Жертвы Северной войны - Варвара Мадоши

— Мы будем слушаться Сару, — широко улыбнулась Нина.

— Сару — еще куда ни шло, — скорчила рожу Триша.

— Я за ними пригляжу, — серьезно кивнула Сара.

— Ты за собой пригляди! — строго сказала Уинри. — Я-то знаю, какая ты сама авантюристка в глубине души!

— Спасибо, мамочка! — Сара просияла.

Уинри быстро поцеловала дочерей, подхватила чемодан и направилась к двери. Мари уже стояла на пороге.

— А ты, тетя Мари? — вдруг спросила Нина.

— Что? — не поняла Мари.

— Вот что! — Нина подошла к Мари, потянула ее за рукав, и, когда Мари наклонилась, быстро поцеловала ее в щеку. — Так положено, — строго сказала девочка.

— Совершенно верно, — серьезно подтвердила Сара и, подойдя к Мари, тоже ее поцеловала. — Так положено, когда родные прощаются.

Триша последовала примеру сестер.

— Возвращайтесь скорее, — сказала она. — Вы обе. Без вас будет немного скучновато.

— Так я вам и поверила, — подмигнула Уинри и шагнула через порог. Мари вышла следом за ней, улыбнувшись девочкам.

«Мои племянницы», — подумала она с трудно поддающимся анализу, ошеломляюще новым чувством.

На веранде ей еще предстояло прощание с Квачем. Пес лаял, преданно заглядывал ей в глаза, но Мари чувствовала: паршивец вовсе не так опечален, как хочет показать. Здесь у него и площадок для игр хватает, и товарищей. Опять же, миска всегда полна, и игральщиц-чесальщиц много. Зачем ему еще какая-то хозяйка?..

Когда прощание с Квачем было закончено, свою порцию трепания за уши и по загривку потребовал Дэн: другу досталось, а я чем хуже?..

И только закончив с ними, Мари подошла к машине.

Уинри уже стояла там и беседовала с молодым, атлетически сложенным, что было заметно несмотря на толстый свитер и накинутую поверх него просторную ветровку, симпатичным парнем. Подходя, Мари услышала обрывок разговора:

— … Костеришь меня, небось, последними словами?..

— Наоборот, миссис Уинри, из караулки сбежал, — пожал плечами Билл. — Делать-то нечего… Скорее бы уже Рождество, правда?

— Правда, — кивнула Уинри. — Мари, это Билл Калхи, участковый из Ризенхалла. Билл, это Мари, моя сестра.

— Очень приятно, миссис, — кивнул Билл. — Давайте сумку, в багажник положу.

Мари послушно протянула сумку и полезла на заднее сиденье. Вторая половина сиденья, впрочем, была уже занята.

— Здравствуйте, — представился этот кто-то, тоже молодой парень, куда более худощавый и волосы подлиней. Лицо совершенно заурядное, лишний раз не посмотришь. — Я Кори, напарник Билла. А вы — миссис Элрик?

— Нет… — начала Мари, и тут же спохватилась. — То есть да, но не та.

— Младшая, ясно, — он широко улыбнулся. — Ну что, мы вас до станции довезем. Потом Билл вернется, а я с вами до Баргота. Дядю надо навестить, приболел старик малость.

«Сестра?» — подумала Мари, когда Уинри села в машину, на переднее сиденье, рядом с Биллом, который занял место за баранкой.

Девочки вышли на крыльцо и помахали им руками, а собаки даже немного пробежали за машиной, но довольно быстро им это надоело, и они отстали.

«Моя семья, — подумала Мари. — Вот странно…»

Всю дорогу до станции — впрочем, на машине это оказалось минут десять от силы — Билл развлекал их анекдотами. Потом так же с шутками и прибаутками вытащил багаж, и стоял вместе с ними на платформе, ожидая поезд — Уинри не захотела ждать на станции, и Мари тоже в помещение не пошла, хотя отправившийся туда «выпить чайку в буфете» Кори и предлагал составить ему компанию.

Пришлось ждать минут десять. Наконец, поезд подошел. Со станции тотчас появился Кори. Пожал руку Биллу на прощание и перехватил у него багаж обеих женщин. Мари обратила внимание, что у самого Кори вещей было всего ничего — полупустая сумка через плечо, и та небольшая. Не то он был крайне неприхотлив, не то знал, что его захворавший дядя не имел привычки болеть подолгу.

Купе оказалось двухместным, и там Уинри и Мари остались одни: Кори помог им убрать сумки в багаж, потом отправился в соседнее, куда у него был билет, и жизнерадостно заявил, что собирается проспать всю дорогу, потому что последние дни заработался насмерть.

Когда они остались одни, Уинри без сил упала на кожаный диванчик и спрятала лицо в ладони.

— Что случилось? — участливо спросила Мари. — Сборы так замучили?..

