Цезарь - Александр Дюма

– Хорошо, – сказал он, – я давно уже поджидаю случая отомстить за убийство Помпея: этот случай представился, и я не упущу его. Пусть Потина убьют.

Он проследил, как уходят люди, получившие это задание, и с улыбкой вернулся в пиршественный зал и сел на свое место рядом с Клеопатрой. Через мгновение вошел центурион и тихо сказал:

– Сделано.

Цезарь кивком дал ему понять, что удовлетворен, и центурион вышел. Птолемей в тот же вечер узнал о смерти своего приближенного; но вместо того, чтобы принять огорченный вид, он поздравил Цезаря с тем, что тот избежал опасности, которой грозило ему предательство его слуг.

Впрочем, эта смерть вызвала такой ужас у всех тех, кто имел желание затеять заговор против Цезаря, что юная сестра Клеопатры, Арсиноя, на следующую ночь убежала и перешла на сторону Ахиллы со своим воспитателем Ганимедом. У нее была некая надежда: если ее сестра Клеопатра будет любовницей Цезаря, а ее брат Птолемей – его пленником, она объявит себя царицей.

Действительно, войска встретили ее с большим воодушевлением. Но вскоре между ней и Ахиллой возникли разногласия. Видя это, Арсиноя убила Ахиллу с помощью Ганимеда. Тот взял на себя доставшееся ему от Ахиллы командование, раздал армии от имени своей юной хозяйки большую сумму денег и взялся продолжать это опасное дело, каким была война против Цезаря. Это был уже второй убийца Помпея, который искупил свою вину.

Покончим же поскорее со всеми этими одиозными персонажами.

Что касается Теодота-софиста, то когда ему удалось ускользнуть от справедливого возмездия Цезаря, он бежал из Египта и долго бродяжничал, жалкий и всеми презираемый; но после смерти Цезаря Марк Брут, ставший хозяином Азии, обнаружил убежище, где скрывался Теодот, и когда ему удалось захватить его, казнил его на кресте.

Позже мы увидим, что убийцы Цезаря кончат почти так же несчастливо, как и убийцы Помпея. Если бы Помпей, который отрицал в Митилене существование Провидения, мог увидеть смерть Потина, Ахиллы и Теодота, он бы больше не сомневался!

Глава 73

И вот мы подошли к развязке этой античной Фронды, предпринятой ради прекрасных глаз женщины.

Тогда, как и сегодня, – хотя сегодняшняя Александрия расположена не совсем там, где находилась Александрия прежняя, – тогда, как и сегодня, город Александрия получал по акведукам воду из Нила, и эта вода распределялась по колодцам и резервуарам, где она некоторое время отстаивалась от ила. Люди из народа, у которых не было ни колодцев, ни резервуаров, пили ее мутной, рискуя неприятностями для здоровья, которыми было чревато это отсутствие очистки.

Враг, который был хозяином реки, решил заткнуть все водопроводы, по которым вода из Нила поступала в кварталы, занятые римлянами, и после ужасающих трудов ему это удалось.

Но поскольку Цезарь был обеспечен впрок водой, которой были заполнены его колодцы и резервуары, неполадки в работе водопровода не слишком обеспокоили его. Вскоре враг догадался о причинах этого благополучия.

Тогда он придумал поднять уровень морской воды при помощи колесных механизмов. Соленая вода, затекая в колодцы, испортит пресную воду, и Цезарь и его гарнизон погибнут от жажды.

И действительно, под действием машин, изобретенных этими изумительными механиками и архитекторами, каковыми являются египтяне, вода поднялась и достигла первых резервуаров. Солдаты, которые брали из них воду, решили, что ошиблись, когда вода показалась им солоноватой; тем более что в более удаленных колодцах вода оставалась пригодной для питья.

Наконец, понемногу вода во всех колодцах и резервуарах оказалась испорчена. С этой ужасной новостью бросились к Цезарю.

– И что же, – спросил он, сохраняя спокойствие на лице и в голосе, – что говорят об этом происшествии солдаты?

– Они совсем пали духом, император, – ответил тот, кто пришел с этой вестью, – и они уже видят себя доведенными до крайности.

– И, конечно, они бранят меня? – спросил Цезарь.

Посланец замялся.

– О! говори все как есть, – подбодрил его император.

– Ну что ж, все думают, что ты должен был попытаться покинуть Египет на судах, которые еще остались у тебя; и еще они бояться, что попасть на них будет невозможно.

– Отлично, – сказал Цезарь, – мы выйдем отсюда, но победителями.

– А вода? – спросил центурион.

