Занимательная механика - Вадим Панов

— Смотрите внимательно, Федор Александрович, я не часто показываю этот фокус.

Сильными пальцами он ловко и быстро размял красную пластинку, сформировал шарик — голову, надел ее на туловище.

— Говорят, что Вселенная возникла из Большого Взрыва, что когда-то давным-давно ничего не было, кроме чудовищно сжатой материи.

— Я слышал, — ответил Волков.

Впрочем, не слишком уверенно.

— Считается, что сначала явилась материя, а уж затем — сознание. Мне подобный тезис кажется странным. Мертвое не в силах родить живое. Скажу больше: мертвое не способно родить даже мертвое. Только живое способно создавать жизнь. Даже из мертвого. Чтобы пробудить душу камня требуется огонь другой души.

У маленькой фигурки появились ручки и ножки. Извлеченной откуда-то иглой Гончар изобразил на голове поделки точки-глазки, черточку-нос и полукруг рта. Затем спрятал фигурку в ладонях, закрыл глаза, не просто закрыл — крепко-крепко зажмурился, а когда убрал руки, человечек сделал неуверенный шаг.

Пару дней назад Волков был бы изумлен, сейчас он взирал на действия Гончара с любопытством, не более. Впрочем, хозяин квартиры не ждал от гостя другой реакции.

— Считается, что вначале было мертвое, — продолжил Гончар, глядя на свое создание. — Чушь! Вначале было живое. Та крошечная пылинка, что породила Вселенную, была жива. Не пылинка и не материя — семечко. А в нем — душа, заполонившая потом Вселенную. В каждом из нас прячется ее часть, разбуди ее, разожги, слейся с Душой Вселенной — вот что значит стать искусником!

Пластилиновый голем освоился, из его движений исчезла неуверенность, теперь он бегал по столу, торопливо изучая мир.

— Красивая теория, — произнес Федор.

— Другой у меня нет, — улыбнулся Гончар.

— И вам верят?

— Они знают, что я прав.

— В том, что каждый искусник прикасается к Высшему Разуму?

— К Душе Вселенной. — Гончар слегка подтолкнул человечка пальцем, отчего тот покатился кувырком. — Как бы смешно это ни звучало, искуснику трудно найти свое место в жизни. Ведь он достиг всего. Оказался НАД вершиной. Но что дальше? Расслабиться? Плюнуть на все? Случалось и такое. Вот только в этом случае человек очень скоро переставал быть искусником. Талант любит труд, тяжелый труд, с мозолями и хрипом в пересохшем горле. Талант питается потом. Не будет пота — уйдет талант. А как заставить себя работать, когда всего добился? И тут появляюсь я и рассказываю, что ты не великий и неповторимый, а обычный, только очень сильный. И над вершиной ты паришь в шумной компании. И являешься частью чего-то такого большого, что даже искуснику не осознать.

— Этакий психоанализ.

— В каком-то роде.

— Кто же делал его до вас? Или искусных психоаналитиков много?

— Искусных психоаналитиков много, но я один. И был всегда.

— И никогда не были обычным человеком?

— Обычных людей не бывает. Есть те, кто по каким-то причинам не раскрыл свой талант.

Это утверждение не противоречило прежним заявлениям. Да и обычной логике обычных людей не противоречило. Искусник — это доведенный до совершенства человек. Поправка: доведенный в одной области.

«Еще одна поправка: абстрактные размышления оставить на потом. Сейчас необходимо вычислить, кто перед тобой сидит!»

— Вы сказали, что были всегда. …

— Это так. Я немного отличаюсь от остальных искусников. Я был всегда и всегда буду. Гончар живет в разных людях и помнит все. Так заведено.

— Вы что, бессмертный?

— Так уж получилось, Федор Александрович, так уж получилось.

Умирают камни и умирают звезды. Высыхают моря, а цветущие земли превращаются в пустыни. Материя слишком хрупка для вечности. Даже для едва уловимой части ее, для мимолетного мгновения.

Материя погибает, но душа продолжает жить. Ею дышат звезды и камни, моря и песок, огонь и даже ничто, разделяющее миры Вселенной.

Душа незрима и всеобъемлюща. Она есть в любой момент времени, в любой точке пространства. И она будет всегда. Даже когда умрет пространство и потеряет смысл время.

— Я ее порождение, — просто сказал Гончар. — Огонек ее свечи. Живое ее проявление. Я есть порождение помыслов всех людей, их желания совершенствоваться и развиваться. Я не мог не появиться, ибо должен существовать маяк, указующий путь. Я есть чудо. Живое напоминание искусникам и обычным людям, что им есть куда стремиться. Что познано далеко не все. Я помню пещеры и античные города, помню искусников, высекающих огромные статуи и одерживающих победы в безнадежных сражениях. Они достигали вершины, глядя на меня. Они стискивали зубы и говорили: «Вот человек, стоящий надо мной. Я желаю встать рядом с ним!» И вставали.

— И вы ими командуете? Вы их вождь?

— Совсем нет. — Гончар погрустнел. — Каждый искусник — это личность, человек, добившийся всего сам. Я не помогаю, ибо моя поддержка не позволит человеку подняться выше вершины. Я маяк, а не плечо. И поэтому искусники не считают меня главным, они вообще не терпят над собой власти. Братство искусников основано на взаимоуважении, взаимовыручке и дружеских чувствах. Искусники остро чувствуют свою особенность, ищут равных себе, а потому помогают даже тем, кого недолюбливают. Меня вы уважаете, но не боитесь, не подчиняетесь, ведь вы встали рядом.

Он так и сказал: «Вы уважаете», подчеркнув, что Волков является искусником. «Не сойди с ума от радости».

В целом роль Гончара более-менее прояснилась. Патриарх искусников. Первый из них и вечный. Бесконечное число лет наблюдающий, как люди поднимаются до его уровня.

Оружейник пренебрежительно относится к обычным людям, убил Гусейна только для того, чтобы Федор взялся за расследование. А как Гончар относится к искусникам? Как первый и вечный смотрит на тех, кто поднимается до его уровня? Признает равными себе? Или считает себя стоящим еще выше? Они мучаются, рвут жилы, льют пот и кровь… А в его жизни были пот и кровь?

— Зачем вы здесь?

— Я ищу человека по имени Механикус, — любезно ответил Гончар.

— Человека?

— Мы все люди. Все.

Пластилиновому человечку надоело бегать по столу. Голем добрался до бутылки и пытался взобраться по её гладким бокам. У него была цель.

— Для чего вы ищете Механикуса?

— Чтобы остановить его.

— Убить?

— Нас слишком мало, и, даже в случае крайних противоречий, мы редко, очень редко доводим дело до крови. Мне нужно его остановить.

— Что он хочет сделать?

— Сначала вы должны понять, кто он такой. — Гончар поудобнее устроился в кресле. — Вина?