Но сердце у нее дрогнуло. Она уже поняла — не в сборах дело.

— Если бы, — глухо ответила Уинри из-под ладоней. — Мари… Эдвард в реанимации. При смерти. Элисия сказала — все решится в ближайшие двадцать четыре часа. То есть мы еще даже не успеем доехать до Столицы…

Мари промолчала.

— Извини, — так же глухо продолжила Уинри. — Я не хотела тебе говорить, так же, как девочкам… чтобы ты не гадала… не думала… Ведь ты действительно там нужна, они привезли Жозефину Варди… но… я просто не могу… извини.

— Тшш… — Мари пересела со своего места на сиденье Мари, обняла женщину за плечи. — Все будет хорошо. Правда-правда.

— Извини… — снова повторила Уинри, и разрыдалась.

А у Мари почему-то слез не было. Она решила, что это к лучшему — как-то очень отстраненно решила.

«Неужели убийцы Ала добрались и до его брата?.. Нет… нет! Ал бы… Я в это не верю… Ал умер бы, если бы допустил такое…»

…В той тетрадке со стрекозой, которую Мари сперва не собиралась читать, было написано корявым детским почерком:

«Сегодня нашел тетрадку Уинри, из-за которой она получила двойку. Не буду ей говорить, а то она расстроится. Лучше буду вести дневник. Хорошо, что это именно ее тетрадка. Уинри — самая лучшая девочка на свете. Когда я вырасту, я хочу на ней жениться. Если, конечно, она не скажет, что хочет выйти замуж за моего брата. Тогда пускай женится (зачеркнуто) выходит замуж за него. Все равно она самая лучшая на свете. Главное, чтобы она была счастлива. Так мама говорила. Главное, чтобы бы были счастливы те, о ком ты все время думаешь. Я все время о них думаю — о Уинри и о брате. Про них, наверное, и буду писать в этом дневнике. Потому что про себя писать скучно».

А в одной из толстых тетрадей, почерком еще более корявым и неуклюжим, было выведено:

«Все-таки ночи — самое страшное время. Я понимаю, почему в древности люди боялись ночи. Это время одиночества. Теперь мне ясно, что одиночество страшнее смерти. Его никогда нельзя допускать. Одиноким не должен быть никто. Поэтому я буду бороться до тех пор, пока от моего тела — даже такого тела, как это — осталось хоть что-то. Потому что я хочу, чтобы брат смог зажить когда-нибудь нормальной жизнью. Даже если я погибну, я надеюсь, что мой брат вернет то, что он потерял. Это самое твердое мое чувство. Не будь этой цели, я бы давно уже, наверное, сошел с ума. Смогу ли я когда-нибудь отблагодарить Эдварда за то, что он есть на свете?»

Эдвард: Маттаку… мне устроили сеанс психоанализа, да еще и за глаза!

Мадоши: ыхы-хы… а ты вообще уже валяешься в реанимации!

Эдвард: (обреченно) Сознайся, тебе просто нравится видеть меня и моего двойника в крови и бинтах, да?..

Мадоши: (мечтательно) а еще избитого, несчастного, грязного, ободранного, отчаявшегося, желательно полуголого, а можно даже…

Эдвард: Эй, эй, стоять!!!!! Ты щас договоришься!

Глава 17. Две больницы

В Баргот они прибыли незадолго до полуночи. Нужно было делать пересадку на поезд до Столицы. Кори снова помог им с багажом, и даже выразил желание подождать два часа на вокзале, пока не прибудет поезд.

— Что вы, Кори, зачем такие сложности… — начала было Мари, — у вас же дядя в конце концов, спешите к нему…

— Старый хрыч не развалится, если подождет еще пару часиков, — легкомысленно ответил молодой человек. — А оставить вас здесь одних посреди ночи — и не просите.

— Мари, не спорь, — сказала Уинри усталым голосом. — Я понимаю, что ты у нас девочка вежливая, но в данном случае это ни к чему.

И Мари не стала спорить.

Кори действительно их развлекал, пока они сидели в небольшом кафе, причем Уинри и Кори пили кофе, а Мари — некрепкий чай. Правда, бьющей через край энергии Билла Калхи Кори не хватало, но все же он рассказал несколько забавных случаев со времен своей учебы в Полицейской Академии («И тут заходит сержант…»). Это, в свою очередь, заставило Мари вспомнить несколько подобных же происшествий из ее студенческой жизни, начиная от анекдотично-мрачного, когда две студентки решили поразвлечься после практики в морге и подкинули гражданину в трамвае в карман отрезанное ухо, и кончая остроумным стишком, который Анджей сочинил на Белый день для своей пассии… да вот беда, стишок попал не тому адресату. Бедного парня мстители искали по всему общежитию, пока он отсиживался на квартире у Мари.