Сестра моя Каисса - Анатолий Карпов

Случай не пришлось искать: Гуфельд собирался ехать в Англию – он был приглашен на рождественский Гастингский турнир. У него уже была и виза, и билет. Но Каспаров явился в спорткомитет и потребовал, чтобы Гуфельда за принижение его достоинства не выпускали из страны. И вот, когда за день до отлета Гуфельд явился в спорткомитет, ему сказали, что его виза аннулирована. Ни у кого другого этот отвратительный трюк не получился бы, а Каспаров смог. Он знает, на кого можно кричать, умеет где надо стукнуть кулаком по столу.

Со стороны Каспарова это было вдвойне подло, поскольку он знал, что Гуфельд едет в Англию и по семейным обстоятельствам: там жил его сын, женатый на англичанке.

Гуфельд подал протест в журнал и в ассоциацию гроссмейстеров, президентом которой был Каспаров. Пытаясь избежать обсуждения этого конфликта, Каспаров вертелся ужом, но письмо есть – и ему пришлось отвечать. Естественно, не пойман – не вор. И он все отверг. «Как я мог повлиять на чиновников спорткомитета, если у меня с ними плохие отношения?» – демагогически заявлял он. Но, поняв, что худшее позади, цинично заметил: «А все же я считаю, что Гуфельд плохой человек, и я не скрываю, что рад, что у него все так получилось».

Я уже говорил и повторю еще раз: я не верю в чертовщину. Я верю в плохое самочувствие, которое обнаруживаешь вдруг, в самый неподходящий момент, когда дело уже завертелось и невозможно ни остановиться, ни отвернуться, и тогда отдаешься на волю судьбы: будь что будет. Я верю в усталость, которая подкрадывается неслышно – и вдруг накрывает тебя с головой, словно одеялом, и ты, как во сне: все видишь, все понимаешь, но не можешь ни на что повлиять, не в силах ничего изменить.

Но, наверное, есть что-то и в сверхчувственных возможностях нашей психики, иначе, как объяснишь многие совпадения, которые были в моих с Каспаровым матчах, – совпадения, о которых я узнал лишь два года назад. И если сопоставить – выходит, что-то действительно было…

Приходится признать: если верить фактам (а как фактам не верить?), то, не будь парапсихолога Дадашева, не быть бы и Каспарову чемпионом мира.

Дадашев появился на нашем первом матче, когда я выиграл в четвертый раз и повел 4:0, и его не было в Севилье, где я не проиграл, а мог бы и выиграть матч. Что было посредине – известно. Он появлялся в ключевые моменты, когда Каспарову было особенно плохо, и подставлял палец под каспаровскую чашу весов. Так он утверждает. У Фемиды глаза закрыты повязкой – чего с нее возьмешь, с простодушной женщины?

В первом матче Каспаров еще не представлял той силы, которую ему приписывала фантастическая реклама. У него не было ни той стойкости, ни глубины, которые он показал, скажем, в севильском матче. Разумеется, он очень талантливый и очень сильный шахматист, но в его шахматном образовании были совершенно явные пробелы, которые мне удавалось вскрыть в начале матча.

Говорят, что моей ошибкой была цель, которую я в какой-то период безусловно имел: выиграть с сухим счетом 6:0. Может быть… Но если бы после победы в двадцать седьмой партии, когда счет стал 5:0, мне бы удалось победить в тридцать первой, – а шансы на выигрыш были огромные, и только чудо спасло Каспарова от поражения, – конечно же, все бы заявили, что это гениальный матч, что это фантастический расчет; а как дальновидно было сделать ряд ничьих!..

В шахматах, как и вообще в жизни, большинство оценок выставляются задним числом, причем они непосредственно привязаны к результату. Успех – и ты герой, и все, что ты делал, прекрасно. Неуспех – и даже в лучшем, что тебе удалось, с удовольствием находят изъяны, без зазрения совести занижают баллы. Не «как», а «что» – вот что определяет цвет светофильтров в очках критики. Будет «что» – они найдут «как» даже там, где его и в помине не было. Об объективности можно только мечтать.

Мне не удалось прийти к поставленной цели – и все решили, что, мол, тактика себя не оправдала. Хотя я и сейчас убежден, что играл правильно. Снова повторяю: выиграй я тридцать первую партию, – и я кругом прав; в сорок первой я опять форсировано мог выиграть в несколько ходов – и опять были бы сняты все упреки. Но в какие-то моменты меня словно подменяли. Фантастическое невезение, необъяснимая внезапная слепота – и все шло прахом.

Короткие ничьи меня не смущали. Они возникали главным образом при моем черном цвете. А белыми я постоянно ставил перед Каспаровым проблемы.

Естественно – от усталости никуда не денешься – накал постепенно спадал. И если бы в это время я пошел на острую игру (тут Каспаров прав в своих оценках), я мог бы проиграть партию, даже две – но безусловно выиграл бы шестую, и с нею – матч. Во время матча я это и сам понимал, но почему-то (затрудняюсь объяснить почему) за доской во второй половине матча гнал любые мысли о такой игре. Проще всего эту упрямую пассивность мышления свалить на Дадашева.

Как читатель помнит, больше всего разговоров о возлешахматной парапсихологии было в Багио. Не знаю, на что были способны умельцы, помогавшие Корчному, но приехавший со мной профессор Зухарь к парапсихологии не имел ровным счетом никакого отношения. Это известный психолог, который изучал проблемы сна и сновидений, а также вопросы изучения во сне иностранных языков. Его репутация была чиста, за десятилетия своей работы ни в каких околонаучных акциях он замечен не был.

Другое дело Дадашев.

Он именно парапсихолог, причем знаменитый, всемирно известный, еще с Пражского конгресса парапсихологов в 1973 году, где он продемонстрировал опыты, которые буквально потрясли его американских коллег. В рецензиях еще тех лет он был вознесен необычайно высоко и признавался даже первым среди парапсихологов мира. И вот, оказывается, что этот человек подключился в помощь Каспарову, когда в первом матче счет стал 4:0.

Надо отдать должное искусству конспирации причастных к этой акции лиц: Дадашев принял активное «участие» в трех наших матчах, а я узнал об этом только от него самого, когда он пришел ко мне незадолго до матча в Севилье и покаялся во вмешательстве в наш спортивный поединок.

«Я не творил вам зла, – уверял он. – Я только помогал Каспарову. Вы же понимаете – это совершенно разные вещи. Каспаров мне казался таким чистым, неопытным и наивным… Он был так растерян, он так нуждался в поддержке… О, теперь я вижу, что это было только личиной, потому что свое положение он использует не во благо, как я надеялся; он сеет зло. Но вам я не вредил. Поверьте! Наш профессиональный кодекс не позволяет этого».

Возможно. Но в одной из бесед он сам рассказал мне, как детстве открыл свой дар. Это было в школе, и у него были конфликты с одной учительницей. И вот однажды, когда в класс пришла комиссия, мальчик ощутил, что сейчас сможет поквитаться за все зло, которое она ему творила. Как? Он не знал, как именно, но он впился в нее взглядом и стал страстно внушать: ошибись! ошибись! ошибись! И она ошиблась. Впрочем, тот ребенок еще не знал ни о каких кодексах чести парапсихологов.