Цезарь - Александр Дюма

Глава 72

Первой заботой, даже, мы бы сказали, первым долгом Цезаря по прибытии в Египет было собрать прах Помпея и переслать Корнелии урну, в которую его поместили. Корнелия похоронила его прах в том красивом доме на Альбе, о котором нам уже не раз доводилось говорить.

Цезарь топнул ногой в том месте, где пал Помпей, и сказал:

– На этом месте я воздвигну храм Негодования.

Позднее этот храм действительно был построен. Аппиан видел его, и рассказывал, что когда император Траян воевал с евреями в Египте, те разрушили его, потому что он им мешал.

Цезарь, тем временем, был в некотором замешательстве. Он назначил встречу нескольким своим кораблям в Александрии; с другой стороны, летние ветра удерживали его, и у него было большое желание дать себе волю и умертвить трех убийц Помпея: Потина, Ахиллу и софиста Теодота.

И потом, говоря начистоту, он слышал множество похвал красоте Клеопатры, а Цезарь был очень любопытен до такого рода чудес.

Клеопатре было тогда семнадцать лет. Двумя годами раньше тот самый любитель игры на флейте Птолемей Авлет, который, как мы видели, явился в Рим умолять Помпея о защите, скончался.

Он оставил две копии завещания: один дубликат был отправлен Помпею в Рим; другой остался в архивах Александрии.

По этому завещанию старый царь оставлял трон своему сыну и своей старшей дочери, Птолемею и Клеопатре, которые, помимо того, что были братом и сестрой, были еще и супругами. Птолемею было тогда всего пятнадцать лет.

Завещатель назначал Помпея своим душеприказчиком и просил его проследить от имени римского народа за тем, чтобы это завещание было выполнено. Однако через год полномочия Помпея перешли в руки Цезаря.

К тому же, как мы с вами видели, Помпей был только что убит тем самым Птолемеем, за соблюдением прав которого ему было поручено проследить. У него был еще один брат, в возрасте одиннадцати лет, и еще одна сестра, Арсиноя, которой к моменту прибытия Цезаря в Александрию исполнилось шестнадцать.

Цезарь призвал Клеопатру и Птолемея, у каждого из которых была своя армия, распустить свои войска и явиться за разбирательством их дела к нему.

В знак своего хорошего расположения Цезарь, которому покойный царь был должен семнадцать миллионов пятьсот тысяч драхм, скостил юным царственным особам семь миллионов, но объявил, что оставшиеся десять миллионов пятьсот драхм ему нужны, и потребовал, чтобы они были ему возвращены.

Цезарь ожидал ответа на его предложение, сделанное Птолемею и Клеопатре, когда ему сообщили, что один человек просит позволения преподнести ему в знак почтения ковер, какого, как он утверждал, Цезарь никогда не видел.

Цезарь приказал впустить этого человека, желавшего поговорить с ним. Тот и в самом деле вошел, неся на плече свернутый ковер, и положил его к ногам Цезаря. Ковер был перетянут ремешком. Человек распустил ремешок, ковер развернулся сам собой, и Цезарь увидел, как из ковра вышла женщина. Это была Клеопатра.

Сознавая свою власть над мужчинами, которую ей уже довелось испытать, в частности, на юном Сексте Помпее, она сразу, как только узнала о прибытии Цезаря, бросилась на корабль в сопровождении одного только сицилийца Аполлодора, которого она считала своим лучшим другом, и к девяти часам вечера уже была около дворца.

Не надеясь попасть внутрь, не будучи узнанной, она велела Аполлодору завернуть ее в ковер и пронести, таким образом, к Цезарю.

Этот поступок царевны покорил победителя Фарсальской битвы.

Клеопатру нельзя было в точном смысле слова назвать красавицей; она была больше, чем красива: она была очаровательна. Она была небольшого роста, но прелестно сложена; да и в самом деле, она не могла иметь большой рост, раз ее можно было завернуть в ковер. Она была сама грация, само кокетство, сама душа; она говорила на латыни, на греческом, на египетском, на языках Сирии и Азии; она взяла от Востока привычку к щедрости, которая привязывала к ней тех, кто ее видел, цепями из золота и бриллиантов; наконец, это было живое воплощение сказки о Сирене.

Надо полагать, она не заставила Цезаря долго томиться; поскольку, когда на следующий день прибыл Птолемей, «он заметил, – говорит Дион Кассий, – по некоторым вольностям Цезаря с его сестрой, что его дело пропащее».

Однако юный лис схитрил; он притворился, что ничего не замечает, но в первый же подходящий момент он исчез, покинул дворец и принялся бегать по улицам Александрии с криком, что его предали. Заслышав эти крики юного царя, народ взялся за оружие.

