детей. Ещё в 1907 г. наследником корейского престола был провозглашён Ли Ын, десятилетний сын Кочжона от одной из его наложниц. В Корее, как и в других монархиях региона, не было строгого порядка престолонаследия. Восходя на престол, монарх назначал себе преемника из числа членов клана Ли, причём таким преемником далеко не всегда становился сын короля. В том же 1907 г. малолетний наследник престола был вывезен японскими властями в Токио. Там Ли Ын воспитывался вместе с членами японской императорской фамилии, окончил военное училище и стал офицером императорской армии, дослужившись там к 1945 г. до звания генерал-лейтенанта (во время войны он командовал дивизией на китайском фронте). Японское правительство женило его на девушке из правящего императорского рода – принцессе Масако, рассчитывая таким образом ещё крепче привязать его к Японии. Сам по себе этот брак в своё время вызвал в Японии немалые насмешки – тут сказалось традиционно-пренебрежительное отношение японцев к корейцам. Брак был, как и полагается королевскому браку, заключён без малейшего учёта мнения молодых, но оказался на удивление крепким.

После 1945 г. Ли Ын неоднократно пытался вернуться в Корею, но правительство Ли Сын-мана постоянно отклоняло эти просьбы. Не исключено, что властолюбивый и подозрительный Ли Сын-ман просто боялся появления потенциального соперника, но формально от Ли Ына в качестве своего рода «платы» за право на возвращение требовали передать в собственность корейского правительства его огромный особняк в Токио. Ли Ын на это не шёл, и только в 1963 г., уже после свержения Ли Сын-мана, тяжело больной Ли Ын, Масако и их сын Ли Ку смогли вернуться в Сеул. Когда самолёт уже заходил на посадку в Сеуле, у Ли Ына произошёл инсульт, от которого он так никогда полностью и не оправился. В корейской столице Ли Ын поселился в одном из королевских дворцов, часть которого по-прежнему оставалась собственностью экс-королевской семьи.

Последний официально провозглашённый наследник корейского престола, Ли Ын, умер в 1970 г. и был торжественно похоронен на родовом кладбище. По распоряжению президента, на его похороны была отправлена рота почётного караула, а немалые траурные расходы взяло на себя правительство. Его жена, принцесса Масако, принявшая корейское гражданство, надолго пережила своего мужа и умерла в Сеуле в 1989 г. До самой своей смерти она продолжала жить в дворцовой резиденции Наксончжэ.

Сын Ли Ына и Масако, нынешний глава корейской экс-королевской фамилии Ли Ку (р.1930) оказался довольно непутёвым человеком. Окончив престижный Массачусетский Технологический Институт (MIT) в США, и женившись на американке русского происхождения, Ли Ку получил американское гражданство. В 1963 г. он вместе с родителями приехал в Сеул, где работал по специальности, как инженер-строитель, и одно время руководил небольшой строительной фирмой. В конце 1970-х гг. фирма прогорела, и наследник бежал в Японию, после чего следы его были потеряны всеми – даже его матерью. Только через несколько лет Ли Ку вновь дал о себе знать, а в 1996 г. он опять ненадолго вернулся в Корею. О его возвращении тогда писали многие газеты. Однако жизнь на родине предков у принца почему-то не заладилась, и вскоре он опять уехал в Японию, в которой живёт и сейчас.

Из всех внуков короля Кочжона в Корее в настоящее время проживает только один – Ли Сок. Когда-то он был известным певцом, а последнее время взял на себя обязанности полуофициального представителя рода Ли в Корее. Нельзя сказать, чтобы Ли Сок относился к числу звёзд первой величины на корейском политическом небосклоне, однако слышали о нём многие.

Ни о каком реставраторски-монархистском движении в современной Корее речи не идёт. С точки зрения конфуцианских традиционалистов, потеряв власть, династия Ли также потеряла и «мандат Неба», так что восстановление её на престоле не просто бессмысленно, но идёт против явно и недвусмысленно выраженной воли высших сил. Других же претендентов на престол тоже не наблюдается. В Южной Корее не существует никаких, даже самых маргинальных, организаций, которые ставили бы перед собой задачу восстановления монархии. С точки зрения подавляющего большинства корейцев, монархия – это не более чем архаическая экзотика, и даже мысль о её восстановлении вызывает смех.

Ким Ын-сэн или Унг Саинг Ким? О русской транскрипции корейских имён и названий (или, скорее, об её отсутствии).

В последнее десятилетие «корейское присутствие» в России стало ощущаться всерьёз, и корейские товары стали всё чаще появляться в русских магазинах, а корейские имена – на страницах русских газет. Однако, как заметил, наверное, любой внимательный читатель, сплошь и рядом имя одного и того же человека (или название одной и той же компании) записывается по-русски самыми разными способами. Желающим я могу посоветовать, например, провести маленький эксперимент и попытаться найти в серьёзных русских справочниках такую, казалось бы, всем хорошо известную компанию как «Самсунг». Заверяю: ни в одной серьёзной книге, написанной профессиональным корееведом-экономистом, Вы такой компании не найдёте. На страницах таких книг, правда, не раз будет упомянута другая компания – «Самсон», но далеко не все поймут что это – та же самая фирма «Самсунг», только в другой (кстати, более правильной) транскрипции. Впрочем, это ещё не самый сложный случай. Догадаться о том, что «Дайву» и «Тэу» – это одна и та же фирма, будет, наверное, потруднее.

Итак, с передачей корейских имён и названий по-русски далеко не все в порядке. Я бы, пожалуй, даже сказал, что история передачи корейских имён, корейских географических названий, и, особенно, названий корейских компаний в русской печати – это история ошибок и недоразумений. Когда я вижу в газете или в популярном журнале правильно написанное корейское имя, я просто удивляюсь этому. Впрочем, удивляться мне приходится редко: подавляющее большинство имён передано с ошибками.