– Возьми десять человек, – сказал Цезарь; – отойди на пятьсот шагов от берега моря, и копай, пока не наткнешься на воду: или этот берег не такой, как в других краях, или еще до того, как ты прокопаешь на глубину пятнадцать футов, ты найдешь источник.

Центурион последовал этому приказу, копал и нашел воду.

Через тысячу лет после Моисея Цезарь повторил чудо с источниками в пустыне; оба они разгадали секрет артезианских колодцев.

Тем временем тридцать седьмой легион, который Цезарь собрал из остатков легиона Помпея, высадился несколько севернее Александрии. Из-за встречного ветра он не смог войти в гавань. Так что он встал на якорь вдоль берега; но поскольку у него истощились запасы пресной воды, и он не знал, где ее взять, он обратился к Цезарю.

Цезарь с тремя или четырьмя сотнями своих солдат поднялся на несколько оставшихся у него галер, вышел из гавани и сам направился прямо к своему флоту, который находился в двух или трех лье от Александрии.

Прибыв в Херсонес, он высадил несколько своих солдат, чтобы они добыли воду; но неприятельская конница схватила двух или трех человек, которые отделились от остальных, чтобы заняться грабежом, и узнала от этих людей, что на галерах находится сам Цезарь.

Через несколько мгновений Ганимед был извещен об этом. Он немедленно посадил две или три тысячи солдат на два десятка своих кораблей и напал на Цезаря.

Цезарь был совершенно не склонен принимать бой, по двум причинам: первая, это что через два часа должно было стемнеть, и тогда преимущество было бы у неприятеля, который знал побережье лучше, чем он; вторая, это что его солдаты, которые сражались главным образом для того, чтобы он их заметил, неизбежно должны были в темноте сражаться хуже.

Так что как только он увидел направляющиеся к нему вражеские корабли, он сразу причалил к берегу. Но случилось так, что одна галера с Родоса не смогла поспеть за ним, и оказалась в окружении четырех вражеских судов, которым, к тому же, помогали несколько лодок.

Цезарь был в безопасности, и мог бы предоставить галере возможность выпутываться из этого положения самой; но, как известно, он не был человеком, привыкшим к такого рода осторожности: он направил свой корабль прямо на попавшую в беду галеру и приказал гребцам приналечь на весла.

После примерно часового сражения, в котором Цезарь не щадил себя и бился, как простой матрос, он захватил одну галеру с четырьмя рядами гребцов, еще одну потопил и вывел третью из строя; остальные, напуганные, бежали очертя голову.

Цезарь воспользовался их паникой, отбуксировал грузовые корабли своими галерами, которые двигались на веслах против ветра, и вернулся вместе с ними в гавань. Такого рода стычки повторялись каждый день с переменным успехом. То Цезарь бил египтян, то египтяне били его.

Однажды его галера подверглась такому натиску, и его так засыпали стрелами, поскольку каждый враг целился в его пурпурный плащ, что он был вынужден сорвать его с себя, броситься в море и проплыть расстояние более чем в триста шагов, загребая только одной рукой и держа вторую над водой, чтобы не замочить зажатые в ней бумаги.

Его пурпурная одежда, трофей дня, попал в руки египтян.

Все это происходило на глазах у Клеопатры: подобно тем рыцарям Средневековья, которые ломали копья ради прекрасных глаз своих дам, Цезарь устроил своего рода турнир в безумной и вероломной Александрии, городе легкомысленном, как Афины, и суеверном, как Мемфис. Между тем к Цезарю явилась депутация от неприятеля.

Египтяне пришли сказать ему, что с них довольно правления Арсинои, которая всего лишь ребенок, и Ганимеда, который всего лишь вольноотпущенник; и что, соответственно, если он пожелает вернуть им Птолемея, они обсудят с ним свои интересы и, возможно, первыми предложат ему мир.

Цезарь знал о коварстве этой нации, но со всем этим следовало покончить: он чувствовал, что пока он забавляется войной в этом уголке мира, остальной мир уходит у него из рук.

Он велел привести Птолемея и, взяв его за руку, объяснил, какое доверие он к нему испытывает, что возвращает его мятежникам, и призвал его уговорить этих людей вернуться к порядку, но тут юный царевич горько расплакался. Он умолял Цезаря не лишать его своего присутствия, уверяя, что это присутствие ему дороже, чем его государство.

Цезарь, который не был ни обманщиком, ни злодеем, поддался этим слезам, обнял его, как он обнял бы своего сына, и велел проводить его к неприятельским аванпостам. Но едва тот оказался на той стороне, его слезы иссякли и уступили место угрозам, и Цезарь понял, что у него стало одним врагом больше.