Потин, со своей стороны, отправил послание Ахилле, который командовал армией в Пелусии, приглашая его выступить в поход на Александрию.

Египетская армия состояла из двадцати пяти тысяч человек, причем не египтян: если бы так, подобная армия была бы для Цезаря просто шуткой! но она была образована из остатков армии Габиния, – иначе говоря, из римских ветеранов, который привыкли к этой беспутной александрийской жизни, которые нашли себе там жен, и которые, сохранив доблесть римлян, приобрели к ней еще и повадки Востока; – из киликийских пиратов, остатков тех, которых когда-то разметал Помпей; и, наконец, из беглецов и изгнанников.

Цезарь, услышав грозный клич, требующий его смерти, и подсчитав свои три тысячи двести солдат, понял, что положение серьезное; он послал к Ахилле двух бывших министров усопшего царя, двух бывших послов в Риме.

Их звали Серапион и Диоскорид. Ахилла велел убить их, не дав им даже открыть рот. Как видите, это было официальным объявлением войны Цезарю. Цезарь принял вызов. Против него был Ахилла и его двадцать пять тысяч солдат; но на его стороне был тот могучий союзник, которого зовут любовь. Затем, на всякий случай, он задержал маленького царя Птолемея и евнуха Потина.

Цезарь тут же собрал свои войска и вместе с Клеопатрой укрылся в так называемом царском дворце. К дворцу примыкал театр; Цезарь превратил его в свою цитадель.

По мере того, как Цезарь отступал, войска Ахиллы наступали на город; но в один прекрасный момент солдаты Цезаря перестали пятиться. Тогда произошло сражение.

Ахилла предпринял попытку захватить дворец, и несколько раз шел на приступ; но повсюду он был отброшен. Он попытался завладеть галерами Цезаря. У Цезаря их было пятьдесят штук: это были суда, взятые из флота Помпея, имеющие от трех до пяти рядов весел и прекрасно оснащенные. Помимо этого, еще двадцать два корабля стерегли гавань.

Так что, став хозяевами этих кораблей, египтяне сделали бы Цезаря своим пленником, преградив ему путь в море и прервав поставку продовольствия для его армии. Каждый сражался, как мог: солдаты Ахиллы, как люди, сознающие важность позиции, которую они хотели занять; солдаты Цезаря, как люди, понимающие, что их жизнь зависит от их храбрости.

Атаки Ахиллы захлебнулись на всех участках. Тогда Цезарь, видя, что с теми немногими силами, которые у него есть, он не сможет удержать свои галеры, сжег их все, вплоть до тех, что стояли на верфи. Одновременно он высадил свои войска на маяк. Этот маяк представлял собой башню удивительной высоты, давшей свое имя острову, на котором она была построена.

Этот остров с одной стороны был связан с городом дамбой длиной в девятьсот шагов и с мостами на каждом конце, построенной предшествующими царями. На острове было поселение, которое само по себе было размером с город; его население составляли разбойники и пираты, нападавшие на все сбившиеся с пути корабли.

Башня маяка была так громадна, что войти в чрезвычайно узкую гавань можно было только с согласия тех, кто обитал в этой башне. Впрочем, на исходе трех дней Цезарь завершил одну из тех колоссальных фортификационных работ, к которым он имел привычку. При помощи каменной кладки он связал в единую линию все укрепления города, который он занимал. Через театр он мог сообщаться с гаванью и судоверфью.

Со своей стороны, египтяне блокировали Цезаря, перекрыв все улицы и перекрестки каменными стенами высотой в сорок футов, сложенными из огромных глыб; затем в низменных местах они возвели двухэтажные башни, одни закрепленные на земле, а другие – передвижные, которые были снабжены колесами, и которые можно было перевозить куда необходимо.

Цезарь тем временем играл свою роль примирителя. Юный Птолемей, ребенок хитрый и изворотливый, притворился, что покоряется настояниям Цезаря помириться с сестрой, и согласился разделить с нею трон.

Цезарь, посреди всей этой войны с Александрией, устроил большой пир, чтобы отпраздновать примирение. Во время пиршества один из его рабов, который служил ему цирюльником, и который был, вероятно, самым трусливым и подозрительным человеком в мире, подошел и что-то сказал ему на ухо.

Через пять минут Цезарь вышел. Брадобрей ждал его в коридоре. Снуя по всему дворцу, все вынюхивая, выведывая и подслушивая, этот брадобрей услышал голоса, говорившие очень тихо. Он приблизился, прислушался и понял, что Потин и посланец Ахиллы затевают заговор с целью убийства. Цезарь полностью доверял тому, кто выдал ему этот заговор.